Человек, который жил под землей - Ричард Райт

Он снова сел на ящик с инструментами. Усталость давила на лоб и глаза. Прошло несколько минут, и он успокоился. Задремал, но воображение бодрствовало. Ему представилось, как он встает и снова бредет навстречу потоку сточной воды; доходит до колодца, вылезает наверх и с удивлением видит комнату, полную вооруженных полицейских, которые внимательно наблюдают за ним. Он вздрогнул и очнулся - в темноте, на прежнем месте. Вздохнул, закрыл глаза и опять уснул; на этот раз воображение подсунуло план защиты. Ему привиделось, будто он стоит в комнате и смотрит на собственное голое и остывшее тело, которое лежит на белом столе. В дальнем углу сбились кучкой люди, они боятся его тела. Хотя он лежит на столе мертвый, он же, необъяснимым образом, стоит рядом с собой, охраняет свое тело, не подпускает людей и про себя смеется над этим положением. Боятся меня, думает он.

Опять он вздрогнул и проснулся, вскочил на ноги, встал посреди черной пещеры. Прошла, наверное, минута, а он все не шевелился. Он витал между сном и явью - легкая добыча нелепых страхов. Он не видел и не слышал. Часть его существа спала; кровь текла медленно, мышцы бездействовали. В то же время он был возбужден, непонятно почему, натянут как струна. Он поднес руки к лицу, словно его душили слезы. Постепенно руки опустились, он зажег спичку, огляделся: где же та дверь, за которой он будет в безопасности; но двери не было, только зеленые стены и живой пол. Спичка погасла, и опять стало темно.

Прошло пять минут, он по-прежнему стоял, и тут ему пришло в голову, что все это было во сне. Да... Но он и сейчас не совсем проснулся; он до сих пор почему-то слеп и глух. Сколько же он спит? Где? Вдруг он вспомнил оклеенные зеленой бумагой стены пещеры и в тот же миг услышал громкое пение в церкви за стеной. Ага, это они меня разбудили, пробормотал он. Он подтянулся, лег на ярус труб и приблизил лицо к узкой щели. Между церковными скамьями там и сям стояли мужчины и женщины. Песня кончилась, и черная девушка, откинув голову и закрыв глаза, жалобно затянула новый гимн:

Я рада, рада, как я рада

Иисус души моей услада.

Вся ее песня состояла из этих нескольких слов, но чего не могли сказать слова, говорило само исполнение - повторяя эти строки, она все время меняла интонацию и темп, и переливы голоса выражали смысл, не освоенный разумом. Еще одна женщина подхватила песню, потом вступил голос старика. Скоро все прихожане пели:

Я рада, рада, как я рада

Иисус души моей услада.

Они ошибаются, прошептал он в музыкальной темноте. Ему казалось, что в своих поисках счастья, все равно напрасных, они считают себя виновными в каком-то страшном грехе, хотя не могут ни вспомнить его, ни осознать. Сейчас он был во власти такого же настроения, с каким спустился под землю. Оно накатило лавиной вопросов: почему это чувство вины сидит как будто от рождения, почему так легко возникает, расталкивает другие чувства, мысли, ощущается как что-то физическое? Казалось, что, когда оно овладевает тобой, ты воспроизводишь в своей душе какой-то полуотчетливый, давным-давно заданный шаблон; казалось, ты всякий раз пытаешься вспомнить какое-то гигантское потрясение, оставившее стойкий след на самом твоем теле, след, которого не забудешь и не сотрешь, - и лишь рассудок сознательно забывает о нем, но зато превращает жизнь в вечную тревогу.

Необходимо было отделаться от этого настроения; он слез с труб. Нервы были натянуты так, что, казалось, черепная коробка пульсирует вместе с мозгом. Необходимо было что-то сделать, но он не мог сообразить что. Однако понимал, что если будет стоять здесь, пока не решится, то никогда не сойдет с места. Он протиснулся через свой лаз в кирпичной стене, и физическое усилие немного успокоило нервы. Но в подвале радиомагазина он остановился от страха - услышал громкие голоса.

- Не крути, пацан! Говори, что ты сделал с приемником?

- Дядя, не крал я приемника! Ей-богу!

Он услышал глухой увесистый звук и понял, что мальчика сильно ударили.

- Не надо, дядя!

- В залог сдал?

- Нет, дядя! Не крал я приемника! У нас свой есть приемник, - рыдал мальчишка. - Подите к нам домой, посмотрите!

До него опять донесся звук удара. До чего забавно - он зажал рот ладонью, чтобы не рассмеяться вслух. Бьют какого-то несчастного мальчишку, прошептал он, качая головой. Мальчика было немного жалко, и он даже подумал, не принести ли приемник обратно, сюда в подвал. Нет. Может быть, это хорошо, что мальчика бьют; может быть, это заставит его впервые в жизни подумать о загадке его существования, о вине, которой ему не избыть.

