Великий Гилельс - Елена Федорович

Только после этого Нейгауз был отпущен с Лубянки: тюрьму и лагерь ему заменили ссылкой в отдаленную местность. Гилельс приехал в Свердловск, где была консерватория, в которой работали ученики Нейгауза, и ходил в НКВД и в обком КПСС с ходатайством о том, чтобы Нейгауза не увозили в отдаленную местность, а оставили в Свердловске и разрешили ему работать в консерватории. Вот только на этом, последнем этапе его сопровождали «свердловские музыканты». Это были ученики Генриха Густавовича Б.С. Маранц и С.С. Бендицкий, а также киевский пианист А.М. Луфер, находившийся на Урале в эвакуации и бывший в тот период директором Свердловской консерватории37.

Разрешение было получено благодаря еще одному человеку: первому секретарю Свердловского горкома КПСС Василию Михайловичу Андрианову38. Этот крупный партийный работник отличался редкой любовью к музыке: он в тяжелейшем 1943 г. инициировал открытие в Свердловске музыкальной десятилетки при консерватории; его сын М.В. Андрианов впоследствии стал видным пианистом, учился у С.Е. Фейнберга и Т.Д. Гутмана и в 1988-2003 гг. был ректором Уральской консерватории. В.М. Андрианов понимал значимость Нейгауза для культуры и употребил свое влияние для того, чтобы Генрих Густавович стал профессором консерватории в Свердловске.

Так что лишь объединенными усилиями Гилельса, свердловских и киевского музыкантов и столь нетрадиционно настроенного партийного руководства Свердловска удалось добиться такого удачного разрешения ситуации, которая поначалу реально грозила обернуться трагедией для Г.Г. Нейгауза и, соответственно, всей отечественной фортепианной педагогики последующего периода.

В том, чтобы получить разрешение на возвращение Нейгауза в Москву, тоже участвовал Гилельс: он хлопотал об этом вместе с такими крупнейшими деятелями искусства и науки, как Д.Д. Шостакович, В.И. Качалов, И.М. Москвин, С.В. Михалков, К.Н. Игумнов, А.Н. Толстой, В.Я. Шебалин, М.В. Нечкина39.

Однако впоследствии имя Гилельса вообще исчезло из описания всей этой ситуации! А оно здесь ключевое: не было в СССР человека, способного распорядиться освободить заключенного с Лубянки, кроме Сталина. И не было среди учеников и близких Нейгауза человека, имевшего прямой доступ к Сталину и влияние на него, кроме Гилельса.

Но именно имя Гилельса убрали. Остались одни «свердловские музыканты» вкупе с «обаянием»…

Сделанное Гилельсом трудно переоценить. Так, в уже цитировавшейся брошюре дочери Нейгауза Милицы Генриховны приводятся протоколы допроса и обвинительное заключение по «делу». В них сказано об антисоветских разговорах, которые вел Г.Г. Нейгауз. В частности, он сознался (видимо, под давлением материалов имевшихся доносов) в том, что критиковал внешнюю и внутреннюю политику СССР, говорил о сговоре между СССР и Германией, дележке Польши, оккупации Прибалтики, Западной Украины и Белоруссии; критиковал войну в Финляндии; критически оценивал советскую демократию и политику в области культуры; говорил о сходстве между СССР и Германией и аналогичности диктаторства (!) и методов40.

Несомненно, что даже небольшой части этих признаний в то время было достаточно для самого страшного наказания – расстрела или большого лагерного срока. Обращает внимание несоответствие всего перечисленного и неожиданно мягкого вердикта: определить меру наказания… 5 лет высылки41! В то время школьнику за неосторожное слово больше давали. Не было бы такого приговора без ходатайства Гилельса перед Сталиным.

Можно лишь вновь поражаться скромности Гилельса, который не только не афишировал всего этого широко, но просто молчал. «Хорошие дела, Гришенька, должны держаться в тайне», – сказал Эмиль Григорьевич много позднее Григорию Гордону42. О том же вспоминает ученик Гилельса Валерий Афанасьев, написавший, что его великий учитель «…любил помогать, не афишируя это. Многие до сих пор не знают, что он им помогал, и я слышу об этом из разных источников до сих пор! …Он чурался всякого рода саморекламы, показухи. Для него было самым ужасным делать что-то ради того, чтобы заметили»43. Этого принципа Гилельс придерживался всю жизнь, и этим воспользовались, и, по-видимому, неоднократно, те, кому почему-либо нужно было исказить его человеческий облик.

Венцом подобной деятельности стало высказывание С.М. Хентовой, опубликованное в 1992 году, о том, что важным свойством натуры Гилельса был страх44. Логично: человек проявил смелость, какую в страшные годы террора позволяли себе единицы; во всей советской, антисоветской и постсоветской литературе об этом периоде мало найдется подобных примеров, когда человек лично просил Сталина выпустить из тюрьмы не ближайшего родственника даже, а бывшего педагога (у которого, заметим, он отнюдь не был любимым учеником, и который его часто обижал). Генералы, маршалы и железные наркомы дрожали, оказываясь лицом к лицу с тираном, – а Гилельс самого Сталина просил о том, что вызывало у него явное неудовольствие! И добился своего. Какой же из этого нужно сделать вывод? Правильно: все скрыть, а Гилельса обвинить в трусости.

Здесь привлекает внимание не вполне нормальное поведение бывшего окружения Г.Г. Нейгауза и ряда других осведомленных в подобных вопросах музыкантов, особенно в период второй половины 1980-х – 1990-х гг., когда уже не было в живых не только Генриха Густавовича, но и Эмиля Григорьевича, а тема «сопротивления Лубянке» стала модной. Гилельс не афишировал своей роли в спасении Нейгауза в среде музыкантов, которым в принципе мог бы об этом сказать; но оповещать об этом широкую общественность он не мог никак, даже если бы и захотел, – иначе он подвел бы Нейгауза самим упоминанием факта, что тот сидел в тюрьме. Вспомним, что вся жизнь Гилельса пришлась на время советской власти (у него удивительные даты жизни: 19 октября 1916 г. – 14 октября 1985 г. Он пришел в мир за несколько месяцев до революционных потрясений и ушел из него, когда только пришли к власти деятели, начавшие перестройку… Как будто сама судьба хотела сделать его именно советским пианистом!). В советское время сам факт пребывания Нейгауза в тюрьме замалчивался, об этом было не принято говорить.

Но зато об этом стало очень принято говорить, как только умер Гилельс, – уже в 1987 и особенно 1988 г. и далее; все, кто любым образом противостоял режиму, начали выглядеть героями. Почему-то героями почувствовали себя и те, кто только писал смелые статьи; в конце 1980-х они фактически не являлись смелыми, так как все уже было разрешено сверху, но как-то по инерции все равно ими считались. И вот тут про Гилельса удивительным образом «забыли». А ведь, казалось бы, самое время было вспомнить, как недавно ушедший из жизни великий пианист героически проявил себя, спас своего учителя, замечательного музыканта, не побоявшись самого Сталина…

Не вспомнили. Нужно