Цветные рассказы. Том 1 - Саша Кругосветов

Париж – это фабрика иллюзий, иллюзий любви во всех ее формах, Крэйзи Хорс с цветными пятнами от прожекторов на обтянутых задницах, иллюзион любви, Голливуд жизни взахлеб, взасос, но не жизнь, шикарный витраж, вместо любви – плохо помытые жрицы, сотворяющие за деньги свои крошечные мистерии, вместо поцелуя – ядовитое жало, прославленные ароматы Шанель, скрывающие в себе гниль и смрад Чрева Парижа. «Он вливает серную кислоту меж ягодиц предместий»[9].

Она, так любившая одежду весенних цветов, сама – совсем недавно еще – словно вишня в цвету, теперь в бордо, в тяжелых, мрачных тонах, она отдалась, сама надела на себя вериги ничтожной буржуазной благопристойности, буржуазной жизни в цветах запекшейся крови. Она не понимает, что для нее означает эта новая, такая благополучная с виду жизнь. А что остается ему? Стекло, вонь, блеск, осколки, мишура, канкан, голые ножки в сетчатых чулках, нет повести печальнее на свете, чем повесть о клозете и минете.

С ней я жил в ощущении сказочного затмения, все вокруг рисовалось по-иному. Почему я тогда отказался от нее? Почему я решил не любить больше Лизу, не обладать и дальше ее телом? – в постели, на столе, в купе, автомобиле. Что это вообще – головокружительная гонка за миражом счастья? Есть шанс догнать его. Скачка со связанными ногами, яростный и нелепый бег в мешках, мы участвовали в этой скачке, мы считались ее рейсерами, почему мы больше не рейсеры? Ведь это шанс выскользнуть из удушающих объятий времени, вырваться из клеток, из витрин Longines и Tissot, отмеряющих часы и минуты священных, непреклонных, неумолимо кастрирующих нас обязанностей, освободиться от пут и забыть, наконец, обо всех требованиях, включая требования наслаждений и любви. Путь к пустоте, свободе, к великому ничто. Таинственный танец двух вольных птах вокруг непонятных, а может, и несуществующих сокровищ, загадка двух существ, сон и мечта, счастье бесконечного заблуждения, когда руки и ноги еще не отпустили рук и ног, и бедро еще гладит бедро, а губы уже разомкнулись и обмякли.

Бродяжке снится Южный канал старинного города Сет. Ей шестнадцать. Ее мальчику тоже, наверное, шестнадцать. Или больше? – кто его знает, скорее лет двадцать, он уже студент. Они катаются на лодке, мальчик гребет, она сидит напротив.

На ней легкое прозрачное светло-синее креп-жоржетовое платье. Больше ничего. Ветер поднимает подол, закрывает лицо, открывает – смотрите, вот они – девичьи прелести, играет рыжеватыми кудряшками. Ах, как смешно, как забавно!

Жюль смущается, отворачивается, заливается краской – ха-ха-ха!

Мимо на лодках едут парни и мальчишки. Им интересно посмотреть на белые, толстенькие ножки, на пухленькую ручку, на рыжеватые кудряшки в тех местах, которые, как выясняется, не такие уж укромные. На срывающуюся иногда лямочку платья, оголяющую при этом полную грудь и сочную, хорошо оформившуюся вишенку соска.

Им интересно… А ей смешно. Не смешно – радостно. Радость зрелого тела, радость телесной любви, которую она уже вполне познала, радость осознания своей молодости и привлекательности. Розовотелая толстушка с рыжеватой копной волос, собранных на голове.

Что за мальчик рядом с ней? Имя почему-то известно – Жюль. Но кто он, этот Жюль, откуда взялся? – не знаю. Не могу точно сказать, кто он. Высокий, стройный шатен с шикарной шевелюрой. Ее почему-то беспокоило, кто он. И было ли у них уже что-то? Если было, то почему тот отворачивается и краснеет? Или я ему не нравлюсь?

Бродяжка просыпается. Разрывает слои ветоши и ежедневника «Франс суар», которыми прикрывалась ночью. Надо подниматься. Это не так просто – все болит, ломит, застыло от неподвижной лежки и холода. Встает на четвереньки, потом на колени, потом опять упирается одной рукой в асфальт и поднимает одну ногу. Много-много этапов, понять и разобраться в них нам с вами очень трудно.

Клошарка, толстая, огромная, бесформенная. Одета слоями, как капуста – юбки, кофты, куртки, пальто. Еще одно пальто – под ней. На нем она лежала. Длинное черное пальто, пока еще довольно приличное. Волосы, вытравленные перекисью и красный – когда-то красный – фригийский колпак, найденный, видимо, на помойке. Почесала задницу, потом голову.

Почему мне приснился этот молокосос? Кто он? Интересно, куда делся Максимилиан? Мой Максимилиан – у него типично французская красота: огромный нос, горящие глаза, небритый, всклокоченная, бесформенная шевелюра. Но как хорош. Высокий, статный, какая осанка! Почти что маркиз. Порода, в каждом движении видна порода. Как я его любила. Мы целовались на улице, на набережных, везде-везде, даже у Нотр-Дама.

