Братишки - Александр Афанасьев

– Говорю же… нет такой…

Не говоря ни слова, я направился дальше по коридору.

– Молодой человек… – пролетело сзади в спину.

Да пошла ты!

Зашел в кабинет главврача – ею оказалась пожилая женщина. Бросил на стол сотку – сто долларов.

– Липчинская Наталья Валерьевна. Должны были на «Скорой» привезти.

Надо сказать, главврач сразу сняла трубку, позвонила. Строго посмотрела на меня…

– У нас со «Скорой» за последние сутки никто не поступал…

Твою мать!

– Да не переживайте так. Может, ее в Ростов повезли. А деньги заберите…

Как вспышка в голове – Ростов. Да, Ростов. Там у меня все подвязки, и в областной тоже. Сам там лечился пару раз. Если она в Ростове…

– Спасибо!

– Деньги заберите.

Не слушая, я уже бежал по коридору. Ссыпался вниз по уродливым каменным ступеням. На бегу достал сигналку – «БМВ» приветливо моргнул фарами. Ростов… да, Ростов.

– Виталий Павлович…

Я так и не понял, откуда взялся этот хрен. Короткий, на голову ниже меня, даже больше, коренастый. Короткая стрижка. Явно не братан, но кто – непонятно. Он был у двери машины, когда я уже намеревался захлопнуть ее и рвануть на ростовскую трассу.

– Чо надо? Отвали.

– Разговор есть.

– Отвали, сказал.

Он удержал дверь, не дал закрыть, но это меня не насторожило. Голова у меня в тот момент совсем о другом думала.

– Виталий Павлович…

– Тебе чо надо? Беды ищешь?

– Вы ведь Наталью Валерьевну ищете? Липчинскую Наталью Валерьевну.

– Чего?

– Не надо ее искать. Она у нас.

Я выбрался из машины:

– Что значит – у нас?

– У нас – значит у нас. И останется у нас, пока мы не договоримся…

Я никогда не был силен в рукопашке, честно. Когда нас готовили, то часто повторяли: лучший прием в бою – это автомат Калашникова. В Афгане за редким исключением рукопашек не было вообще. В учебке на физо нас дрючили кроссами – при сорокаградусной жаре в гору и обратно. Скалолазаньем – тоже с рюкзаками. Инструктор по физо – кстати, инструктором у нас был зэк, его посадили за преподавание карате и тут же отправили в спецназ инструктором по рукопашке – этот человек понимал, что готовит «мясо». Он выделил несколько учеников и занимался с ними отдельно, я в эту группу не попал. Нам же он дал несколько связок, которые мы и отрабатывали до посинения. Как он сам сказал: лучше десять приемов, но отработанных до автоматизма, чем сто, но на теоретическом уровне.

Но все-таки я был на голову выше. И как минимум на десять кило тяжелее. Потому я так и не понял, как оказался на коленях, выхаркивая слизь на подернутый первым ледком асфальт…

А этот урод стоял передо мной и говорил… слова долетали до меня со звенящих высот, как будто это были слова Бога.

– Что же это вы, Виталий Павлович. С кулаками сразу. Мы ведь теперь друзья с вами. Лучшие. Братья почти что…

– Пошел на… – выхаркнул я с очередной порцией желчи, – брат…

Руководителем Ростовского отделения Российского союза ветеранов Афганистана был полковник Иван Александрович Разумовский. Он хорошо знал меня, так как служил в Афганистане в составе оперативной группы «Экран» – штаба, специально созданного в рамках сороковой армии для координации действий советских сил специального назначения. Ничего подобного не было в Чечне, и, возможно, поэтому мы проиграли. Разогнали, кстати, и сороковую армию после вывода – мощнейшее, обкатанное войной армейское соединение, на основе которого можно было сделать что-то вроде сил быстрого реагирования и вместе со Внутренними войсками втоптать в землю всю ту шпану, которая барагозила от Литвы и до Карабаха. Поверьте – только вякнули бы…

После вывода полковника Разумовского тихо убрали из армии – потом пришлось призывать, но было уже поздно. В девяносто пятом в Чечне уже поздно было что-то решать – напороли косяков. Потом опять из армии убрали, сунули райвоенкомом. За-ши-бись…

У военкомата я и нашел его. Пригласил в машину, он отказался, пригласил к себе в кабинет в скромном трехэтажном панельном здании. Там под стакан водки я и вывалил ему всё. Все, что случилось…

– Дона помню… – сказал полковник, грызя сухарь, – он ведь твой напарник был по побегу, верно? Побегушники…

