TESO DOS BICHOS (Курган двух тварей). Файл №307 - Крис Картер

Никакой реакции, если не считать странных движений губами, как будто он пытается то ли что-то беззвучно сказать, то ли сглотнуть липкий ком в горле.

— Ты слышал, что я сказала?

Билак все-таки предпринимает попытку вырваться из паутины дурмана.

— Доктор Льютон мертв, — послушно повторяет он вслед за Моной.

— Прошу тебя, — наседает девушка, — поговори со мной, а то ты начинаешь меня пугать.

— Я тебе говорил, чтобы ты не приходила сюда, — злость приносит обманную победу, но невидимый паук плотно соткал свою сеть.

— Почему? — Мона делает шаг вперед. Билак молчит, пошатываясь и не глядя на гостью.

— Что с тобой такое?

Билак молчит. Он опять пытается что-то сказать, но лишь сглатывает рвоту. Он даже не потный — мокрый с головы до ног, будто на него выплеснули ведро воды.

— С тех пор, как ты вернулся из Эквадора, ты ведешь себя, как будто… будто… — с речью у Моны тоже все хорошо, только ее противник — слезы. — … будто ты чужой! Как будто ты — это не ты.

Билак спокоен, как мертвец.

— Кровь должна остановиться, — изрекает он равнодушно. Ему плохо, ему хочется лечь, забиться в самый дальний уголок кровати, натянув на голову одеяло, чтобы отгородиться от назойливой глупой девчонки и от второго непрошеного гостя, не спускающего с него пустых глазниц. В углу кто-то невнятно бормочет и ворочается. Оттуда явственно тянет запахом гнили.

— Ты что-то знаешь про все это?

Мона не сдается. Ей приспичило прорвать его оборону, и значит, она будет долбить и долбить без устали.

Билак вновь несколько раз открывает и закрывает рот. Потом:

— Ты все равно не поймешь.

— Ну так помоги мне понять!

Она делает еще один шаг вперед и замечает на столе плошку с желтовато-зеленой вязкой жидкостью, пахнущей травой и напоминающей кисель.

— Мне-то ты можешь рассказать…

Но растерянный взгляд выдает ее. Кажется, ей не настолько хочется знать подробности, как она думала раньше.

— Ты же знаешь меня.

Доктор Билак упорно смотрит в сторону. Точнее, он смотрит на плошку. Как будто в комнате есть кто-то еще, кто не может видеть, но слышит каждое слово. Мона тоже бросает на плошку испуганный взгляд.

— Что это?

И получает почти с вызовом:

— Лоза духов.

— Йахе? — с ужасом выдыхает Мона. — Ты пьешь йахе? Эту гадость?

Не так уж слаб оказался Алонсо Билак, сумел все-таки отобрать у Моны плошку, которой она собиралась запустить в камин. Моне очень хочется плакать.

— Лонни, ты больной…

Того, кто обернулся на ее голос, она не узнает. Словно кто-то другой смотрит сейчас на нее — равнодушно, спокойно.

— Тебе нужна помощь… Незнакомец делает к ней шаг. Мона пятится.

— Неужели ты не понимаешь, что происходит? — из последних сил лепечет она. — Неужели ты не понимаешь, что ты с собой творишь?

Ее обрывают коротким повелительным жестом. Голос застревает в гортани, язык немеет и не поворачивается.

— Иди, — приказывает стоящий перед ней незнакомец.

Мона продышалась:

— Дай мне помочь тебе…

Но в ответ — почти звериный вопль:

— Говорю тебе: убирайся!

— Что это за чертовщина? — упорствовал в своем желании узнать Молдер.

Скалли взяла полотенце и вытерла кровь с рук. Что-то на эту тему было у Шекспира…

— Тонкий кишечник человека, — невозмутимо отрапортовала она. — Чуть больше метра подвздошной кишки и еще сантиметров сорок тонкой.

— И можно с уверенностью считать, что это — Льготой?

— Точно известно, что он ел перед смертью, — Скалли поворошила пинцетом неприятного вида комочки в кювете. — Кукурузный хлеб. И, похоже, весь день он грыз семечки.

— Хороший был вкус у человека, — двусмысленно одобрил Молдер.

Скалли покусала губу в задумчивости. Признаваться, что очки пока набирает версия Молдера, очень не хотелось.

— Пока непонятно, как расчленили тело. Ножом его не резали, нет следов, — честность перевесила. — Больше всего похоже на то, что внутренности вырвали или вытащили через разрыв в теле.

— Так вытащили? — уточнил Молдер. — Или вырвали?

— Точнее сказать не могу. После смерти его здорово погрызли.

— Кто именно?

— Не знаю. Судя по следам зубов, небольшое животное. Вероятнее всего, крыса.

— И не одна, — с отвращением сообщил Молдер.

В кармане пальто затрезвонил мобильник. Скалли пошла отвечать, на ходу сдирая перчатки, и предоставив Молдеру любоваться месивом на прозекторском столе. Чем он и занимался, пока проскользнувшее в разговоре имя не заставило его насторожить уши.

— Помедленнее, Мона, — попросила Скалли в трубку.

Малышка-археолог так волновалась, что ее звенящий голос был слышен даже наклонившемуся к Скалли Молдеру:

— Я была у доктора Билака… Он меня так напугал. Я даже решила, что он вот-вот на меня бросится…

— Что случилось, Мона?

— Он болен… Он не сознает, что делает…

— Где он сейчас, Мона?

— У себя дома… Я оставила его там и вернулась в музей. Но мне кажется, что здесь кто-то есть, кто-то наблюдает за мной.

Слышно было, как рядом с ней залаяла собака. Ну хоть какая-то охрана, подумала Скалли.

— Никуда не уходи, — приказала она. — Не сходи с места. Я пришлю к тебе агента Молдера, он о тебе позаботится.

— Гам-гам! Гам-гам-гам!!! — Конфет опять требовал внимания.

Мона положила трубку и огляделась. Тихо и темно. А что еще она, собственно, ожидала от закрытого на ночь музея? Но в прошлую ночь тоже было тихо и темно… Хорошо им говорить: не уходите со своего места… Чтобы не трястись от страха, сидя без дела на одном месте, Мона подтащила к столу ящик с раскопок. От мелкой противной дрожи работа, конечно, не избавит, но все-таки…

Из проема на нее пялился череп. Это всего лишь старые кости, сказала себе Мона. Ты насмотрелась фильмов про Индиану Джонса. Все, что мы тут плели раньше. — романтический бред археологов-иервокурс-ников. Верилось с трудом.

Утробно и глухо заворчал пес.

Мона оглянулась:

— В чем дело, Конфет?

Пес еще раз приглушенно гавкнул. Но смотрел он не на глиняный горшок с костями, как почему-то ожидала Мона, а в сторону коридора.

Там работает только дежурное освещение, и тут же возникает мысль сбегать за фонариком. Вторая и более здравая мысль — сбегать за охранником — тонет в волне страха. Странный шум доносится со стороны туалетов.

Пес дошел до середины коридорного закоулка, прижал уши и отказался идти дальше. Он застыл, точно каменный, не обращая внимания на увещевания хозяйки.

«Трус, — сказала ему Мона. — Ты трус». Конфет жалобно посмотрел на нее, но не сдвинулся с места.

Мона вытерла пот со лба и оглянулась в поисках какой-нибудь палки.