Улыбаясь, он мигом перелез через угольную кучу и снова оказался в подвале здания, где очистил сейф. Он выбрался в проход между домами, влез на водосточную трубу и заглянул в узкую щель окна. Знакомая картина допроса заставила его сжаться. В обрамлении окна при ярком дневном свете сидел, свесив голову, обнаженный до пояса сторож. Глаза у сторожа были заплывшие, багровые, лицо и плечи исполосованы красными и черными рубцами. Позади него стоял распахнутый сейф, показывая пустое нутро. Ага, решили, что это его рук дело, подумал он.

В комнате послышались шаги, перед ним прошел человек в синей форме, потом другой, потом еще один. Полиция, шепнул он. Ага, заставляют сторожа сознаться, как его самого заставили сознаться в чужом преступлении. Он глядел в комнату и старался что-то припомнить. А... Это те же самые полицейские, которые били его и заставили подписать бумагу, когда от боли и усталости ему уже все было безразлично. Теперь они то же самое делают со сторожем. Когда он увидел, как один из полицейских трясет пальцем прямо перед носом у сторожа, у него заколотилось сердце.

- Признавайся, Томпсон, тут свой работал! - сказал полицейский.

- Я вам все сказал, что знаю, - выдавил сторож сквозь распухшие губы.

- Ведь кроме тебя никого тут не было! - закричал полицейский.

- Я спал, - ответил сторож. - Я виноват, но я всю ночь проспал!

- Хватит врать!

- Это правда!

- Когда ты узнал шифр?

- Я не умею открывать замок, - сказал сторож.

Затаив дыхание, он висел на водосточной трубе; ему хотелось смеяться, но он сдерживался. Он чувствовал себя всемогущим; да, он может вернуться в пещеру, сорвать деньги со стен, собрать бриллианты и кольца, принести сюда и написать в записке, где им искать свои дурацкие игрушки. Нет... Что толку? Стоит ли трудиться? Сторож виноват; виноват не в том преступлении, в котором его обвиняют, но все равно виноват, и всегда был виноват. Его беспокоило только одно - что человека, который на самом деле украл, не обвиняют. Но он утешил себя: пока он жив, они и до него доберутся.

Он увидел, как полицейский ударил сторожа в зубы.

- Хватит вола вертеть, сволочь!

- Я сказал вам все, что знаю, - пролепетал сторож, как ребенок.

Один из полицейских зашел сзади и выдернул из-под него стул; сторож упал ничком.

- Встань! - сказал полицейский.

Сторож, дрожа, встал и мешком опустился на стул.

- Ну, будешь говорить?

- Я сказал вам все, что знаю, - прошептал сторож.

- Где ты спрятал краденое?

- Я не брал!

- Томпсон, ты не тем местом думаешь, - сказал один полицейский. - Мы тебя подвесим, чтобы мозги встали на место.

Он увидел, как полицейские надели ему наручники на запястья и на щиколотки; потом они подняли сторожа, перевернули и повесили за ноги на двери. Сторож висел головой вниз, с выпученными глазами.

Они с ума сошли, прошептал он, обнимая ребристую трубу.

- Будешь говорить? - прокричал полицейский сторожу в ухо.

Он услышал, как сторож застонал.

- Будешь так висеть, пока не заговоришь, понял?

Он увидел, что сторож закрыл глаза.

- Снимем его. Потерял сознание, - сказал полицейский.

Он увидел, как они сняли тело, небрежно швырнули на пол, и ухмыльнулся. Полицейский снял наручники.

- Пускай очухается. Пойдем покурим, - сказал другой.

Все трое скрылись из поля зрения. Хлопнула дверь. Ему захотелось крикнуть сторожу, что он может бежать через лаз в подвале и жить с ним в пещере. Да разве сторож поймет, сказал он себе. Немного погодя он увидел, что сторож встал и стоит, качаясь от слабости. Потом сторож поплелся через всю комнату к письменному столу, выдвинул ящик и достал пистолет. Застрелиться хочет, подумал он, внимательно и жадно, с отстраненным любопытством наблюдая последние движения этого человека. Сторож мутным взглядом окинул комнату и поднес пистолет к виску; так он стоял несколько минут и кусал губы, пока из угла рта не потекла кровь.

Нет, не надо ему этого делать, сказал он про себя, жалея сторожа.

- Не надо! - не то крикнул, не то прошептал он.

Сторож обалдело оглянулся; он услышал. Но это ничему не помогло: грохнул выстрел, голова сторожа бешено дернулась, он рухнул, как бревно, и замер; пистолет со стуком, ударился об пол.

Трое полицейских вбежали в комнату с пистолетами наготове. Один опустился на колени, перевернул тело сторожа и уставился на рваную алую дыру в виске.