Возражение (ЛП) - Реншоу Уинтер

Я вдыхаю, обдумывая свой ответ и возвращая внимание к телевизору, чтобы выиграть время.

— Уже поздно, Оливия, — говорю я. — Наверное, нам пора закругляться, так мы сможем вернуться утром.

— Значит, ты не скажешь мне, что делал в отеле? — усмехается она. — Что, это какой-то секрет? На самом деле ты не настоящий адвокат? Ты агент ЦРУ под прикрытием или что-то в этом роде?

— Засыпай, Оливия. — Я хватаю пульт и нажимаю на кнопку «выключить». — Мы поговорим об этом утром.

Через несколько минут Оливия переворачивается, и слабый звук её ровного дыхания сообщает, что она уснула на всю ночь. Луч лунного света скользит между занавесок, прикрывающих окно, освещая её в мягком, эфирном сиянии.

Это самая сумасшедшая вещь в мире, но мне ужасно хочется, чтобы она была моей.

Если мне повезет, Оливия не будет поднимать эту тему утром. Мы позавтракаем, отправимся в путь и сосредоточимся на её возвращении в отель, чтобы она могла собрать свои вещи и провести время с семьей. Надеюсь, что мои причины быть в отеле наименьшее, что будет её волновать к тому времени, потому что мои причины... мои причины.

И они имеют смысл только для меня.

ГЛАВА 5

Оливия

— Как ты могла так со мной поступить? — спрашивает Дориан строгим голосом, но он приглушенно шепчет на другой стороне телефона воскресным утром.

Пока Габриэль принимал душ, я решила воспользоваться телефоном в отеле, чтобы связаться с мамой... которая оказалась в присутствии моего бывшего жениха... который затем попросил поговорить со мной.

— Прошу прощения? — спрашиваю я. — Мне кажется, что это ты тот, кто сделал это с нами.

— Я сейчас не об этом, — он выплевывает мне в ответ.

— С учетом факта твоей измены мне с одной из моих лучших подруг? — спрашиваю я.

— Я говорю о твоем маленьком любовничке, возразившем на нашей свадьбе перед сотнями наших ближайших друзей и семей. Ты хоть представляешь, как унизительно это было? Стоять там, как какой-то брошенный жених перед всеми этими людьми? — спрашивает он.

Я зеваю.

— О боже. Мне так жаль. Бедняжка.

— Сейчас не время, Оливия, — выплевывает он, разговаривая со мной, будто я ребенок, которому требуется выговор. — Как давно ты спишь с ним?

Я кашляю.

— Что? С кем?

— С парнем, — говорит он. — с тем, который возразил.

— Я спала с ним прошлой ночью, если ты об этом, — говорю я, сдерживая улыбку, которую он не может видеть.

Это просто пустые слова. Он может сделать вывод независимо от того, что хочет раскрыть...

— Нереально, блядь, — говорит он. Я никогда не слышала его таким возбужденным и те несколько раз, когда я слышала его ругающимся за все наши годы вместе, вероятно можно по пальцам пересчитать. — Когда-нибудь ты об этом пожалеешь, Оливия. Могу тебе это обещать.

— Нет. Не думаю, что когда-нибудь пожалею о том факте, что мне едва удалось избежать стать женой какого-то богатенького мудака, — парирую я, мой тон скучающий и вкрадчивый. — Ты закончил?

— Закончил? — Пыхтит он. — Едва ли. Немедленно возвращайся сюда, чтобы мы могли лично поговорить. С глазу на глаз.

Я представляю маму стоящую там с разинутым ртом, с отвращением во взгляде. Она никогда не видела эту сторону Дориана прежде, и я уверена, что она все ещё шокирована вчерашними событиями.

— Боюсь, что нам больше нечего обсуждать, — сообщаю ему со вздохом.

Дверь ванной комнаты распахивается, и Габриэль выходит в облаке душисто-мыльного пара, белое полотенце низко обернуто вокруг его бедер.

Мое сердце почти подскакивает к горлу от одного вида, а миллион крошечных бабочек роится внутри меня.

— Оливия... — Голос Дориана заполняет телефон. — Оливия, ты ещё там? Ты меня игнорируешь?

— Да, — отвечаю я, придя в себя. — Игнорирую. Я сейчас немного занята. В любом случае, хорошо поговорили. И желаю тебе всего наилучшего.

— Не смей вешать...

Я возвращаю телефонную трубку на приемник и молю Бога, что больше никогда не буду говорить с этим человеком.

