Сулла бы одобрил - Никитин Юрий

Саруман проговорил из кресла слабым голосом:

– Только сейчас доходит, какое великое дело совершили… Как там?

Я улыбнулся обоим с экрана.

– Тяжело. Такой вещи, как мозг с его нейронной сетью, нет, а разум без него начинает быстро диффузироваться. Не представляете, какие это усилия – держать его в кулаке, а он – это весь я. Стоит чуть расслабиться – распадусь на блуждающие электроны. Наверное, все-таки случится. Хотя бы во сне.

Фальстаф спросил быстро:

– А ты можешь спать?

– Не знаю, – ответил я. – Хотел бы засыпать, а то слишком жутко. Но лучше не пробовать. Вдруг не проснусь?

Оба все еще смотрят с радостным восторгом, эгоисты, хотя я тоже так бы смотрел, эксперимент удался, это главное, а мерехлюндиями можно пока пренебречь.

Саруман подъехал в кресле, в ящике стола рука привычно нащупала пузырек с таблетками, две проглотил, не глядя, одну положил под язык, и все это не отрывая от меня радостно-восторженного взгляда.

Фальстаф зябко передернул плечами, он каждый раз среди недели обещает с понедельника начинать сбрасывать лишний и даже очень лишний вес, интеллигенту негоже быть толстым, клянется начинать по утрам пробежки, даже модные кроссовки купил, но за все годы упорных усилий только дважды вышел и дотопал до соседнего дома, так что понимает, держать себя в кулаке и сосредоточиться на полезном – уже подвиг.

Саруман перевел дыхание, лицо порозовело, таблетки начали действовать, сказал слабым голосом:

– Держись, дружище… А если попробовать создать капсулу… или еще что, чтобы не выскальзывал ни один квант?.. Можем сегодня же попробовать грызть эту стену.

– Хорошо бы, – признался я. – Уметь держать в руках – недавняя фишка эволюции. Потому люди по старинке стараются расслабиться и оскотиниться – это так легко и приятно.

Фальстаф даже привстал из кресла, с великим интересом всматриваясь в мою аватарку.

– Дружище, это же ты, если скинуть тебе лет сорок-пятьдесят!.. А здорово, когда можно напялить на себя любую личину?.. Жаль, побахвалиться пока не перед кем. И вообще, красавчик. Хотя теперь можешь стать кем угодно.

– Не намекивай, – ответил я. – А вдруг таким и был? Сейчас все сказать можно. Как каждая старуха утверждает, что была красавицей и у самого Берии сосала.

Фальстаф сказал бодро:

– Я тебе даже как бы завидую!.. Ничто не болит, в боку не колет, к сердцу не подкатывается.

– Не бреши, – сказал я уличающе. – Тут по звонку пиццу не приносят. А ты еще в ресторанах бываешь, жрун хренов.

– Зато, – возразил он, – хоть из компа тебе не вылезти, но окружение можешь создать любое. Не только сто коробок пиццы, но и гарем виртуальный! И греческого мальчика.

Человек, мелькнула мысль, тварь ненасытная, не для того на подламывающихся плавниках вылез на сушу, чтобы остаться на берегу. Хотя, конечно, у меня мир здесь ширше, куда угодно могу прыгнуть, хоть в Новую Зеландию, где только-только начали устанавливать суперкомпьютер, но не останусь тут навечно. Не знаю еще как, но не останусь.

Я кивнул на замолчавшего Сарумана.

– Переживает?

Он вздохнул тяжко.

– Утром придется к директору.

– Заметят сразу?

Он усмехнулся одной половинкой рта, у него это получается зловеще красиво и загадочно.

– А ты как думаешь? Половину Москвы без света оставили!.. Не все же спят, есть службы, что с огнетушителями наготове… Но что сделано, то сделано. Ты сам как, сейчас это главное. Мы совершили это!.. И никакого ликования в мире. Что с нами стало, что приходится таиться?

Я хотел пожать плечами, но вспомнил, что выставил на экран пока только лицо, скривил губу, аватар повторил в точности.

– Мир пошел в разнос, не заметил? Люди живут, как будто завтра апокалипсис.

Саруман медленно поднялся, опираясь обеими ладонями в широкие поручни кресла, сказал несчастным голосом:

– Директор прислал эсэмэску. Странно, даже не позвонил. Просит зайти срочно.

