Как управлять поместьем: пособие для попаданки (СИ) - Ольга Иконникова
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Я рада, что он отдал эти указания сам. Мне не хотелось бы, чтобы меня считали трусихой и паникершей, а это непременно бы случилось, если бы о собаках и дежурстве горничных распорядилась именно я.
— Не извольте беспокоиться, Валерий Сергеевич, я понимаю всю серьезность ситуации. Я сам останусь в Даниловке и прослежу, чтобы ваши распоряжения были выполнены.
— Вот и отлично! — Александров потирает руки. — Не сомневайтесь, ваше сиятельство, мы его найдем! А арестовав его, вычислим и других преступников.
Мне тоже хочется в это верить. Я закрываю глаза и снова вспоминаю вчерашний день. И эти взметнувшиеся в воздух вилы.
Я снова вздрагиваю. Да-да, мы должны его найти!
8. Секрет Полишинеля
Александров уезжает, а доктор, как и обещал, усиливает бдительность. Он во всеуслышание заявляет, что «из-за сильных треволнений вчерашнего дня у барыни случился провал в памяти, и нуждается она в хорошем питании и отдыхе». Поэтому слуги ходят мимо моей спальни на цыпочках.
Ну, а про каторжников и дополнительные меры безопасности говорить и вовсе не требуется — об этом гудит всё поместье. Только за полдня я слышу о сбежавших с этапа преступниках от управляющего поместьем — Захара Егоровича Сухарева, его супруги Анастасии Демидовны, от кухарки Лукерьи Ильиничны и даже от кухонной девочки Стешки.
Собственно, со Стешки всё и начинается.
После отъезда заседателя я по настоянию доктора отправляюсь в постель и послушно сплю почти до обеда. А просыпаюсь я от чьего-то пения в соседней комнате.
Тонкий девичий голосок выводит задорную песенку про соловушку. Голосок слабый, но чистый. И песня мне незнакома.
Я встаю, набрасываю на плечи что-то вроде пеньюара (интересно, как это здесь называется?), а поверх него — еще и шаль, и выхожу из спальни.
Девчонка лет двенадцати со светлой длинной косой чистит металлическую решетку камина и поет-заливается. Я делаю неловкое движение и задеваю стоящий у дверей стул.
Девочка испуганно вскрикивает и роняет щетку в ведро. В больших зеленых глазах ее плещется страх.
— Ох, барыня, и испужалась же я!
— Чего же ты испугалась? — я не могу удержаться от улыбки.
— Ну, как же? А клейменые-то?
Я догадываюсь, что она говорит про каторжников. Но обсудить эту тему мы с ней не успеваем.
— Стешка, ах ты песья харя! Ты зачем ее сиятельство разбудила? Разве не слышала, доктор велел ни в коем разе Анну Николаевну не тревожить.
Румяная фигуристая женщина (я уже знаю, что зовут ее Анастасия Демидовна Сухарева) хватает девочку за ухо, и та визжит так громко, что я вздрагиваю.
— Оставьте ее! — велю я, стараясь перекричать верещание незадачливой певицы. — Я уже не спала. А вышла из комнаты, потому что девочка славно пела.
Стешка, потирая покрасневшее ухо, смотрит на меня с признательностью.
— Ей только волю дайте, ваше сиятельство, так она с утра до вечера петь станет — не заткнете. А вот про каторжников она правду сказала — я и сама от любого шороха нынче вздрагиваю. Непременно нужно ночью сторожа заставить вокруг дома ходить. Но не извольте беспокоиться — супруг мой, Захар Егорович, об этом уже распорядился.
Я одобрительно киваю. А Сухарева снова поворачивается к девочке.
— Ты, дуреха, разве забыла, что петь нынче неуместно вовсе? Как ты можешь быть столь непочтительна к памяти бедного барина?
Девочка, кажется, понимает, что совершила непростительную оплошность, и ревёт уже в голос. Сквозь рыдания я едва разбираю:
— Простите, ваше сиятельство!
Эти же самые слова раздаются и с другой стороны. У противоположных дверей стоит красивая блондинка, так похожая на Стешу, что у меня нет никаких сомнений в их родстве.
— Простите ее, ваше сиятельство! — девушка бросается передо мной на колени. — Она же еще дите неразумное.
— Встаньте, встаньте сейчас же! — я чувствую себя неловко.
— А не пора ли нам обедать? — это уже доктор Дмитрий Степанович пытается разрядить обстановку. — Варвара, ты что, не слышала — ее сиятельство велела тебе встать. Уверен, Анна Николаевна не сердится на твою сестрицу. Не правда ли, ваше сиятельство? Эта девочка только недавно начала работать в доме. Она вашего супруга и не видела-то ни разу.
К обеду я надеваю темное платье с глухим воротом, который позволяет скрыть сапфировое колье, которое я всё еще не решаюсь снять с шеи, но которое с траурным нарядом смотрелось бы вопиюще вызывающе.
За столом — только мы с доктором, но обстановка всё равно кажется весьма мрачной. Мы по большей части молчим. Я боюсь ляпнуть что-нибудь не то и тем самым выдать себя. А почему молчит Назаров, я не знаю.
Я радуюсь хотя бы тому, что настоящая Анна Николаевна никогда прежде не бывала здесь — это дает мне возможность знакомиться с обитателями Даниловки на законных основаниях. Несмотря на слова Дмитрия Степановича о том, что я нуждаюсь в хорошем питании, на столе нет ни одного мясного блюда. Даже самого простого куриного бульона. И я едва не спрашиваю об этом вслух. Но, к счастью, сдерживаюсь.
Ответ на мой невысказанный вопрос доктор дает сам:
— Супа бы вам наваристого похлебать, ваше сиятельство, но сами понимаете — пост.
— Да — да, — подтверждаю я, — я понимаю.
— Я распорядился, Анна Николаевна, о том, чтобы после захода солнца во двор выпустили собак. Своих они не тронут, а вот…
Я усмехаюсь:
— Боюсь, Дмитрий Степанович, преступником может оказаться как раз кто-то из своих. Да-да, я знаю ваше мнение по этому поводу, но позвольте с ним не согласиться. Я молча слушаю о каторжниках только потому, что господин Александров просил пока держать наш план в секрете.
Назаров вздыхает:
— Напрасно вы думаете, Анна Николаевна, что кто-то из здешних мужиков осмелился бы поднять руку на его сиятельство.
Я перебиваю его:
— Я не просто думаю, Дмитрий Степанович. Я уверена в этом. И надеюсь, мы вычислим этих людей довольно быстро!
От волнения я произношу эти слова чуть громче, чем следовало бы, и большое блюдо с запеченной рыбой выскальзывает из рук уже знакомой мне светловолосой красавицы, которая как раз принесла его к столу.
Девушка охает.
Я прочла слишком много детективных книг, чтобы считать эту неловкость с блюдом случайностью. Нет,
