Ночь в награду - Кир Булычев

Бася со вздохом смотрит на трубку, из которой слышны короткие гудки.

Она мне не поверила… А кто мне поверит? Сделали из женщины пугало, а теперь я расплачиваюсь.

Отец. Давайте, я позвоню и все им объясню, они мне поверят.

Бася. Еще чего не хватало! Чтобы я стала унижаться перед твоей прыщавой дочкой? Да если я захочу, они передо мной на пузе ползать будут, туфли мне будут целовать. Кто она, скажи, такая? Дочка занюханного профессора? Сморчка гнутого? Онаниста проклятого! Это я о тебе! Я тебя оскорбляю, понимаешь ты или нет? Ты чего терпишь, гад? Ты убить меня должен за такие слова!

Отец. Бася, я умоляю вас, не переживайте. Я все понимаю. Унижение, которое вам приходится испытывать…

Бася. Нет, вы на него поглядите, он еще меня утешает. Ты что, влюбился уже, что ли? Так я тебя лишу невинности, а потом прикую на цепочке на кухне, и будешь ты чай мне разогревать. Хочешь?

Отец. Мне искренне жалко вас.

Он протягивает руку, чтобы погладить ее, но Бася неправильно истолковала его жест. Она вскакивает с дивана.

Бася. Руки убери, кобель паршивый! (Быстро ходит по комнате.) Символ нации! Придумали тоже! Символ блядства, вот что я такое! С какой бы радостью я тебя выбросила из дома! Даже твоя вонючая дочка не хочет со мной разговаривать…

Отец. Это недоразумение. О вас все очень высоко отзываются.

Бася. Это было испытание. Я себе сказала – может, я найду на свете хоть одного человека, который согласен относиться по-человечески. Хоть одного. А она со мной разговаривать не захотела. Так что теперь убирайся отсюда. Посидел, выпил, полялякал, теперь убирайся.

Отец. К сожалению, это невозможно. Это же государственная награда. Я должен утром получить от Густава Андреевича кольцо – вы же знаете. Иначе моей репутации будет нанесен непоправимый ущерб. В конце концов, каждый из нас выполняет свой долг, даже когда ему это не нравится… Вы обязаны, Бася.

Бася. Ах, вот что! Ты, значит, хочешь, чтобы я выполнила. И именно с тобой? Неужели ты решил, что я с тобой спать буду?

Отец. Я не говорю о наших с вами желаниях, Бася. Я говорю об обязанностях. Поверьте, мне в жизни неоднократно приходилось делать то, чего не хочется. Это и называется чувством долга.

Бася. Ах, чувство долга! Значит, когда я с тобой сплю, это чувство долга, а когда ты в публичный дом побежишь, это культурное мероприятие! (Говоря так, она раскрывает сумочку и достает оттуда пистолет.) Ты только подойди ко мне, попробуй. Я тебе не завидую.

Отец. Извините, вы меня совершенно неправильно поняли.

Отец отступает к стене, Бася делает шаг следом за ним, но тут ее гнев иссякает, она бессильно опускается на диван и прячет лицо в ладонях. Отец садится на диван рядом с Басей и дотрагивается до ее плеча.

Успокойтесь. Уверяю вас, ничего страшного не произошло. Это совершенно понятный и естественный в вашем положении срыв. Все придет в норму. А я сейчас уеду. Бог с ним, с кольцом…

Бася. Сиди ты спокойно, не трожь меня!

Она скидывает с плеча его руку. Потом берет пудреницу и начинает приводить себя в порядок. При этом она как бы рассуждает вслух.

Ну куда ты сейчас пойдешь? Там полицейский у входа. Может и не выпустить – у него приказ: никого до утра не выпускать… (Наливает себе вина.) Да не хотела я твоей дочке навязываться! Бог с ней. Если захочу, завтра министерские жены сюда прибегут. И устрою я салон.

Отец. Разумеется.

Бася допивает вино, потом кладет пистолет в сумочку.

Бася. Ты не представляешь, сколько народу мне твердят о долге. Буквально миллион человек. И никто не спрашивает, а может, у меня есть свое мнение.

Отец. Мы все выполняем долг, который придумали за нас другие.

Бася. Но ведь это чепуха?

Отец. Без этого рухнуло бы общество и наступила анархия.

Бася. А что это значит? Вот меня пугают – рухнет общество и наступит анархия. Ну и что? Мне хуже будет, да?

Отец. Вас, я думаю, захватит какой-нибудь князь анархистов.

Бася. А вдруг он молодой и красивый? И будет меня любить?

Отец. Это я не могу вам гарантировать.