Фальстаф громко и хрипло крякнул, так мог разве что стопудовый селезень из эпохи триаса, помрачнел, сказал глухо:

– Держись и плюй на все. Мы давно на пенсии, какого хрена горбатимся?

Саруман тяжело вздохнул и, тяжело шаркая растоптанными башмаками, потащился к двери.

Я молчал, Фальстаф развернулся в мою сторону вместе с креслом. Крупная красная морда стала невеселой, для него это вообще устрашающее зрелище, все мы привыкли видеть его жизнерадостным жруном с громовым голосом, постоянно жаждущим пиццы и простого человеческого пива, хотя профессору и автору ряда академических работ больше приличествовало бы белое французское вино «Ля гардэ» и устрицы из Женевы.

– Наш директор, – сказал он мрачно, – вообще-то хороший человек. И честный. Вчера признался мне, что до сих пор не может понять, как лампочка горит! И мы к такому человеку со своими проектами?

Глядя на него, я тоже ощутил страх и безнадегу. Мозг тут же холодно отметил, что я не чистое мышление, как предполагалось, эмоции тоже захватил, хотя что это я, они же не в спинном мозгу, как считали в прошлые годы, а в головном, потому да, я подвержен всему человеческому, как мы называем наши животные страсти, не замечая иронии.

Фальстаф, минутку погрустив, вскинул голову и уставился на меня блестящими от возбуждения глазами.

– Рассказывай, – потребовал он. – Ты же первый человек в цифре! Это круче, чем запуск в космос!..

– Да нечего рассказывать, – ответил я. – Вся жизнь здесь, в реале. А в цифре не живу, только существую. Жить смогу тоже в реале, только пока не придумал, как вам помогать.

– Придумаешь, – заверил он. – Главное – жить. Ты же когито, а это и есть жизнь, хотя пицца тоже здорово… Надо еще заказать по такому случаю.

– Тебе случай не нужен, – сказал я. – Просто заказывай. Это же хорошо, что тебе для мышления достаточно пиццы, а не смены пола или девственницы на жертвенном столе.

– А я наркоман, – признался он. – Чем больше пользую время, тем больше нужно.

– Повысь дозу, – сказал я.

– Как?

– Убери все лишнее.

Он возмущенно фыркнул.

– Да я и так уже все убрал. Если бы мне аккумулятор, я бы и жрать перестал. Втыкал бы штепсель на ночь в розетку, а утром весь как огурчик!

– Это скоро, – заверил я. – Раньше, чем думаешь.

– Но не сегодня к вечеру!

– Все ускоряется, – заверил я. – Как-то наступит утро, а уже можно от розетки!

– Только нас в то утро уже не будет, – буркнул он. – Хотя тебе что, звезды погаснут, а ты хоть бы хны. Солнце станет нейтронной звездой, все равно сможешь жить на его поверхности, у тебя же нет веса. А вот мне мои сто тридцать помешали бы…

Я сказал мирно:

– Не буду отвлекать, отключаюсь. Попробую пофристайлить по цифровому миру. О сколько нам открытий чудных…

– Будь осторожен, – предупредил он. – Ты у нас ценный экземпляр! Ценнее мыши. Даже двух мышей! А цифровой мир… это джунгли!

– А вдруг, – выговорил я, – цифровой мир и квантовый мир – одно и то же? Тогда вообще…

Его взгляд ушел в сторону, а вид из приподнято бодрого стал как у побитой собаки, даже лицо осунулась.

– Все хорошо, – сказал он поникшим голосом. – Осталось только пережить этот момент. Скорее всего, начнется расследование, нас уволят. Утечка энергии была слишком… Пока шел перенос, мы ко всему еще и остановили движение метро на Замоскворецкой линии. Правда, всего на полчаса, но все же…

– Разве метро ночью работает?

– Проходчики в три смены, – пояснил он виновато, – там новую ветку прокладывают. В общем, Сарумана явно вызвали на ковер. Если даже все обойдется, что будет чудом, теперь станут следить за каждым чайником.

– А как вы? – спросил я.

Он тяжело вздохнул.

– Мы, как раньше, готовы ко всему. И к тому, что выгонят.

Он снова отвел взгляд, я чувствовал холодок во всем теле, у них да, неприятности, а у меня могут просто прервать жизнь. Нет, не стереть, просто отключить на какое-то время. Да хоть на сто лет, а когда включат, я и не замечу, что был выключен.