Чужие обычаи - Сергей Другаль

Когда кончили осмотр, снаружи меня уже ждали. Спасенная дева ушла к костру, сильно жестикулируя что-то говорила, а вокруг сидели нимзияне-мужики, цокали языками, ахали в нужных местах и хлопали себя по животам. Спасенная буквально разорялась, тыча в меня растопыренной дланью. Видимо, совместный осмотр пещеры никак не улучшил ее характера. Женщины толпились в отдалении и, судя по их загнанному виду, были весьма далеки от мыслей об эмансипации. Ничего, подумал я, дождутся матриархата — они свое возьмут. А спасенная корила мужиков, что они прошляпили птеродактиля, дескать, меньше в носу ковырять надо, а больше следить за небом и лесом. А то от этих мужиков никакого толка, а женщина и за детьми смотрит и еду готовит, да еще в деле спасения должна полагаться на какого-то подозрительного типа, и откуда он взялся, и почему весь в тонких шкурах неизвестного зверя? И неплохо, дескать, было бы его раздеть, а шкуру ей отдать. Мужики стали хмурыми: раздеть — это правильно, но с какой стати шкуру ей? Пусть спасибо скажет, что жива осталась, а то еще и шкуру.

Они пасмурно поглядывали на меня, потом вождь, самый пузатый всегда вождь, сделал попытку стянуть с меня куртку. Гм… Его так быстро вытащили из костра, что он по-настоящему и обгореть не успел, только задымилась шерсть в районе копчика. А я с корнем выдрал ближайшую осину или, может, местный дубок и издал вопль, усиленный мегафоном, тоже скрытым в воротнике. Вопль получился — ого! Они так и полегли, а в кустах кто-то охнул от неожиданности. Вообще, когда тайно сидишь в кустах, надо быть ко всему готовым. Спасенная дева иссякла. Все долго молчали, и тут включился мой кибертолмач, работающий также в диалоговом режиме.

— Если меня не трогать и не давить на самолюбие, то со мной можно ладить, — сказал я, и толмач перевел это тремя словами. — Птеродактиля и других кусачих я не боюсь. А вон там в кустах лежит зверюга, так это я ее уложил голосом…

А что? Объяснять им про звездолет, что я с другой планеты? Не поймут. При контактах контактирующий должен приспосабливаться к уровню контактируемого, а не переть на рожон со своей эрудицией. Говорить доступно, словно ты на ученом симпозиуме разъясняешь ведущим дубарям, чем шпонка от втулки отличается.

Я пошел в кусты, и представьте, там, закатив глаза и крестом сложивши когтистые лапы, в глубоком обмороке лежал бычок. Его-то я и обозвал зверюгой. Покрытые толстой мозолистой кожей и редкой шерстью бока его слегка вздымались, возле хвоста пульсировала жилка. Было видно, что он оклемывается, и я этому порадовался. Когда кто-нибудь в шоке, то главное — его не беспокоить. Я смочил бычку ноздри жидкостью из фляги и оставил лежать. А аборигенам сказал, что это моя личная добыча, неприкосновенная для других. Если подумать, то действительно, он целый день втихую топал за мной, на что-то надеялся, чего-то хотел, а теперь я его отдам на съедение? Кто бы меня понял? Зато теперь не только капитан, теперь и я бычка удостоился.

У костра в кругу мужчин все еще сидела как равная спасенная мною дева, жевала сладкий кусок и негромко шпыняла мужиков за отсутствие мужественности, за нерешительность, за неумение прижать к ногтю безволосого мозгляка в тонко выделанной шкуре. Это все мне на ухо наговорил толмач. Безволосый мозгляк это, значит, я. Они отмалчивались. Вождь изредка потирал нижнюю часть поясницы, на коей созревал синий инфильтрат. Тут спасенная дева, сказав, что ее зовут Нуи, позвала меня к костру. Я отрезал самый смачный кусок мяса, посолил и на кончике ножа в знак примирения протянул вождю. Вождь взял кусок, попробовал и расплылся в невозможной улыбке. Но мой нож ему еще больше понравился. Ладно, думаю, отдам, у меня запасной есть. Он так и впился в рукоятку двумя руками и сказал:

— Ешечит бзон усыгуса твенти!

Кибертолмач мне перевел: «О, великий воин, разлука с которым непереносима, красота которого неописуема, сила которого неодолима, а живот благоухает, который ногой может переломить хребет большого санрака, а криком через ноздрю сокрушить любого зверя и сразить неведомо как летучего рымла…»

Вот это да, подумал я, вот это язык. Всего четыре слова, а сколько смысла! И какого смысла!

Видимо, язык действительно емкий, ибо толмач просто изошел комплиментами: «О, превосходный, о, владелец большого мешка с добром, не считая круглой пустотелой палки, которая делает „Бум“ и извергает огонь с дымом!»

— Снопа! — закончил вождь, а толмач после секундной заминки перевел: «Дай пострелять!»

— Скиса хи! — ни с того ни с сего ответил я.

— Мазел са кропи!

Вождь потемнел лицом. Я погладил воротник: «Как ты ему перевел?» Толмач ответил: «Сейчас разуюсь». «Им это непонятно, они обувь не носят». «У меня глаз нету, я ориентировался на тональность беседы. А если так ставишь вопрос, то ищи синонимы сам. А еще лучше, говори по-человечески, это ваше арго трудно переводится. Тоже мне — бибинела токата». «А что это значит?» «По-нимзиянски у, морда». «Ну, спасибо. А чего ж ты плел про хребет Большого Санрака, когда это горный кряж на экваторе Нимзы, и про через ноздрю?»

Кибертолмач замолк. Известно, эти автоматы создавались для дипломатических переговоров, отсюда и некоторая цветистость в выражениях. До сих пор нам это не мешало. И я решил терпеть.

— Ладно, скажи им спокойной ночи и что я собираюсь спать у костра.

Кибер перевел — и вождь заплакал, и остальные пригорюнились.

— Ешечит бзон, — сквозь слезы высказал вождь. — Са зелих кропи.

Толмач сказал: они говорят — нехорошо смеяться над чужими бедами, здесь спокойных ночей не бывает, а снаружи, несмотря на костер, меня съедят.

Я, вроде, их ничем не оскорбил, но кто знает эти инопланетные обычаи, хочешь, как лучше… Я молча надувал матрац, аборигены молча дивились. Нуи снова позвала меня осматривать пещеру, но в ней уже постепенно скрывались нимзияне, унося с собой высушенные за день на солнце, колом стоящие шкуры.

Я улегся, и надо мной мерцали незнакомые звезды, складываясь в незнакомые созвездия. Я нашел наш орбитальный спутник связи и, успокоенный, заснул. Надо сказать, я как лег, так и встал, свежий и бодрый. Я вообще сплю, как младенец, ибо ежели совесть чиста, то и сон крепок.

Утром, не успел глаза продрать, святая троица, лежу, а вокруг сидят, как в тот раз, когда я сбежал. На меня глядят. У женщин слезы текут, с чего бы это? Мужики смотрят завистливыми глазами. Вождь совсем скуксился — и нож его не утешает. Сажусь к костру, вокруг тишина, мне лучшие куски подкладывают и глядят, как я ем. Неприятно. Пошел бычка навестить, уже сидит, глазами хлопает, задвигался, руку мне облизал…

И удивляюсь я, что ночью меня никто не тронул, ведь вокруг хищники кишмя кишели, и костер в середине ночи погас. Тут подошла Нуи и повлекла меня осматривать пещеру. Там она выразила надежду, что я и впредь буду спать снаружи.