Тайны дома Романовых - Вольдемар Балязин

Марта совершенно очаровала Петра.

Новый роман не походил ни на один из его предыдущих: от двадцатилетней литовской крестьянки тридцатидвухлетний царь потерял голову и с самого начала имел в отношении Марты серьезные намерения. Он не считал ее простой наложницей, но видел в ней будущую жену. Марта родила от царя двоих сыновей – Петра и Павла, которые, правда, умерли во младенчестве. Но еще до их кончины в 1705 году Петр предложил своей будущей жене, матери двоих сыновей, принять православие.

К этому времени и сама Марта прекрасно понимала, что Россия стала для нее новой родиной, где ей предстоит прожить еще очень долго. «Для того, – писал историк К. И. Арсеньев, – оставила веру своей родины и приняла православие; усердно начала изучение русского языка и скоро преуспела в нем так, что казалось, будто всегда принадлежала к великой семье русского народа».

Решив крестить Марту Скавронскую по православному обряду, Петр уже в 1705 году имел в отношении нее далеко идущие планы, намереваясь в дальнейшем сделать ее и своей женой, и русской царицей. Об этом красноречиво свидетельствует хотя бы тот факт, что крестным отцом Марты, получившей при новом крещении имя Екатерины, был родной сын Петра – пятнадцатилетний царевич Алексей, а ее крестной матерью – сводная сестра царя Екатерина Алексеевна, сорокасемилетняя дочь Алексея Михайловича и Марии Милославской.

С этого времени Марта стала называться Екатериной Алексеевной, и все, кто знал ее, резко изменили отношение к ней, ибо теперь перед ними была крестница царевича и царевны, в недалеком будущем их государыня.

Первый братский союз Романовых с курляндскими герцогами Кеттлерами

В ходе Северной войны на авансцену семейной жизни царского российского дома выходит племянница Петра, семнадцатилетняя Анна Ивановна, которую Петр решил выдать замуж за владетеля соседней с Петербургом Курляндии герцога Фридриха-Вильгельма – потомка последнего магистра Ливонского ордена Кеттлера.

Здесь необходима краткая историческая справка: как уже упоминалось, в 1558 году Русское государство начало войну против Ливонии. В первые же годы Ливонской войны три самых крупных государства этого региона – город Рига, Рижское архиепископство и Ливонский орден – либо полностью признали над собою власть польского короля Сигизмунда II Августа, либо оказались в сильной от него зависимости.

Магистр Ливонского ордена Готард Кеттлер 5 марта 1562 года подписал договор о ликвидации Ордена и присягнул королю Польши на верность, как то же самое в 1525 году проделал последний гроссмейстер Тевтонского ордена Альбрехт Гогенцоллерн, присягнув королю Польши и Великому князю Литвы Сигизмунду I Старому. После принесения присяги гроссмейстер Тевтонского ордена Альбрехт Гогенцоллерн стал первым герцогом Пруссии, а последний магистр Ливонского ордена – первым герцогом Курляндским и Земгальским (сокращенное название – Герцогство Курляндское).

На следующий день полномочный представитель короля Сигизмунда II Августа князь Николай Радзивилл Черный назначил Кеттлера еще и губернатором правобережной Ливонии – Задвинского герцогства, которое тогда входило в состав Великого княжества Литовского.

С тех пор и до описываемых здесь событий Курляндское герцогство было светским владением, в котором власть была наследственной и принадлежала потомкам Готтарда Кеттлера, передаваясь по нисходящей линии. Последним из его потомков был в 1709 году герцог Фридрих-Вильгельм.

Следует заметить, что именно тогда русскими одержаны были решающие победы над шведами – в сражениях при Лесной, в знаменитой битве под Полтавой и под Переволочной.

В этот переломный для России год небо Москвы много раз озарялось победными фейерверками. 21 декабря 1709 года состоялся триумфальный марш победителей у Лесной, под Полтавой и у Переволочны.

В июне 1710 года русские войска взяли Выборг, в июле – Ригу, в сентябре – Ревель (Таллинн). С 1710 года в Курляндии влияние России необыкновенно усилилось, и Петр I, желая сделать его абсолютным, задумал опереться на дом Кеттлера. Для этого он решил выдать свою семнадцатилетнюю племянницу – царевну Анну Ивановну – за ее одногодка – герцога Фридриха-Вильгельма Кеттлера.

Царевна Анна была дочерью покойного старшего брата Петра – царя Ивана, умершего в январе 1696 года на тридцатом году жизни. Иван оставил вдовой молодую царицу Прасковью Федоровну, которой был тогда тридцать один год, и трех дочерей – Екатерину, Анну и Прасковью. Девочки находились еще во младенчестве – старшей сравнялось четыре года, младшей шел второй год.

