Белые пелеринки - Лидия Чарская

— Мамзель Палтова! Пожалуйте в бельевую!

— Что? — Южаночка широко раскрыла глаза. — В какую бельевую? Меня?

На пороге класса стояла румяная толстая девушка-прислуга в полосатом ситцевом платье.

— Вас, вас — то мне и надо, новенькая барышня! — весело роняла круглолицая Агаша, — пожалуйте со мною в бельевую. Там вас переоденем в казенный наряд.

— Ступай с Агашей и постарайся вернуться как можно скорее, — приказала Инне Анна Васильевна.

Румяная девушка взяла за руку Южаночку и весело шепнула ей: «А ну-ка, барышня, как вы скоро бегать умеете!», чуть ли не бегом пустилась с нею по коридору.

— Месдамочки, глядите! Новенькую «преображать» тащит! — высунувшись из дверей соседнего класса говорили маленькие шестушки.

— Честь имеем поздравить с формой! На чаек бы с вашей милости! — сострила тут же какая-то шалунья. Через полчаса Южаночка действительно преобразилась настолько, что с трудом узнавала самое себя. В большой бельевой комнате, где сидели за шитьем десятка два девушек, одетых, как Агаша, Инну переодели в зеленое накрахмаленное камлотовое с глубоким вырезом платье, белый передник, белые рукавчики и такую же белую пелеринку. Агаша под наблюдением кастелянши, маленькой дамы в черепаховом пенсне, разделила на две пряди и заплела в две коротенькие тугие косички ее смоляные кудри.

— Ну, вот вы теперь совсем «наша», барышня, совсем институточка, «белая пелеринка», — шутила Агаша, любуясь неуклюжей фигуркой, путавшейся в длинном платье до пят.

Южаночка чувствовала себя в нем прескверно. Всюду жало с непривычки. Еще бы! Она так привыкла к своим широким удобным «матроскам», и это узкое, зашнурованное платье показалось ей неудобным, жестким. А башмаки! Узкие прюнелевые ботинки сильно жали ногу, привычную бегать в мягких желтых сандалиях.

Прихрамывая и путаясь в юбке, Южаночка побрела в класс.

Начался урок. Еще не старый, но болезненного вида учитель рисования кивнул ей головою в ответ на поклон и положил перед нею на пюпитр большой чистый лист бумаги, карандаш, резинку и, приказав нарисовать для начала круг, пошел задавать работу на сегодня другим воспитанницам.

Черненькая Гаврик придвинулась к Инне и зашептала:

— Послушай. Ты очень мила в казенной форме, право. Ты душка в ней. Верховская и Щука говорят тоже.

Переглянувшись с Даней, Южаночка, взяла карандаш и стала водить им по бумаге. Девочка любила рисование и с самого раннего детства с любовью чертила на лоскутках бумаги животных и птиц, людей и дома. Поэтому заданный учителем круг поспел у нее в две минуты. На секунду она задумалась над ним, склонив свою черненькую головку. Ей было скучно. Вспомнился далекий юг, покойный отец, денщик Тарас, «своя» рота, родные сердцу солдатики и он, ее дедушка. Единственный близкий на свете человек, оставшийся у нее! Дедушка и Сидоренко. Славный Сидоренко!

С улыбкой Южаночка перенеслась мыслью в уютную дедушкину квартиру. Милые образы встали перед нею. Вот седая голова дедушки, его добрые глаза, губы. А вот белый чепец и пухлые щечки с ямочками Марьи Ивановны, а вот и знакомые рыжие тараканьи усы. Мысль Южаночки работала все быстрее, а рука машинально набрасывала на бумагу и маленькие глазки, и широкое лицо, и толстые губы, и тараканьи усы. Маленькие пальчики работали усердно. Точка за точкой, черта за чертой и постепенно в центре круга обрисовывалась чья-то смешная усатая физиономия. Последний штрих, последняя точка. И Южаночка далеко отбросила в сторону карандаш.

— Ур-р-ра! Ур-р-ра! Сидоренко вышел! У меня вышел Сидоренко! Как живой, настоящий. О милый! Милый Сидоренко! — хлопая в ладоши закричала она на весь класс.

Кто-то приблизился к ней сзади, положил руку на плечо, и тихий голос зазвучал над ее ухом.

— Чему ты радуешься, дитя мое? И кого это ты нарисовала на бумаге?

Инна обернулась и увидела высокую полную даму в шумящем синем платье, с белой наколкой на седых волосах. Вокруг синей дамы стояли на девочки, Анна Васильевна, учитель, Дуся и с благоговейным молчанием смотрели на нее.

Но ни почтительное отношение окружающих, ни величественный вид высокой представительной дамы не смутили Южаночку. Она схватила седую незнакомку за руку и тем же ликующим голосом кричала, захлебываясь от восторга:

— Ну, посмотрите только на него! Ну, разве он не похож? Ну, совсем, как живой: его волосы щетиной, его усы, его нос и губы. Ах, милый Сидореночко! Таракашка ты мой!

— Какой Сидоренко? Ничего не понимаю? И зачем ты изобразила на листе для рисования чье-то лицо? — Чуть-чуть хмуря брови, говорила седая дама, стараясь удержаться от улыбки, помимо воли морщившей ее губы.