— Всё в порядке? — спрашивает Габриэль.

— Прекрасно, — отвечаю я с улыбкой, думая о вчерашнем дне, когда он стоял снаружи дамской комнаты, чтобы убедиться, что я в порядке. И на этот раз я серьезно. Это не шутливость.

— Душ в твоем распоряжении, — говорит он. — Как только ты будешь готова, мы поедем обратно.

Я хватаю пакет одежды из Target, туалетные принадлежности и направляюсь в ванную, где начинаю готовиться. Мое платье беспорядочно падает с крючка на обратной стороне двери, грустно и жалко. Символ жизни, которой никогда не бывать. У меня есть желание выбросить его в окно по пути домой, но затем я вспоминаю женщину в свадебном салоне, сказавшую мне, что на подготовку платья у швеи ушло более ста часов, чтобы сшить всю эту вуаль и все эти замысловатые кристаллы, так что в знак уважения прекрасному мастерству, я не выброшу платье как вчерашний мусор на свалку.

Спустя полчаса я выхожу, настолько готовая, насколько буду, чтобы принять этот день, и вижу, что Габриэль заказал для нас обслуживание номеров: стандартный завтрак из яиц, бекона, апельсинового сока, кофе и французских тостов.

Я присаживаюсь за маленький столик на двоих, стоящий на полпути между кроватью в форме сердца и джакузи.

— Это был Дориан, с которым я говорила ранее, — сообщаю я, пока разрезаю омлет зубцами тонкой металлической вилки. — На тот случай, если ты не понял.

— Да. Я понял.

— У него хватило наглости пытаться заставить меня чувствовать себя виноватой. Ты можешь в это поверить?

Габриэль фыркает.

— Да. Да, могу.

Я закатываю глаза.

— Неважно. Я не хочу больше тратить впустую ни минуты на этого мудака, когда уже отдала ему годы своей жизни.

Габриэль поднимает бокал апельсинового сока, своего рода молчаливое согласие.

— В любом случае. — Я делаю глубокий вдох. — Ты собираешься сказать мне, что делал в отеле в эти выходные? Ты был там по работе?

Прошлой ночью я думала, что это было странно, что он не хочет отвечать на вопрос. И спросила только потому, что мне было любопытно и мне казалось это достаточно невинный вопрос. Я не ожидала, что он перевернется и закончит на этом, чтобы эмоционально ощетиниться, словно я прикоснулась к больному месту.

Он откладывает вилку прежде, чем вытирает рот бумажной салфеткой. Волна беспокойства отражается на его лице, и он смотрит на свою пустую тарелку.

— Это сложно, — говорит он.

Я жду, пока он подробнее расскажет, но всё, что я получаю — это долгая пауза.

— И? — спрашиваю я.

— И я не хочу об этом говорить.

Отбрасывая вилку, я откидываюсь на стуле.

— Это нечестно.

Он вглядывается через стол.

— И как же это нечестно? В самом деле?

Я имею в виду, что он прав.

У меня нет прав на эту информацию. Полагаю, это не совсем нечестно, что он не хочет делить со мной свои личные дела.

Выдыхая, я смотрю в окно. Как только я вернусь в отель, соберу свои вещи и поговорю с родителями и сестрой, я должна выяснить, где собираюсь жить, и каким будет мой следующий шаг. Мы должны были провести медовый месяц в Италии, так что у меня есть две недели отдыха от работы, это дает мне достаточно времени, чтобы перейти к новой норме.

— Вчера была... — он начинает говорить, прежде чем делает паузу, — вчера была годовщина. На самом деле, годовщина свадьбы с моей бывшей женой. Мы поженились там, в том же самом розарии.

У меня нет слов.

Такого я не ожидала.

Вовсе нет.

Я не комментирую в надежде, что он уточнит.

— Я провел последние семь лет, чувствуя горечь. Заново переживая день нашей свадьбы. Переживая момент, когда точно узнал, на ком женился. Я был зол. И несчастен. И так жить нельзя, — говорит он. — Так что я вернулся туда, где все началось... где я впервые с ней встретился. Где сделал ей предложение. Где женился на ней. И где впоследствии совершил самую большую ошибку в своей жизни. Я вернулся, чтобы позволить себе разозлиться в последний раз, потому что хочу двигаться дальше. Я должен двигаться дальше, — говорит он. Его взгляд направлен на меня. — А потом я встретил тебя.