Мне кажется, он меня не любил. Просто способ без труда получить немного маленьких радостей. Но все равно. Пол-Парижа знает, что я его подружка. А он, похоже, смылся. Забрал две бутылки вина, банки с паштетом и мятые консервы, которые я лично выклянчила и купила у араба Садулая.

Merde[10], где мне теперь найти этого чертова маркиза? Держится как аристократ, а консервами и вином не побрезговал. Наверное, уже продал их. Будто я бы с ним не поделилась. Конечно, пришлось бы делиться с Тото и Марселем, это он прав. Но почему меня-то кинул? Аристократ помоечный, c’est cul[11]! Как поется в песне: «Je n’oublierai pas le temps des cerises»[12]. Найду его, конечно, а как не отдаст? Тото и Марсель не помогут. Он сильный, надает им оплеух и будет еще орать, как тогда, на весь Сержи-Понтуаз, что при впадении Уазы в Сену. Какой мужчина!

Это что еще за явление Христа народу? Новенький, одет прилично.

– Привет, новичок. Колотун. Y a la bise, c’est cul[13]. Но хуже всего полиция.

– Холод еще хуже.

Уселась рядом на скамейку.

– Нет, полиция хуже. Холод только иногда и то зимой. А полиция каждый день. Есть закурить? Дай-ка сигаретку. О-о-о, я таких давно не курила, дорогущая. Замерз, бедолага, весь дрожишь. И руки синие. Куртка не помогает? Это еще не холод. В девять будет самый колотун – как раз в девять сильно тянет с берега. Сяду-ка я поближе. Возьми, вот второе плечо моего пальто, накинь на себя, огромное – на обоих хватит. Что-то лицо твое мне знакомо. Жюль, ты Жюль? Жаль, что не Жюль. Мне только что он снился. Один к одному ты. Такая же осанка, копна волос и глаза голубые. Ну конечно, тот еще совсем юнец. А, ты взрослый Жюль, совсем уже взрослый, солидный Жюль. Не Жюль? – странно. А как будто знаю тебя.

Бродяжка и новичок курили и разговаривали, с симпатией поглядывая друг на друга.

– Дай-ка, я тебя обхвачу, ты совсем продрог. Интересно, есть ли у Марселя немного вина? Может, осталось полбутылки шипучки? С вином и ночь в радость, и бродяжка красоткой покажется, разве нет? Да я и так ничего.

Максимилиан унес вино. А еще паштет и рыбные консервы. Время супа еще не пришло. Суп в шесть. В квартале Марэ дают неплохую горячую похлебку, ну да, ты новичок, ты не знаешь. Пойдем по Невер, здесь недалеко. Надеюсь, там и Макса встретим. Сможешь дать ему по морде? Конечно, сможешь, я вижу, ты такой. Дашь ему по морде, и у нас будут консервы и вино.

Новичок ей явно нравился. Она понимала, что никакой он не новичок – слишком хорошо одет.

– Надо бы к арабу Садулаю сходить.

– Садулай, какой он араб?

– Мусульманин, значит араб, все одно, араб. Вино надо купить. Мне он не продаст, а ты выглядишь хорошо, тебя впустит и продаст. Тебя и в дорогой магазин впустят. Можешь и перно попросить или чего-нибудь похлеще. Не скажут, что от тебя плохо пахнет или что руки черные. А еще, что всех клиентов распугаешь.

Новичок курил и рассеянно соглашался со всем.

Дежавю. Он вспомнил Эммануэль, бродяжку Кортасара. Улица Невер. Где автомобиль переехал Пьера Кюри. Один к одному. Сцена из «Игры в классики». Только через пятьдесят лет. Имя тоже другое. Неужели она теперь моя подружка? Механизм запущен. Клошары теперь мое сообщество, и эта толстуха – моя женщина. Сейчас мы будем пить вино. А потом что, целоваться? Как у Кортасара. Это вряд ли. Хотя, кто может знать, что будет? Надо принимать жизнь такой, какая она есть. В этом есть своя логика.

Перед его мысленным взором разворачивался расплывчатый список всяческих поступков, которые он совершал наперекор тому, что надо делать по правилам, что следовало испытать и оставить за плечами как маленькие плюсики благонамеренного и благонравного гражданина, осознающего себя неотъемлемой частью социума. Много всякого такого случалось за его жизнь.

Вспомнил, как недавно в киоске украл диск «Алиса в стране чудес», хотя мог и заплатить. Не понравился парень, который торговал – шустрый, наглый, смотрел на всех с презрением и не скрывал этого. У такого можно взять и так – перетопчется. Мальчишество, конечно.

Вот и с Лизой так же. Задвинул ее жизнь неизвестно куда, свою семью – тоже задвинул, всех, кто его любит, кого сам любил…

Интересно, как поживает дядя Рустам из Симферополя? Останавливался у него по дороге в Алупку, это произошло лет пятнадцать назад. Ночь перед отъездом стояла жаркая, душная, ни ветерка, все плавилось, лишь равнодушная луна безразлично взирала сверху на мучения этих ничтожных людишек.