— Как?! Вы не знаете его? Вы не знаете Сидоренко? — с ужасом вскричала Инна. — Да ведь это Сидоренко, тот самый Сидоренко, который вынес на руках из боя дедушку. Тогда под Плевной. Вообразите только: русские идут, турки бегут, русские трах-та-ра-рах! Бац! Бац! Бац! Гранаты! Пушки! Штыки! А турки Алла! Алла! Русские ура! Турок штыком дедушку. Моего дедушку! Понимаете! А Сидоренко! Молодец такой! Тут как тут… И турку бац — наповал. А дедушку на руки и марш-маршем налево кругом… Вот он, какой герой — Сидоренко!

Глаза Инны сверкали, щеки пылали, руки размахивали перед самым лицом начальницы (так как седая дама в синем была начальница N-ского института княгиня Розова), и остановить девочку было трудно в этот миг.

Княгиня дала ей утихнуть, потом осторожно взяла ее смуглые ручки, с которых не сошел еще летний загар, и проговорила тихо и сдержанно:

— Вот видишь ли, дитя мое, это очень похвально, что ты так привязана к солдату, спасшему жизнь твоему дедушке. Но это еще не значит, что ты должна так странно выражать свою привязанность, рисуя его изображения на ученических листах и тетрадях во время урока. Постарайся же не делать этого больше!

Голос княгини звучал так нежно и ласково, а лицо, склоненное к Инне, было так полно доброты, что невольно к этому лицу неудержимо потянуло Южаночку. Не отдавая себе отчета в том, что она делает, Инна высоко подпрыгнула, закинула за плечи княгини руки и прижалась к ее груди, стараясь дотянуться губками до щеки очаровавшей ее дамы.

— Вы такая красавица! Такая милочка! — лепетала она, — вы мне Марью Ивановну напоминаете. У нее такое же толстенькое лицо, ямочки на щечках и белые как снег волосы. Вы не знаете дедушкиной экономки Марьи Ивановны? Нет? Ах, какая жалость! Она такая прелесть, и я уверена, что если вы познакомитесь с нею, то, наверное, подружитесь!

Трудно описать то огромное смущение, которое сковало всех присутствующих. Лицо Анны Васильевны делалось то багрово-красным, то вдруг белело мгновенно, как платок. Учитель рисования топтался на месте. На личике Надин застыла, казалось, тоска предсмертного ужаса, а что касается девочек… То девочки даже не могли смеяться. Они были ошеломлены и подавлены, не исключая и шалуньи Гаврик и Верховской, столь дерзновенным поступком новенькой. Фальк же, зеленая от ужаса, представляла собой статую и только чуть слышно шептала побелевшими губами:

— О эта новенькая! Это ужасно! Ужас что такое! Ужас! Ужас!

Только доброе лицо начальницы по-прежнему носило на себе выражение снисходительной и мягкой ласки. Она нежно отвела руки Южаночки от своей шеи и проговорила, приглаживая растрепавшиеся кудри девочки:

— Ну, дитя мое, довольно! Я рада, что ты так сразу привязалась ко мне, но надо уметь несколько сдержаннее выражать свои чувства. Ты подумай только, что произошло бы, если все триста девочек, воспитанниц вверенного мне института, стали бы бросаться на меня и так бурно выражать свою любовь! Будь же умной барышней и постарайся заслужить мое одобрение успехом в ученье. Этим ты еще ярче подтвердишь свое чувство ко мне! Постараешься, девочка?

— Рада стараться, ваше… — начала было Южаночка, но точно поперхнувшись, покраснела и проговорила тихо:

— Я постараюсь… Да, я постараюсь сделать вам приятное. Я вас так люблю. Ах, если б вы знали, как я люблю вас. Ужасно!

И неожиданно Южаночка звучно чмокнула полную белую руку княгини, покоившуюся на ее плече…

ГЛАВА 5

Опять наказанная. Пари. Печальный финал. Добрая волшебница

— Изволь повторять за мною: ich bin, du bist, er ist. (я есть, ты есть, он есть).

— Ich bin-a, дубина… Дубина! Ха-ха-ха-ха-ха!

— Не дубина, a du bist! Я не понимаю, что тут смешного! Ты знаешь: кто смеется без причины, тот есть признак дурачины. Изволь же повторять. — И краснея от досады, Лина Фальк затянула снова в нос: — Ich bin, du bist, er ist.

Южаночке скучно. И для чего несносная Крыса заставила ее готовить уроки под руководством Фальк. Противная! Противная! Противная! Никого в жизни, кажется, не ненавидела до сих пор Южаночка, а вот Фальк ненавидит. Одну только Фальк. Даже Крыса не так противна и гадка, как эта Фальк! Крыса своей злостью смешит, Фальк раздражает. А впрочем, одна стоит другой. Южаночка смотрит в лицо белобрысой Лины, и оно кажется ей несноснее, чем когда-либо. Вот уже два дня провела Южаночка в институте, но привыкнуть к золотушному лицу Фальк она никак не может. Глаза красные, слезящиеся, лицо желтое и прыщи. Почему слезятся глаза и почему прыщи?