Планета на карантине - Мюррей Лейнстер

Та часть человеческого существа, которая называется сознанием, которая использует клетки мозга для хранения информации и предоставляет необходимые данные для выводов, заключений и суждений, которая контролирует тело и помогает ориентироваться в окружающей действительности, все еще функционировала. Мозг человека может стать ненадежным инструментом под влиянием, например, высокой температуры или алкоголя, но есть нечто, так называемое внутреннее «я», которое даже в таких условиях стремится сохранять какую-то связь с действительностью, способность действовать сознательно. Были моменты, когда он вдруг осознавал, что поет и что тело его совершенно не зависит от сознания. Были и другие моменты, когда он, казалось, вновь обретал возможность действовать рационально и контролировать свое тело, которое стало удивительно слабым, и в один из таких моментов он включил реактивные двигатели.

Вновь наступило затемнение сознания. Он услышал свой собственный голос, читающий Мургатройду лекцию о медицинской этике. Пока он читал, корабль сделал сальто, как и планета на экранах визоров. Кальхаун знал, что такого не бывает, поэтому он отнесся к этому с тем равнодушным презрением, которого такое поведение заслуживало.

Потом была еще масса самых разнообразных ощущений, таких неправдоподобных, что он просто отказывался как-то на них реагировать. Вдруг весь корабль дрогнул и сильно ударился обо что-то твердое. Этот удар вернул Кальхауна к действительности. Он понял, что корабль приземлился, и отключил ракетные двигатели. Затем посмотрел на экраны внешнего обзора.

«Эскулап 20» находился на дне заболоченной долины, окруженной низкими горами. Земля была покрыта растительностью. Слабый ветерок слегка раскачивал тонкие, невысокие растения. Вдалеке он увидел какие-то сооружения, явно сделанные рукой человека. Это были стены с отверстиями, которые когда-то, судя по всему, служили окнами, а там, где должны были бы находиться крыши, виднелись верхушки деревьев. Рядом с кораблем оказалось болото, окруженное маленькими лужицами со стоячей водой, в которой что-то росло.

Мургатройд сказал: «Чи-чи?» В голосе его слышалось беспокойство. Кальхаун чувствовал себя невообразимо уставшим, но, сделав над собой усилие, сказал:

— Ну вот, Мургатройд. Я, наверно, сделал глупость и не знаю, будет ли тебе от этого лучше, но теперь надо идти до конца. Пошли.

Неимоверная усталость сделала его руки и ноги тяжелыми, как гири. С огромным трудом ему удалось встать с кресла у пульта управления. Опираясь дрожащими руками на стены, едва передвигая ноги, он прошел, вернее, проковылял половину пути к выходу, к дверям шлюзовой камеры. Потом колени его подкосились, и остальную часть пути он уже мог только ползти. У внутренней двери шлюзовой камеры он дотянулся до кнопок и чисто автоматически нажал их в нужной последовательности, чтобы открыть обе двери, и внутреннюю и внешнюю, одновременно. Они распахнулись настежь, и внутрь корабля ворвался ветер. В воздухе ощущались незнакомые запахи почвы, растительности, непривычные и странные, и еще присутствовал один специфический запах, который, наверно, был бы неприятным, если бы не был таким слабым, едва ощутимым.

— Ну вот, — сказал Кальхаун и слабо махнул рукой. — Вот мы и сели. Здесь тебе жить теперь. Тебе будет одиноко, я знаю, и ты, может быть, умрешь или станешь жертвой какого-нибудь здешнего хищника, и, может быть, я сослужил тебе плохую службу. Но мной руководят самые добрые намерения. Выходи, друг, и я закрою двери.

Мургатройд с недоумением сказал: «Чи!» Кальхаун вел себя чрезвычайно странно. Обычно он не ползал на коленках по полу и не уговаривал его выйти наружу. Он с опаской смотрел на Кальхауна, не понимая, что происходит, на душе у него было неспокойно.

«Чи! — сказал он расстроенным голосом. — Чи-чи!»

Кальхаун не ответил. Он почувствовал, что силы совершенно оставили его, что он не может стоять даже на четвереньках. И рухнул на пол. Последние остатки сознания тоже покидали его теперь, когда он завершил то, что хотел сделать. Если бы он отдохнул, то мог бы, наверно, набраться достаточно сил, чтобы закрыть двери шлюзовой камеры. Хотя теперь вряд ли это имело значение. Жаль, что ему не удалось сообщить в Главное управление о положении на Ланке. Там и раньше уже была эпидемия. Врачи это знают. Они очень напуганы, они просто в ужасе, но, может быть… может быть…

Уже мысленно прощаясь с жизнью, Кальхаун сказал себе, что сделал все от него зависящее. Но этого оказалось мало.