Бася. Значит, я за анархию и разруху! Мне надоели старые, пузатые, вонючие, с одышкой, хрюкающие, ни к чему не способные лауреаты! Отдайте меня анархисту!

Отец. Но вас могут и убить.

Бася. Почему?

Отец. Если вы понадобитесь сразу нескольким и не будет порядка, который бы устанавливал ваши права и обязанности, вас могут буквально растерзать.

Бася. А мой князь анархистов, он не поможет?

Отец. Его тоже убьют.

Бася. Я знаю, я знаю – ты хитрый! Ты хочешь, чтобы все осталось как раньше, и тогда ты получишь свое. Ты хочешь, чтобы все получили свой паек по очереди.

Отец. Может быть, вы и правы. Когда у тебя нет физических возможностей вырвать свой кусок мяса у соперника, ты начинаешь надеяться на цивилизацию. Цивилизация охраняет физически слабого, дает ему шанс.

Бася. Вот ты целую жизнь прожил, а не догадался еще, что все это липа. Лапша на уши для простаков. Никто не выполняет своего долга. Все только думают как увильнуть.

Отец. Агент Бабкин погиб, закрывая меня.

Бася. Он всегда был отсталый. На отсталых твоя цивилизация только и держится. Они всерьез свою зарплату понимают. Вот их и убивают.

Отец. А вы?

Бася. А меня научили. Долго били, пока не научили. Я ведь сначала, пока девчонкой была, тоже всю твою цивилизацию всерьез принимала, замуж хотела, в подъездах со слюнявыми школьниками целовалась. Но девчонка сексуальная, длинноногая. Глупая и смешливая. Меня ведь невинности Миша один лишил, потому что рассмешил сильно. Я даже не заметила… И не буду я тебе в своей глупой жизни исповедоваться. Только скажу, что меня использовали десять лет, пока я сама не научилась вас использовать.

Отец. А как тогда случилось, что вы согласились на эту роль? Ведь вы ее играете уже пять лет?

Бася. Пять лет и три месяца. Государственная шлюха!

Отец. Вы – государственная награда, государственная ценность. Никто вас не смеет так назвать!

Бася. Не смеет? Не будьте наивным, папуля, давай сейчас позвоним снова твоим – они, может, и посильнее слово найдут.

Отец. И все же, как ни говорите, но вы – один из важнейших наших государственных институтов!

Бася. А само твое государство? Оно же – липа!

Отец. Так в вашем возрасте нельзя говорить. Это цинизм.

Бася. Если бы ты знал, сколько здесь высокопоставленных мужиков на твоем месте сидело, ты бы про цинизм не говорил. Я в три раза тебя старше.

Отец. И все же вы не правы. Наше государство стабильно.

Бася. Оно дышит на ладан. А я не хочу с ним тонуть. Поэтому и принимаю гостей с пистолетом в косметичке.

Отец. Вы опасаетесь насилия?

Бася. Мало сказать – опасаюсь. Оно уже было и будет. Один генерал мне так и сказал – сюда все рвутся, чтобы сорвать цветочек. Сорвут, а потом давай топтать ногами. Поэтому я и не даю меня сорвать.

Отец. Я чего-то не понимаю… Как так не даете сорвать?

Бася. А чего тут понимать? Не сплю я с вами, с кобелями. Вот и все. Одного запугаю, другого заговорю, третьего напою, а четвертый и сам не по этой части. Ты учти, голубчик, – красота это моя слабость, но еще и сила.

Отец. Нет, уму непостижимо. А как же потом?

Бася. А потом все молчат. Как воды в рот набрали. Ну скажи, кому хочется, чтобы над ним потом вся страна хохотала. И ты будешь молчать, папуля.

Отец. Но ведь в газетах… я сам читал. Там интервью – впечатления о получении награды. И все отвечают… вспоминают о счастливых минутах, о совершенстве вашего, простите, тела.

Бася. На то и газеты, чтобы писать. Вот ты утром получишь от Густава свое заветное колечко – доказательство того, что ты со мной спал, и будешь таскать, не снимая, всю жизнь – в могилу с собой потащишь. Это главнее ордена. А я иногда думаю, почему их жены эти пальцы не отрубили? А жены молчат или еще хуже, как твоя, я видела, как она по телевизору распиналась, слушать противно! Отдает тебя другой бабе и говорит о счастье и радости, ну?

Отец. Это, конечно, неприятно. Но поймите, Маша это сделала ради любви ко мне, она хотела, чтобы мне было лучше.

Бася. А она тебя вообще-то по бабам легко отпускает?

Отец. Вы с ума сошли! Я никогда!

Бася. А сейчас?

Отец. Вы же знаете – это другое, это не имеет отношения к греху, к измене!