Полет мотылька - Алексей Калугин

– Значит, человек всеми возможными способами пытается свести себя в могилу? – загадочно улыбнулся Анатолий Викторович.

Похоже было, у него появилась идея, как посадить своего оппонента в лужу.

– Прошу принять во внимание, – назидательно поднял палец Алекс, – что в подавляющем большинстве случаев делает он это неосознанно.

– Пытается себя убить и не понимает, что делает? – Геннадий Павлович скептически поджал губы.

– Какой же тогда смысл в существовании человека?

Вопрос, который задал Анатолий Викторович, должен был, по его мнению, поставить Алекса в тупик. Но тот даже на секунду не задумался. А уж о каком-то там смущении не могло быть и речи.

– Как мне кажется, я уже дал ответ на этот вопрос. Смысл существования человека, как единицы огромной колонии, именуемой человечеством, заключается в том, чтобы уничтожать среду своего обитания.

– Глупо как-то, – вставил Геннадий Павлович.

– Увы, даже в своей глупости мы не оригинальны. Точно так же поступает вирус. Проникнув в живой организм, он начинает активно размножаться, в результате чего организм погибает, а вместе с ним оказываются обречены на гибель и многочисленные потомки отважного пионера.

– Не совсем корректный пример, – заметил Анатолий Викторович.

– Конечно, – тут же согласился Алекс. – Зато какой яркий!

– Я имел в виду то, что действия вируса не подчинены разуму.

– Ты хочешь сказать, что находишь разумным то, что делает человек? – Алекс усмехнулся и покачал головой. Он сунул руку в карман, достал пачку сигарет, но вместо того чтобы вытянуть сигарету, кинул ее на стол. – В какой-то мере разумными можно считать действия одного человека. Но то, что мы делаем сообща, невозможно объяснить с точки зрения разума. Все вопросы, которые разумный человек решил бы путем переговоров, у нас решаются исключительно с помощью силы. Мальтус считал, что войны, так же как и эпидемии, способствуют поддержанию оптимальной численности народонаселения. Я же, скажу вам честно, друзья мои, придерживаюсь на сей счет иного мнения. Человечество ищет оптимальный способ самоубийства. Такой, чтобы разом уничтожить не только себя, но и Землю. Используя весь свой научно-технический потенциал, мы старательно разрушаем мир, в котором живем. Следовательно, разум человека – это орудие, с помощью которого он эффективно строит для себя дорогу в небытие.

– Если так рассуждать, то получается, что природа создала человека лишь для того, чтобы он ее уничтожил. Отсюда следует, что суицидальная идея является первоосновой всего сущего, что само по себе совершенно бессмысленно. А поскольку неверен даже первоначальный посыл, то все твои псевдологические умопостроения лишены какого-либо смысла.

Сказав это, Анатолий Викторович довольно улыбнулся, будучи уверен, что на этот раз уж точно припер соперника к стенке. Полагая, что теперь Петлину придется как следует поломать голову для того, чтобы разрушить возведенную им логическую преграду, он пододвинул поближе тарелку с салатом и взялся за вилку.

Алекс достал из пачки сигарету, повертел ее в пальцах, затем поставил пачку набок и возложил сигарету поверх нее. Геннадий Павлович с любопытством наблюдал за его действиями, ожидая, что за конструкция выйдет из-под рук Петлина. А тот неожиданно ударил по концу сигареты пальцем, так что она, вращаясь, взлетела вверх и упала точно в его подставленную ладонь. Такого трюка в исполнении Петлина Геннадий Павлович прежде не видел.

– По-моему, ты проиграл, – сказал он.

Рука Алекса, в которой он держал сигарету, замерла в воздухе. Выражение лица Петлина почти не изменилось, только левая бровь удивленно изогнулась.

– Разве?

Геннадий Павлович растерялся. Ему казалось, что он внимательно следил за ходом спора и в целом уловил его суть.

– А разве нет? – Он перевел взгляд с Алекса на Анатолия Викторовича.

Григоршин ничего не ответил, сделав вид, что занят салатом.

Петлин сунул сигарету в рот и поднес огонек зажигалки к ее кончику.

– Мне можно засчитать проигрыш только в том случае, если принять на веру тот факт, что идея создания человека принадлежит земной матушке-природе, – Алекс выпустил к потолку тоненькую струйку табачного дыма. – В чем я лично сильно сомневаюсь.

– Почему? – спросил Геннадий Павлович.

– Потому что, будь это так, само понятие здравого смысла теряет какой-либо смысл. И Вселенная превращается в огромный театр абсурда, в котором разыгрывается одна бесконечно длинная пьеса под названием «Смерть мироздания». В пьесе той нет режиссера, и ни один из исполнителей не знает своей роли. Кто-то, быть может, скажет, что это смешно, я же скажу – глупо. По-настоящему глупо, без дураков.

Геннадий Павлович чувствовал, что в выкладках, которые делал Алекс, имеется слабое место, но никак не мог понять, где именно. Не первый год зная Петлина, он был в курсе, что импровизационное создание бессмысленных теорий является одним из любимых развлечений Алекса. Если только находился человек, готовый слушать, Алекс мог с вдохновенным видом нести откровенную чушь, в которую и сам не верил.

Анатолий Викторович вновь, уже в который раз, глянул на часы. Коптев опаздывал уже совершенно неприлично. Настолько, что возникал вопрос: а стоит ли ждать?

Юлий Никандрович Коптев объявился именно в тот момент, когда Григоршин собирался вынести данный вопрос на обсуждение. Невысокого роста, плотного телосложения, с огненно-рыжей шевелюрой, – Геннадий Павлович при виде его всегда почему-то представлял себе таксиста с десятилетним стажем работы. Портили образ только круглые, не в меру розовые щеки, исключительно добродушное выражение лица и маленькие круглые очки в тонкой металлической оправе.

– Прошу простить за опоздание! – Развернув оставленный для него стул, Коптев упал на сиденье, обвел радостным взглядом всех присутствующих и объявил: – Сегодня за все плачу я!

Лицо Коптева сияло, точно начищенный медный таз на солнце, а улыбка была столь широкой, что казалось, ему приходилось постоянно держать себя в руках, дабы не разинуть безобразно рот и не разразиться диким, совершенно непристойным хохотом. Право же, давненько не доводилось Геннадию Павловичу видеть настолько счастливого человека, что при одном только взгляде на него становилось завидно до полного отвращения, почти до тошноты. В данном случае ситуацию отчасти сглаживало то, что счастливчиком был не совсем посторонний человек, а старинный приятель, который к тому же готов был, не откладывая дела в долгий ящик, тут же, немедленно поделиться своей радостью с друзьями.

– Нашел бумажник, набитый евро?

По тому, с какой ленцой Алекс задал вопрос, можно было решить, что его ничуть не интересует ни причина восторженного состояния Коптева, ни то, почему он прибыл на встречу с изрядным опозданием. Но безразличие это было настолько откровенным, что не возникало сомнений – Петлин вошел в образ любимца муз, мыслящего иными категориями, а потому и ведущего себя не так, как другие. Тот факт, что воплощение соответствующего образа зачастую оборачивалось откровенной игрой на публику, ничуть не смущал поэта – долг превыше всего.