– Верно…

Пройти на ту сторону через кишащие душманами горы и перевалы было невозможно. Абсолютно каждый пастух или крестьянин были информаторами душманов. Сойти за контрабандистов или душманов тоже было почти невозможно, там многих знали в лицо, а если не узнают – начнут задавать вопросы, проколешься на мелочи – заживо кожу снимут. Поэтому придумали легенду. Двое призывников сбежали из части. Их поймали, продали торговцу, и теперь он гонит их на родину как рабов. Или продать. Все правильно. С той стороны, в Пешаваре, сидели американские инструкторы, и за каждого «бегунка» платили вполне конкретные деньги, потому что его можно было показать по ТВ как пример того, что из Советской Армии бегут солдаты. Так что духи таких зайчиков-побегайчиков, особенно на границе, брали с собой, чтобы выгодно продать в лагерях, а вся та хрень про то, что кастрируют, обычно представляла собой пугалки замполитов. Хотя повторюсь: было по-всякому – одно дело, наткнуться на отряд Хекматьяра или Раббани, которые по ту сторону границы плотно с американцами контачат, и совсем другое – попасть в руки какого-нибудь афганского крестьянина, у которого под бомбами семья погибла. Понимаете, да, разницу…

Именно поэтому на задание отправили нас. Тридцать девять лет на двоих…

– Жив он?

Я отрицательно покачал головой:

– Погиб.

О судьбе Дона я узнал из украинских газет – заказал из Донецка газеты, вот контрабандой и привезли. В газетах напечатали обычную заметку, что милиция обложила бандита, тот открыл огонь. Погибли трое сотрудников милиции, а также известный бандит. В статье ничего не говорилось ни о жене и детях, ни о том, что бандит – награжденный воин-интернационалист, выполнявший воинский долг в Афганистане. Страны, которой мы служили, больше не было. И наша служба никого не интересовала.

Ни-ко-го.

– Помянем.

Снова разлили. Выпили. Молча.

– Что произошло-то? Он говорил?

– Мутная история. Какой-то журналист там…

– Какой журналист?

– Не знаю.

Я даже не помнил фамилии того журналиста.

– А этот… он кто такой?

– А хрен его знает… – от водки я расслабился, – не бандит и не мент. Не знаю, кто он такой. Не зна-ю.

– А дальше – как?

– Мне-то деваться некуда. Но мне прикрытие нужно.

– Прикрытие?

– Оно самое.

Молчание было красноречивее всяких слов.

– Иван Александрович, я с делами завязал. Совсем. Клятву дал. Потому что Наташка беременна. Мне жить охота. И сына растить. Братва – людей я подпишу, а дальше что? Опять?

…

– Мне больше не к кому обратиться.

Разумовский налил только себе. Крякнул. Вынес приговор:

– Решать сам я не могу. Поговорю с пацанами, соберемся, тебя выслушают. Дальше – как решат. Всё!

Донецкий терминатор

Россия, Ростовская область

Пограничная зона

20 ноября 2001 года

Крайний дом в деревне прополз в окнах и пропал за бортом. Впереди была только раскисшая, разъезженная машинами дорога, кое-где подсыпанная щебнем. Поздняя осень на юге – это хмурое небо, грязь и слякоть, зимы тут почти и нет нормальной. Вчера был снег, но к утру он растаял. Осталась только грязь…

Машина была тоже марки «Ниссан», но «Патруль», крепкая, просторная и проходимая. Я бросил взгляд на лежащий на переднем пассажирском сиденье автомат, потом взял с покрытой волчьей шкурой приборки рацию.

– Девятка, Садык, прием, прием…

– Садык, слышу тебя, я – Девятый, прием.

– Прошел точку Асфальт. Иду далее, движения нет. Все штатно.

– Принял.

Ну вот и всё. Я точку невозврата перешагнул. Всё!

С той стороны границы – это было нелегальное пересечение, дорога в степи – стоял внедорожник. «Опель Фронтера», пятидверный, темного цвета. Я остановился в нескольких десятках метров от него, внедорожник мигнул фарами. Потом, видя, что я не иду, из него выбрался тот, коренастый. Пошел в мою сторону.

– Виталий Павлович, ну что же вы… З прибуттям. Ласкаво просимо до нашей краины…

Я достал из машины автомат и выстрелил. Коренастый с криком рухнул на дорогу, в грязь, попытался достать пистолет – следующая пуля ударила рядом с головой, бросив в лицо мерзлую грязь дороги…

– Брось или умрешь! Отбрось!

Я подошел ближе, сам отбросил пистолет.

– Сука, ты что творишь?

– Алаверды, однако. Ползи, сука, до машины, пусть старший подъедет. С тобой я разговаривать не хочу. Всосал, падаль?

– Сука.

– Пошел. ползи. Гнида…

Надо сказать, что я его все-таки пожалел. Если бы в колено попал – быть ему хромым до конца жизни, а то и ногу бы отняли. А так – поживет еще, это не полевой госпиталь, вылечат, ногу резать не будут.

Минут через десять появились две машины. «Скорая» – битый-перебитый «уазик» и «Зил-131» армейский. Возможно, «Скорая» как раз та, на которой увозили Наташку.