Сад лжи. Книга 2 - Эйлин Гудж

— Да, конечно, — согласилась Роза и отвернулась.

И снова он уловил в ее глазах знакомую боль.

Черт побери, почему она ничего не рассказывает? Шесть лет — неужели их недостаточно?!

Шесть лет… Память вернула Макса к тем дням, когда Роза лежала в беспамятстве, с высокой температурой; потом наступило тянувшееся нескончаемо долго время изнурительной слабости, так что она с трудом могла вставать с кровати. Вернее, она даже не хотела вставать. Она до такой степени исхудала, что Макс начал тревожиться при виде провалившихся щек и выпирающих ключиц. Он навещал ее каждый день — во время ленча или после работы. Приносил еду, соблазняя ее фаршированными куропатками, горячим пирогом со шпинатом, хрустящим свежим хлебом от «Балдуччи» или острыми блюдами из китайского ресторана. Он забрасывал ее журналами, бестселлерами в мягких обложках и, наконец, как только она начала проявлять интерес к делам, бумажной работой из конторы. Медленно, ох как медленно, шаг за шагом Роза стала возвращаться к жизни.

Макс знал, что было причиной ее состояния. Ему было известно о Брайане. Он составил свое представление о случившемся по ее скупым словам. Но в основном свои сведения черпал из сообщений прессы: за материалом в «Ньюс» последовали публикации в «Ньюсуик», фоторазворот в «Лайф», а затем даже сюжет в телепрограмме «Тудей». Неделю или около того Брайан с Рэйчел были любимчиками всей Америки.

После той первой недели Роза больше никогда не упоминала имени Брайана. Между тем Макс видел, что она страдает. Страдание было в ее глазах. Господи, эти глаза! Они преследовали его, даже когда ее не было рядом. Один Бог знает, что творилось в ее сердце. В этом бедном сердце, над которым так надругались.

Странно, но страдания сделали ее жестче, сильнее и даже… ярче. Словно бриллиант прекрасной огранки. Как одержимая училась она, чтобы получить степень бакалавра, а потом сумела получить в Колумбийском университете диплом с отличием. Так что когда Макс и его партнеры приняли на службу молодого адвоката Розу Сантини, то это не было одолжением. Скорее можно было бы говорить об одолжении с ее стороны.

Появление официанта с чаем прервало поток его воспоминаний.

Макс почувствовал, как на душе у него полегчало. С удовольствием следил он за лицом Розы и ее широко распахнутыми глазами, когда она смотрела, как официант накрывает стол. Высокий куполообразный шеффилдский чайник; серебряное ситечко на чашке; сахарница с горкой блестящего коричневого сахара «демерара»; белый фаянсовый кувшин с кипятком и молочник с горячими сливками.

Роза в изумлении уставилась на всю эту роскошную сервировку.

— Прямо не знаю, с чего начать, — призналась она. — Может, они организуют тут курсы для начинающих? Я бы с удовольствием на них пошла.

По-детски изумленное лицо Розы напомнило Максу о маленькой обезьянке. Ему не достает дочери. Когда он собирал вещи, отправляясь в Лондон, она молча сидела на краю кровати, застланной стеганым покрывалом. Руки и ноги как спички, золотистые волосы распущены, глаза серьезно следят за ним, провожая взглядом каждую рубашку, галстук или пару носков, отправляющихся в чемодан. Таков был давно заведенный ритуал: она всегда присутствовала при его предотъездных сборах. В старые добрые времена, закончив укладываться, Макс, выпрямившись, упирал руки в бока и цедил сквозь плотно сжатые губы: «Хм-м… Что-то я вроде забыл, а?» Обезьянка при этих словах тут же прыгала в открытый чемодан и заливалась ликующим смехом: «Меня! Ты меня забыл, папочка!» Так бывало прежде. Однако на сей раз она не реагировала на его «Хм-м». Закатив глаза, дочка произнесла с бесконечным презрением в голосе: «О, папочка! Я уже слишком взрослая для таких глупостей!»

Пятнадцать… Господи, как же быстро бежит время! Макса пугала та легкость, с которой люди, которых ты любишь, могут запросто исчезнуть из твоей жизни. Нельзя допустить, чтобы такое случилось с Розой, сказал он себе. Она должна оставаться… хотя бы в качестве просто друга, если уж не возлюбленной.

Макс поднял белый фаянсовый кувшин.

— Сейчас я вам все покажу, — а про себя с горечью подумал: «Старый пердун, недоделанный Генри Хиггинс! Что, не хватает мозгов, чтобы во время отойти в сторону?» Однако продолжил как ни в чем не бывало. — Сначала наливаем молоко. Затем заварку через ситечко — вот так. Не больше чем полчашки. Чай очень крепкий. Потому-то и надо разбавить его кипятком. Ну и наконец сахар, если требуется. Поехали!

Он смотрел, как Роза осторожно делает первый глоток.

— Ничего, — произнесла она. — Но весь этот шум-гам вокруг чашки чая… неудивительно, что в войне за независимость англичане проиграли.

— Пейте и не думайте самоуспокаиваться, — заметил Макс, поглядев на часы. — Британцы пока еще не проиграли… посмотрим, какие глаза будут у Девон Кларк и напомнят ли они белые флаги капитуляции, — закончил он шуткой.

…Макс беспокойно заерзал в кожаном кресле с закрытыми подлокотниками. Двадцать минут второго, и в офисе Адамса Рэтбоуна, эсквайра, в гостинице «Грей», становилось жарко, как в сауне. Между тем до достижения соглашения было так же далеко, как и два с половиной часа назад, когда они сюда пришли. Все это начинало уже казаться нудной салонной комедией, в которой персонажи обмениваются остроумными репликами, но ничего существенного не происходит.

Даже сам офис, подумал Макс, выглядит ненатурально, словно театральная декорация, выдержанная в псевдовикторианском стиле. Обитая материей из конского волоса софа с грудой подушек и подушечек, старинный витой шнур звонка возле дверного проема, резной слоновый бивень на каминной полке… А этот стул в углу, заваленный книгами — скорее всего тоже не больше чем нарочитый атрибут обстановки в диккенсовском духе. Или горящие угли в камине — кому они нужны, когда на улице по меньшей мере двадцать градусов тепла.

Девон Кларк, звезда их салонного шоу, находилась, естественно, в самом центре сцены, восседая на круглом подлокотнике софы и болтая маленькими ножками, едва достающими до потертого персидского ковра на полу. Крошечная женщина, далеко за пятьдесят, чем-то напоминающая попугая — такой же заостренный нос клювиком, румяна на сморщенных щечках, ярко-зеленое платье и легкий голубой шарф на шее.

Напротив за массивным столом с резным орнаментом сидел ее адвокат, а вернее, пародия на адвоката: крупный лысеющий джентльмен, облаченный в жилетку с непременной золотой цепочкой и упирающийся подбородком в тугой стоячий воротничок.

Бут, чьи интересы представлял в Лондоне Макс, уполномочил его предложить бывшей жене до пятидесяти тысяч фунтов стерлингов, если она возьмет свой иск обратно и наконец отвяжется от него. Однако Девон Кларк, казалось, желала только одного: публично излить на голову бывшего мужа все свои эмоции. Уже несколько раз, варьируя набор проклятий из Книги Иова, она обрушивала свой гнев на Джонатана Бута, «это чудовище, исчадие ада, ввергшее бедную женщину в пучину страданий».