Загробная жизнь дона Антонио - Евгения Соловьева

Морган снова тихонько фыркнул:

– Интересная мысль, дон Антонио. Возможно, я и последую вашему совету.

Тоньо молча поднял бокал: памяти Хосе Марии Родригеса, благородного идальго, тоже путавшего честь со спесью.

Морган последовал его примеру. Отпил совсем немного – так, губы омочил. Тоньо в который раз отметил, что и тут Морган ведет себя странно. За весь ужин он выпил едва ли бокал вина, словно и не моряк.

– Вы рассматриваете меня, Антонио, – улыбнулся пират одними губами. – Что вас так заинтриговало?

– Вы не похожи на пирата. Впрочем, на капитана корабля вы похожи еще меньше. Тем не менее команда ходит по струнке и явно вас любит. Это весьма любопытное явление. Кроме того, вы бессовестно красивы, Морган. В отличие от всех прочих виденных мною англичан. Честно говоря, до сих пор я был уверен, что Британия – родина белесых уродов.

– Не оскорбляйте мою родину, – рассмеялся Морган. – В конце концов, моя королева – наполовину испанка. Однако, – он опустил ресницы, словно в замешательстве, – вы действительно считаете, что я красив? Это… необыкновенно приятно слышать.

– Судя по вашей каюте, Морган, вы разбираетесь в восточном оружии… – Тоньо встал, снял со стены легкую саблю, на вид совсем простую, но лучшую во всей коллекции. Провел пальцем по плоскости клинка, словно ласкал женщину. – Ты похож на нее, Морган. Смертельная красота. – Он глянул пирату в глаза, перехватил саблю как для удара, сделал пару взмахов. – И голос похож. Мне нравится, как она поет. Завораживает.

Пират опустил голову. Выбившаяся из косы прядь спрятала лицо, а сама коса, на диво толстая и длинная, открыла совсем тонкую шею. Словно нарочно, под удар.

Или – поцелуй.

«Пресвятая Дева, убереги меня от искушения, – подумал Тоньо, невольно восхищаясь канальей. – Ведь не боится, даже ресницы не дрогнули, когда я взял саблю. То ли безоговорочно верит в слово дона, то ли надеется на удачу… или, быть может, на дьявола? Говорят, Морган продал душу дьяволу, и тот всегда стоит за его левым плечом. Нашептывает. А то и сам говорит его устами».

Сабля отправилась обратно на стену. Слово чести – иногда очень неудобная штука. Вроде не жмет, не давит, но держит лучше любой цепи.

Недопитое флорентийское так и стояло на столе. Вот искушение, которому самое время поддаться и не думать о том, как это было бы – плавать с капитаном, который ловит и впитывает каждое слово, сморит на тебя с восторгом и не ищет любого повода, чтобы тебя унизить перед командой, ведь если вспылишь – у него будет отличный повод посадить тебя в трюм, а потом отдать на суд святой инквизиции.

До рассвета все еще оставалась целая жизнь, а в бутылке – до дьявола флорентийского, когда Морган поднял голову и внезапно охрипшим голосом позвал:

– Тоньо, поклянись, что никому и никогда не расскажешь о… обо всем, что узнал от меня и обо мне. До рассвета.

– Слово дона, Морган.

На этот раз соглашаться было просто. Легче легкого. Тем более что после рассвета он уже никому и ничего не расскажет, разве что акулам – о том, что иное слово чести, данное самому себе перед взором Господним, жмет и давит куда сильнее, чем произнесенное вслух.

Пират поднялся из-за стола, отпил целый глоток флорентийского. Из бокала Тоньо. И со странной застывшей улыбкой попросил. Именно попросил, не приказал:

– Дайте мне ваши руки, дон Антонио.

Первой мыслью было: уже рассвет? Но нет, не так быстро. Южные ночи в сентябре долгие. А вторым было удивление. Зачем? Так просят не для того, чтобы упечь в трюм или повесить на рее. Так просят, чтобы… Чтобы – что?

Пока Морган с той же застывшей улыбкой связывал его, Тоньо пытался успокоить бешено застучавшее сердце. Любопытство, опасность, досада, злость – все перемешалось и обещало вот сейчас взорваться, как черный порох. Только искру дай.

«Господи, дай мне искру, сейчас, прошу Тебя!»

Но Господь снова не ответил, а в голове по-прежнему была невыносимая легкость. Проклятие.

– Встаньте.

Тоньо послушался.

Глядя в сторону, Морган рукой с зажатыми в ней четками махнул на постель.

Все же – постель. Кусочек запретного яблока. Трижды проклятие! А такой был дивный дружеский ужин…

– Морган, меня необязательно связывать, чтобы я лег с тобой. – Тоньо шагнул к нему, поднял связанные запястья, коснулся пальцами его груди. – Ну, посмотри на меня, Морган. Я… я тоже хочу.

Тоньо не врал. Ну, почти. Он в самом деле хотел – чтобы его развязали и дали возможность пусть не отправить «Розу Кардиффа» ко дну, но хотя бы избавить Испанию от наглого и удачливого пирата. А что его собственное тело после боя готово было принять за девицу хоть грот-мачту – не имеет значения.

Пират вздрогнул, поднял на него глаза – темные, шальные и какие-то отчаянные. Закусил губу.

– Пусть так, дон Антонио, – сказал преувеличенно ровно. – Вам ведь не мешают связанные руки.

– Я не в том положении, чтобы спорить, не так ли, мой гостеприимный хозяин?

Пожал плечами и после мгновения бесплодного ожидания улыбнулся, весело и бесшабашно. Морган хочет играть, так хорошо же, игра – это всегда весело. Азарт, интрига! Сразу две интриги: пройдет, наконец, эта проклятая пустота в голове и потеряет ли пират осторожность настолько, чтобы Тоньо мог дотянуться до его шеи. Он крупнее, сильнее, и черта с два ему помешает какая-то там веревка.

Не отпуская взгляда мальчишки, Тоньо улегся на постель, спиной на груду подушек. А Морган все с тем же непонятным выражением лица принялся расплетать косу. Длинную, чуть не до пояса. Затем расстегнул дублет, отбросил на кресло – все так же, не отводя горящих темных глаз.

Туфли.

Чулки.

Быстро, без единого лишнего движения, без капли кокетства.

Невероятно красиво и… возбуждающе?

Проклятие, уж лучше бы грот-мачта…

А Морган все же продал душу дьяволу, человек не может быть таким… таким…

«Пресвятая Дева Мария, молись за меня! Избавь меня от этого наваждения!»

Щиколотки и стопы у Моргана были узкие, маленькие, и кожа нежная. Мальчишка. Не вырос еще, совсем мальчи…

Он не успел додумать, как Морган с так неподходящей ему нерешительной улыбкой сдернул сорочку. И медленно, продолжая улыбаться, уронил на кресло.

А Тоньо без единой связной мысли в голове смотрел на его грудь… То есть – на ее грудь. Маленькие бледные холмики, едва заметные, с темной родинкой на левой, прямо под соском.

В голове билось, как заевшая шарманка: «Морган – девица, девица – Морган… мне не показалось, он в самом деле – она…»

Он… или все же она?.. стянул штаны. Подштанники. Да, уже не было никаких сомнений… посмотрела на него чуть смущенно, чуть вызывающе. Пошла… нет, не к постели. К бадье, которую наполнили снова, пока они ужинали. Снова капнула туда масла, скользнула в воду.