Блаженство греха - Энн Стюарт

Чувствовал то, существование чего не признавал сам Люк.

Кальвин с самого начала предсказывал, что от Стеллы Коннери стоит ждать беды, и не по-христиански обрадовался ее смерти. Но потом обнаружилось, что все не так просто. Ее дочь представляла куда большую угрозу.

Угрозу, которую требовалось нейтрализовать.

Теперь она была здесь, и он видел, как Люк наблюдает за ней. Кальвин всегда гордился тем, что понимает Люка лучше, чем кто-либо другой, что он практически читает его мысли. Люк возжелал девчонку. Несмотря на опасность, которую она представляет всему, над чем они трудились, — а быть может, именно по этой причине, — он возжелал Рэчел Коннери.

И Кальвин вознамерился устроить так, чтобы Люк ее не получил.

Его не мучили вопросы жизни и смерти. Он не терзался угрызениями совести и просто делал, что нужно. Делал раньше и собирался сделать теперь.

Пока Люк не совершил ошибку, которая может стоить им слишком дорого.

Если учесть, что к концу обеда ее уже воротило от предложенной «Фондом» еды, что беспокойство, раздражение и негодование никуда не делись, могло показаться странным, что она так хорошо уснула на своей узкой кровати. Возможно, сыграл свою роль тот факт, что ей удалось избежать еще одной стычки с предводителем этого странного сообщества.

Хотя, надо признать, не такие уж они все и странные. Альфред Уотерстоун не слишком отличался от тех богатых мужчин, за которыми побывала замужем ее мать, разве что был подобрее. А Кэтрин оказалась женщиной исключительно доброжелательной, готовой помочь и к тому же по-матерински ласковой, искренней, душевной. Человека, выросшего на фоне эмоционально пустынного пейзажа, ее неподдельная теплота даже немного настораживала.

Другие Старейшины тоже представляли собой привычные и знакомые типы — порядочные, солидные, несколько консервативные мужчины и женщины, которые, казалось, чувствовали бы себя уютнее в зале заседаний, чем за столом с тарелками чечевицы и сои. С такими людьми она работала в Нью-Йорке, такие люди даже в своих самых великих душевных порывах обычно озабочены конечным результатом. Что они здесь делают, почему облачились в одинаковые ситцевые хламиды и смотрят в рот харизматичному жулику? Этого она не понимала.

Потому что, как ни крути, Люк Бардел был самым настоящим жуликом. Может, всех остальных и ослепила его неземная аура святости, но Рэчел — не все. Она явилась за головой Люка, и никто не мог заставить ее воспринимать его иначе, как воплощенное зло.

Все до единого в той огромной комнате показались ей в равной степени преданными своему лидеру, от Старейшин до весьма странного вида мужчины, приятеля Люка, Кальвина. Если ее тайный сторонник и присутствовал здесь, выделить его из общей массы она бы не рискнула.

Рэчел не помнила, что ей снилось, но само по себе это ничего не значило. Она не относилась к числу тех, кто обращает большое внимание на сны, может быть, потому, что если после них и оставалось что-то, то главным образом ощущение тревоги и беспокойства. Судя по тому, как закрутились вокруг нее простыни, прошлая ночь не стала исключением. И неудивительно. Здесь витала смерть. Она чувствовала ее в сухом воздухе, чувствовала влажной от пота кожей.

Для нее был приготовлен новый хлопчатобумажный комплект, на этот раз бледно-голубого цвета, который шел ей чуть больше, чем тот зеленый, что предлагали раньше. Но Рэчел все равно пренебрегла им, а когда вышла из душа — в джинсах и свободной ситцевой рубашке, — он уже исчез с изножья кровати. Дверь была чуть приоткрыта — очевидно, стул, который она сунула под ручку, роль щеколды выполнял плохо.

В коридоре никого не было. Организм настоятельно требовал кофеина, и она продала бы душу дьяволу за чашку кофе, черного и крепкого. Интересно, счел бы Люк Бардел такую цену слишком высокой?

Шанс получить ответ представился незамедлительно.

— Ищете завтрак?

Ни в самом вопросе, ни в мягком тоне голоса не было ничего зловещего. Не понравилось лишь то, как он совершенно неожиданно материализовался в пустом коридоре, но ради возможности получить кофе можно и полюбезничать.

Рэчел остановилась, старательно сохраняя нейтральное выражение лица.

— Полагаю, надеяться на кофе — это чересчур? — спросила она. — Или у вас здесь кофеин разрешен?

— Мы пьем зерновой напиток, вполне бодрящий.

— Мне бы следовало догадаться, — с недовольной ноткой заметила она. — Вам известно, что, когда люди лишены кофеина, они становятся раздражительными и неприятными?

— Какая знаменательная для вас перемена, — пробормотал он, не моргнув.

— И у них ужасно болит голова, — добавила Рэчел.

— Если у вас заболит, дайте знать, и мы вас исцелим.

От одной этой мысли ей стало не по себе.

— Нет, благодарю. Я сама могу о себе позаботиться.

— Но разве не лучше принимать помощь от других?

— Не особенно, — отозвалась Рэчел.

Он остановился на вполне почтительном расстоянии. Люк Бардел был не из тех, кто напирает на собеседника, используя физическое устрашение как инструмент влияния. Ему это не требовалось. Он стоял в нескольких шагах от нее в пустом коридоре и выглядел вполне безобидным, спокойным и почти бесплотным.

— Ах, Рэчел, вы так многому можете у нас научиться. Я рад, что вы не стали откладывать этот визит в долгий ящик.

— Научиться у вас?

— А разве не для этого вы здесь? Чтобы узнать все, что можно, о «Фонде Бытия»? Вы ведь хотите изучить наш уклад, нашу философию, какое-то время следовать нашим доктринам. Или нет?

Ни о чем подобном Рэчел и не думала, но, раз уж он настолько ослеплен собственной значимостью, разубеждать его она не собиралась.

— Разумеется.

— Я прекрасно понимаю, что ваша единственная цель — уничтожить нас, — продолжал Люк тем же спокойным голосом, прислонившись к оштукатуренной стене. — И Кэтрин, и Старейшины полностью готовы пойти на такой риск.

— Я не хочу никого уничтожать! — запротестовала она, глядя на того, чьего краха желала всем сердцем.

— Тогда зачем вы здесь? — Простой вопрос не требовал иного ответа, как только лжи.

Рэчел умела лгать, когда ситуация того требовала, и могла быть очень убедительной.

— Вы же сами пригласили меня.

— И мы не боимся ничего, что вы можете обнаружить. Оставайтесь с нами, Рэчел, учитесь у нас. А если найдете какое-то доказательство, какое-то свидетельство прегрешения или зла, тогда мы будем учиться у вас.

Чудное заявление, простое, но и искусное, рассчитанное на то, что она устыдится своих намерений и виновато опустит глаза. Какая жалость, что эта заготовка не произвела ни малейшего впечатления на такую бунтарку, как дочка Стеллы Коннери, подумала Рэчел. Какая жалость, что эти слова прозвучали из уст убийцы. Вот о чем ей не следует забывать ни в коем случае.