верлибры - Алесь Рязанов

Хотел я с лозы надрать коры, а она – из железа,

хотел я лозу топором посечь, а с нее посыпались железные зерна,

хотел лозу лопатой выкопать, а из-под нее полезла железная картошка.

Кто ж станет есть железные зерна?

Кто ж станет есть железную картошку?

– Война, – говорит мать.

А я пытаюсь сам разгрызть эту картошку, я пытаюсь сам раздробить эти зерна, чтоб самому стать железным, как война, и выкорчевать железную лозу в поле.

ЗМЕИ

Отец распахивает поле.

По борозде, вслед за плугом, толкутся гурьбою куры и долбят дождевых червей.

Их много на пашне. Но среди них выделяются два пребольших червяка, от которых курицы в панике убегают.

Да это не червяки, а белесые скользкие змеи. Они шипят, и жала высовываются из их пастей.

С лопатой в руках бежит к ним Тэкля. Быстрым взмахом она сечет-забивает одну змею, но другая тем временем скрылась куда-то…

– Там, под землею, у них гнездо, – лопатой показывает Тэкля.

А отец уже поворачивает коня с того конца поля в этот

и новою бороздой запахивает там, где вспахал перед этим -

и дождевых червей, и ту змею, что посекла Тэкля, и ту, что спряталась под землей.

СЛЕДЫ

– Ты уже прошел, – говорит мне вечер.

– Ты еще не пришел, – говорит мне утро.

Я прохожу и прихожу, и мои следы неотступно тянутся вслед за мной.

Есть ли пропасти между днями, а провалы – между минутами?!.

Когда останавливаюсь – умираю,

когда оживаю – перемещаюсь, и время меня от меня отлучает, и места перемещенья все что-то таят от меня…

Ты снова всходишь, солнце!..

Ты вновь умираешь, месяц!..

Такова судьба человека, таков единственный выход:

самим собой – вопрошать,

самим собой – отвечать,

самим собой связывать концы и начала.

Мой старый отец, выйдя из хаты, смотрит, как деревья цветут…

Мальчишка на улице клянется: не сойти мне с этого места…

Я многое знаю, единого лишь не знаю.

Меня сторожит моя тень.

Смеркается утро, светает вечер.

И наливаются кровью мои следы.

ОРУЖИЕ

И настает день, когда я беру меч и беру щит…

Теперь я вооружен,

теперь я могу защищаться и нападать,

и люди, что еще вчера толкали меня локтями, сейчас почтительно встречают меня.

Со временем меч врастает в мою правую руку, а щит – в левую, и я ощущаю их как свое тело.

Но… Но неужели они – это я, неужели до самой смерти я должен делать то, что теперь, – сживаться с оружием?!.

И тогда постепенно я начинаю отторгать его от себя – освобождаться.

Не одна неделя минет, наверно, прежде чем я обрету свободу: слишком тесно срослось оружие с моим телом, с моею сущностью.

Однако, победив слабость свою, я должен победить и силу.

НАСЛЕДИЕ

Когда оно бремя – тогда оно крылья.

Когда оно бередит – тогда оно лечит.

Когда оно лишает сил – тогда оно дает силы.

– Однако с такою ношей ты не сможешь подняться в небо, – предостерегает меня первый ангел.

– А без нее ты низринешься в прошлое, – предостерегает меня другой.

Я их понимаю обоих.

Шрамы и ожоги на моем теле.

Вихри зовут меня потягаться.

Земля – это часть меня.

И огненные мечи ангелов остро глядят в мою душу.

ПЛАНЕТА МЕТАМОРФОЗ

Солнце зашло – и взошла в небе та загадочная планета, что занимает наш разум,

что притягивает наши взгляды, -

планета метаморфоз.

По прихотливым каким-то законам она как будто изучает свои воспоминанья и сны, на ней время от времени возникают фигуры знакомых существ:

льва,

человека,

птицы,

быка.

Что они означают?

Почему их столько?

Может, они что-то знают про нас, что неведомо нам самим?

Мы нацеливаем на планету свои телескопы,

шлем на нее своих астронавтов -

и вблизи, одолев расстоянья, разочаровываемся, распознавая:

это не бык – а земля,

это огонь – а не лев,

это не птица – воздух,

не человек – а вода.

Но наступает ночь – и растворяется расстоянье, и нашим невооруженным зреньем видно, как вновь возникают они – фигуры льва, человека, быка и птицы, заставляя нас понимать больше, чем видим и чем понимаем сейчас.