III

Когда Кальхаун пришел в себя, первое, что он услышал, был голос Мургатройда, который взволнованно говорил: «Чи-чи! Чи-чи!» Судя по его тону, он чувствовал себя очень несчастным маленьким зверьком и совсем не старался делать вид, что он человек. Кальхаун лежал теперь не на полу, а на своей койке. Он дышал воздухом, наполненным незнакомыми запахами, слышал звуки шагов и шум ветра. Из динамика доносились привычные, сопровождаемые характерным потрескиванием звуки коротковолновых передач с какой-то ближайшей планетной системы. Были и другие звуки, которые он не мог узнать.

Тогда он открыл глаза и еще почти неосознанно, инстинктивно попытался сесть. Но из этого ничего не вышло: он был совершенно обессилен. Единственное, что он мог сделать, — это издать какой-то хрипящий звук, и тогда кто-то подошел к двери его комнаты. Кальхаун пока еще очень плохо видел, но, собрав силы, сказал, еле двигая непослушным языком:

— Это черт знает что! Я подхватил какую-то инфекцию. Это очень опасно! Меня нужно изолировать, нужно установить карантин. Пришлите врача. Пусть он подойдет к двери шлюзовой камеры, но не входит — я ему расскажу.

Он услышал женский голос, который спокойно сказал:

— Все в порядке. Мы знаем об этом заболевании. Это Дели. Кому еще знать, как не нам, верно?

Мургатройд прыгнул на койку, на которой так непонятно безжизненно лежал Кальхаун. Он сказал с тревогой в голосе: «Чи! Чи-чи!»

Кальхаун почувствовал, что говорить ему становится легче. Он сказал:

— Конечно. Конечно. Но это черт знает что!

Он никому не смог бы рассказать, как горько у него на душе. Здесь, на этой далекой и, как он предполагал, заброшенной планете оказались люди. А он, представитель Мед-службы, космический врач, привез сюда болезнь, которая наверняка вызовет эпидемию! Видимо, в горячечном состоянии задавая курс кораблю, он ошибся. У него были данные по четырем планетам, когда он помогал людям с другого корабля сориентироваться в пространстве, и он по ошибке, автоматически, направил «Эскулап 20» к Дели…

Женский голос сказал, что эта планета — Дели. Но этого же не может быть! Ведь отсюда не вернулся ни один корабль! Она должна быть необитаемой. Здесь есть развалины, что свидетельствует о том, что планета была уже давно заброшена. И в ней было что-то зловещее. Ни один корабль ведь не вернулся.

Он не мог сейчас тратить время на все эти раздумья. Ведь он привез сюда страшную болезнь!

— Пусть врач подойдет к дверям шлюзовой камеры! — сказал он со всей властностью в голосе, которую могло позволить его слабое тело. — Быстро! Я должен рассказать ему…

Тот же женский голос ответил все так же ровно и спокойно:

— Нет у нас никаких докторов, да и не нужен он вам. Это же Дели. Зачем здесь доктора? С вами все в порядке!

Сквозь застилавшую глаза пелену он увидел, что над ним склонилась какая-то фигура. Это была девушка с темно-карими глазами. Она приподняла его голову и дала ему попить из чашки.

— Мы услышали рев ваших двигателей, Роб и я, — рассказывала она ровным тоном, не выражающим абсолютно никаких эмоций. — Мы поняли, что вы собираетесь садиться, побежали и оказались здесь раньше всех. Вы лежали, наполовину вывалившись из двери шлюзовой камеры, а рядом метался этот маленький ручной зверек и пытался привести вас в чувство. Мы внесли вас внутрь, а Роб теперь сторожит, смотрит, не услышал ли рев двигателей еще кто-нибудь. Ваше счастье, если нет.

Кальхаун решил, что у него опять жар. Он напряг все свои силы, чтобы собраться с мыслями. Мургатройд спросил с тревогой: «Чи-чи?»

— Думаю, что да, — устало сказал Кальхаун. Потом более громко добавил: — Нужен карантин! От меня можно заразиться…

Девушка не ответила. Мургатройд залопотал что-то на своем языке. Было похоже, что теперь, когда самое страшное, по его мнению, было позади, он выговаривал Кальхауну за то, что тот так долго не обращал на него внимания.

Кальхаун снова впал в забытье. А может быть, это был сон, очень глубокий сон без сновидений. Позже он пришел в себя и никак не мог сориентироваться, сколько прошло времени, день сейчас или ночь. Вокруг было тихо, слышны были только записанные на пленке звуки, создающие шумовой фон. Дверь шлюзовой камеры была, по-видимому, закрыта. Мургатройд теплым комочком лежал у него в ногах. Кальхаун заметил, что сознание его совершенно прояснилось, жар прошел. Это могло означать две вещи: или он победил болезнь, или она его победила. Во втором случае ясность мысли, которую он сейчас чувствовал, будет тем последним даром, который получает человек перед своей смертью.