Пионерские были - Лев Николаевич Подвойский
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
У ДУБА В КЕМЕРИ
В Латвии уважаемым деревом считается дуб. Вот и в Кемери в парке стоит дуб, которому от роду шестьсот или семьсот лет.
Около этого дуба и произошла у меня интересная встреча.
На широкоплечего, рослого мужчину в морской форме я обратил внимание сразу по приезде в санаторий. Он выделялся среди отдыхающих. Прекрасно играл в волейбол. Его «гас» с левой признавался неотразимым. В теннис и бильярд он побеждал всех мужчин. На танцах считался лучшим партнером. Я даже немного завидовал его успехам. Хотя завидовать ему не стоило.
Правая рука у него была отрезана по локоть, но никому не приходило в голову жалеть его. Оживленный, в веселом окружении молодежи, он громко говорил и много смеялся.
Нас познакомили. Услышав мою фамилию, однорукий моряк неожиданно отдал левой рукой пионерский салют и воскликнул обрадованно:
— Здравствуй, товарищ звеньевой!
Я смотрел на него, не узнавая, и тогда он отрапортовал:
— Тысяча девятьсот двадцать шестой год. Газетчик. Петька. Кличка — Крепыш.
— Петька! Сколько зим, сколько лет!
— Тридцать три. Ровно тридцать три года, товарищ звеньевой.
Ну, кто бы узнал в подтянутом штурмане дальнего плавания чумазого Петьку с веснушками на носу?!
…Тридцать три года назад Петька продавал газеты на углу Тверской и Охотного ряда. Наш отряд часто шагал здесь мимо одноэтажных лавок. Мы про себя читали вывески: «Государственный магазин», «Кооператив», «Частная лавочка»… На звуки горна и барабана из лавки высунулся толсторожий хозяин-нэпман, в жилете с серебряной цепочкой по животу. Мы скандировали ему:
По-смо-три-те, как не-лепо:
На нас смо-трит рожа нэпа!
Нэпман поскорее захлопнул двери лавки.
На другой стороне улицы около Дома Союзов находилась белая церковь. Тут толпились нищие, калеки и бездомные старушки. Они указывали желтыми перстами на наши голые, загорелые за лето коленки и сердито плевались. Вышел долгогривый батюшка и что-то сказал старушкам. Те засмеялись…
— Раз… два… три… — скомандовал вожатый.
Мы запели озорную комсомольскую песню:
Не надо нам монахов,
Не надо нам попов,
Мы на небо залезем,
Разгоним всех богов!
Отряд направлялся к клубу. Каждое воскресенье здесь проходили отрядные сборы.
Страна Советов была еще бедна. В теплых асфальтовых котлах ночевали беспризорники. Немало детей совсем не учились в школах. Маленькие чистильщики сапог, газетчики, папиросницы от Моссельпрома зарабатывали на хлеб торговлей на улицах.
Нашему звену поручили работу среди мальчишек-газетчиков. Верховодил ими Петька-Крепыш. Он быстрее всех продавал газеты, выкрикивая выдуманные им самим невероятные сенсации. И, как выявилось позже, не умел читать даже по складам.
Беспризорники в Москве в двадцатые годы.
Холодной осенью Петька ходил в старой женской кацавейке и в лихой буденовке на вихрастой голове. Отрядная поэтесса Тося Петрова сочинила про него стихи:
Хулиганит осенний ветер,
Крутит афиш клочья.
Любит ветер играть с Петей,
Ну, а Петя с ветром — не очень.
Слушая эти стихи, хотелось пожалеть бедного Петьку, замерзающего на холодной улице. Но тем, кто имел дело с Петькой, жалеть его не приходило в голову. Отчаянный и сильный не по летам, озорной, как чертенок, Петька срывал все наши мероприятия по работе среди газетчиков. Мы не могли уговорить их посещать кружок ликбеза. Сироты отказывались от нашей помощи по устройству в детские дома. Никто из газетчиков не заходил к нам в пионерский клуб.
— Петька не велит, — на все приглашения отвечали огольцы.
Мне как звеньевому досталось «обработать» самого Петьку.
Ох и помучился я с ним! Просто чудом удалось мне однажды затащить Петьку в пионерскую комнату.
Комсомольская ячейка и наш пионерский отряд шефствовали над одним из кубриков линкора «Марат». В подарок подшефным мы строили большую модель корабля. Увидел эту модель Петька и… пропал! Погиб бесповоротно!
Оказывается, с ранних детских лет он мечтал о море. Ему очень хотелось познакомиться с настоящим моряком.
— Хочу написать письмо на «Марат», братцы… — говорил он.
А для этого надо было научиться писать. За зиму Петька прошел при нашем пионерском клубе кружок ликбеза.
В июне, когда отряд собирался выезжать в лагерь, Петька пришел к нам такой тихий и смущенный, каким мы его не видели ни разу.
— Пожалуйста, если можно, возьмите меня с собой. За харчи заплачу, не бойтесь. Мне, братцы, к сентябрю надо все предметы пройти за школу первой ступени.
— Летом отдыхать, а не учиться надо, — решительно заявила Галя Светлова.
— Мне очень надо, товарищи братцы… Грамотного меня, может, юнгой на «Марат» возьмут. Мне сам командир обещал. Я ведь ему письма пишу.
В лагерь Петьку мы взяли бесплатно. Все лето он отчаянно учился. От ретивого ученика теперь спасались бегством его учителя. Петька прибегал к хитрости.
Лагерный горнист Робка Поговский знал немного английский язык. Петька уговорил его заниматься английским со всем звеном.
— Понимаешь, мы идем в поход… — сообщил Петька. — Придем в соседний лагерь, как будто мы дети английских горняков, приехавшие в Советский Союз. Понимаешь, на средства Межрабдома. (В тот год в Англии проходила всеобщая забастовка горняков, и рабочие всех стран помогали бастующим.)
— Но надо тогда всем хоть немного знать по-английски, — не разгадывая Петькиной хитрости, говорил простодушный Робка.
— Конечно. Вот ты и будешь обучать нас, — объяснил Петька.
Разумеется, самым ревностным учеником Робки был Петька. Он оказался очень способным.
Звено оделось в поход, как на маскарад, чтобы выглядеть по-заграничному.
В чужом лагере их встретили с почетом. Собрали торжественную линейку, накормили обедом. Никто в том лагере не знал по-английски. Наши пионеры могли говорить всякую тарабарщину и, давясь от смеха, важно произносили всем знакомые слова:
— Олл райт… Гуд бай…
Только Робка с Петькой изредка перекидывались короткими английскими фразами.
…Осенью Петька уехал в Ленинград. На вокзале мы провожали его всем отрядом с горном и барабаном…
— Помнишь, звеньевой, — сказал мне у дуба в Кемери бывший Петька-Крепыш, — как вы уговаривали меня быть человеком. Вот я и стал им. Пионеры помогли.
«ДОЖДЕВОЙ ВАРИАНТ»
После смерти Ленина для нас,