ТЕЧЕНИЕ

Ночью пришла вода и отделила тело от тела, слово от слова, сушу от суши, жилье от жилья,

и превратила улицы в реки.

Прижимаясь к заборам, мы идем и идем по теченью, и уходим куда-то далеко, где течение замирает на месте, а мы начинаем плыть туда, куда оно нас вело,

– все безвозвратней, все неизбежней, хотя единственное, что нам нужно, так это – перейти на ту сторону.

ОНИ

Люди, что мне повстречались вчера и позавчера и что встречаю сегодня… – они заходят в мою судьбу так, словно они – это я.

Даже когда я глаза отвожу – они все равно глядят на меня,

даже когда не разжимаю уст – они все равно вступают со мной в беседу.

Вот они, вот: то прячутся в темные недра моего подсознанья, то появляются на белом поле сознанья.

Но почему из разнообразных множеств – они?

Почему именно – они?

* * *

Говорю, вслушиваясь в саму речь: что в ней?!.

Гляжу, вглядываясь в сам взгляд: что в нем?!.

Думаю, вдумываясь в сами мысли: что в них?!.

Рядом со мной, слева, ступает хищный зверь, справа – непогрешимый робот,

впереди сияет солнце,

сзади чернеет тень.

Чем более я един, тем больше меня для всех,

чем более неповторим, тем больше повторяющегося в себя вобрал,

чем более близок к бессмертью, тем больше открыт смерти,

чем более я древен, тем более молод.

Меряет человека одной меркой земля, обратною меркой – небо, а меркой двойной сам себя – человек.

Зверь зыркает на меня своим хищным глазом, а робот одну за одной называет цифры, то отнимая от меня, то прибавляя ко мне сумму зверя и сумму себя…

Я – слово, что учится говорить,

мысль, что учится думать,

жизнь, что учится жить.

С КЛЮЧОМ В РУКЕ

– Ты не все еще взял с собой, – говорит мне стражник, когда я пробую выйти из подземного замка.

Я возвращаюсь и еще раз оглядываю вещи, которые собраны тут.

Я не знаю их смысла и назначенья и потому наугад беру с собой то, что чем-то напоминает мне меня самого: бронзового человечка с ключом в руке.

Но и на этот раз не удается мне выйти.

– Ты не все еще тут оставил, – говорит мне стражник, но не объясняет – что.

И снова я возвращаюсь в залы подземного замка, где я и узник, и властелин.

Что взять с собой я могу в этом замке и что в нем оставить?

Я беру и оставляю, оставляю и снова беру – и каждый раз оказывается, что у меня что-то лишнее или чего-то нехватка.

ОТАВА

Кошу траву, где косил перед этим, – отаву.

Дохнула осень.

Затуманилось лето.

Звонов далей коснулась печаль.

Незаметно растет трава, незаметно сменяются времена года.

С одного конца луговины прохожу в другой конец луговины.

Время меня, как траву, растит и время меня, как траву, косит, и становится смерть рожденьем, которое ничего не помнит про то, что было до него.

Поспешай же расти, трава,

поспешай одна половина мгновенья соединиться с другой, -

чтоб явилось когда-нибудь чудо, чтоб успели все народиться и не успела косою смерть никого скосить.

В ЛЕСУ

В лесу – деревья и люди: те, что стоят на месте, – деревья, те же, что бродят, – люди.

Переходит поле в лес, и в лес переходит ложбина.

Как дерево заколдованное, лежит возле ног моих тень.

Тропинки, что есть во мне, переходят в лесные тропинки.

Чтоб отыскаться, нужно сперва затеряться.

А тайна в самой глубине дебрей держит озаряющую свечу.

Куда бы ни шел – я веду за собой лес.

Где бы я ни был – я остаюсь в лесу.

ГЛИНЯНЫЕ ЧЕЛОВЕЧКИ

Зашедши на загуменье, накапываю глины, мешаю ее со своею слюной и леплю, что хочет лепиться само, – человечков.

Это – сосед Иван,

это – сосед Багдан,

это – батя,

а это – мать,

а вот это – я…

Приходит на загуменье сосед Иван, приходит сосед Багдан, приходит батя, приходит мать, и диву даются, что я вылепил их так похоже.

– Однако мы-то живые, – они говорят, – а вот они неживые, и если ты их не оживишь, мы тоже со временем станем такими же, как они…

Я ставлю своих человечков на ноги,

дыханием отогреваю их, как будто оно окоченели,