Чуть позже стали их учить чтению, письму и катехизису, приставив грамотных соотечественников из духовного звания, а из других предметов посчитали нужным преподавать царевнам два языка – французский и немецкий, да еще и танцы, наняв для сего двух иноземцев – француза Рамбура, обучавшего танцам и французскому языку, и немца Иоганна Остермана – учителя немецкого языка. Но оба учителя были очень посредственными, а Остерман просто-напросто удивительно глуп, и потому девочки ничему от них не научились.

Меж тем 22 марта 1708 года царица Прасковья Федоровна выехала из Москвы в Петербург с огромной свитой и всеми дочерьми: шестнадцатилетней Екатериной, четырнадцатилетней Анной и двенадцатилетней Прасковьей. Почти через месяц, 25 апреля, прибыли они в Петербург и поселились в приготовленном для них доме рядом с домами царя, Меншикова и других знатных особ.

Вскоре дом царицы Прасковьи стал наполняться великосветскими петербургскими сплетнями и слухами. Говорили о родственниках, о приближенных царя. О Фридрихе-Вильгельме, кстати, доводившемся племянником королю Пруссии Фридриху I Гогенцоллерну, средняя дочь Прасковьи Анна впервые услышала поздней осенью 1709 года, когда ей сообщили о решении государя выдать ее замуж за герцога Курляндии Фридриха– Вильгельма.

В июле 1710 года его уполномоченные приехали в Петербург и заключили с Петром договор о предстоящем брачном союзе. После этого договор увезли в Митаву (сегодня это город Елгава, Латвия), и там герцог его тотчас же ратифицировал, после чего его пригласили приехать в Петербург.

Одновременно с приглашением герцогу был послан приказ фельдмаршалу Шереметеву, чьи войска 14 июля 1710 года взяли Ригу, сопровождать герцога в Петербург.

В августе Фридрих-Вильгельм приехал к своей невесте и был необычайно радушно встречен и Анной, и ее матерью, и сестрами, и, что самое главное, царем.

Все царское семейство и первые вельможи государства потчевали и развлекали дорогого гостя как могли: над Петербургом непрерывно загорались фейерверки, не прекращалась пушечная пальба, веселые компании молодых людей и дам передавали Анну и ее жениха из одного гостеприимного дома в другой, а в сентябре в честь герцога были проведены большие маневры военного флота.

Петр подарил Фридриху-Вильгельму четыреста кавалеристов, а Меншиков – пятьдесят телохранителей-драбантов, а кроме того драгоценный сапфир стоимостью в 50 000 талеров и турецкого жеребца необычайной красоты.

Наконец на 31 октября была назначена свадьба.

В девять часов утра сам Петр, выполняя роль обер-маршала, в окружении знатнейших особ отправился по Неве во главе целой флотилии шлюпок и лодок к дому царицы Прасковьи.

Царь был в алом кафтане с собольей отделкой, с голубой лентой через плечо, орденом Андрея Первозванного, с серебряной шпагой и в пудреном немецком парике.

50 судов, наполненных дамами и господами, разодетыми в немецкие камзолы и платья, плыли следом за царем.

Из дома Прасковьи флотилия двинулась ко дворцу князя Меншикова, где и должна была проходить свадебная церемония. Выбор дома объяснялся просто: в Петербурге не было большего по размеру и лучшего по всем прочим статьям помещения для празднования свадьбы, чем дворец Светлейшего.

Жених и невеста были одеты в белые одежды, расшитые золотом. Во дворце Меншикова установили полотняную походную церковь, в которой архимандрит Феодосии Яновский и обвенчал молодых. Затем все пошли обедать, усевшись за столы, накрытые с необычайной роскошью. Тост сменялся тостом, и после каждого следовал залп из 41 пушки, которые стояли на плацу и на большой яхте.

А потом начался бал, в котором немецкие и французские танцы сменяли друг друга.

И лишь в три часа ночи молодые ушли в спальню.

Датский посланник при Петербургском дворе Юст Юль сообщал в своих «Записках», что на следующий день с двух часов дня свадебный пир продолжался, как и накануне, в доме Меншикова, только на сей раз гости угощались не за счет царя, а за счет хозяина дома. Выпито было по семнадцать заздравных чар, и каждый тост сопровождался тринадцатью пушечными выстрелами.

К концу обеда внесли два огромных пирога, и в каждом из них оказалось по карлице. Как только пироги разрезали, карлицы, одетые в красивые французские платья, начали исполнять заранее отрепетированные номера. Карлица, стоявшая на столе новобрачных, продекламировала поздравительные стихи по-русски, а ее подруга, стоявшая на столе, за которым сидел царь, молча слушала, пока царь не взял ее на руки и не перенес на другой стол. Там обе карлицы под звуки оркестра исполнили менуэт, очень изящно протанцевав его.