Сибирь как колония - Николай Михайлович Ядринцев

женщинами и русских с женщинами бурятскими или ясачными и потом от времени до времени подвергались повторному скрещиванию с бурятами или ясачными, образовался такой своеобразный народный тип, который представляет собой более или менее однородные характеристические признаки, но не вполне или не во всех отношениях сходные с признаками родоначальных, прародительских типов — славяно-русского и монголобурятского. Во всех этих поколениях более или менее сохраняется черный цвет волос на голове, свойственный бурятам, большая или меньшая суженность или как бы сшитость глазных век с правой стороны и левой стороны лица, большая или меньшая выпуклость и массивность верхней части скуловой или челюстной кости, часто большая или меньшая кривоногость или выдающаяся в разные стороны изогнутость коленной части ног, походка с большим или меньшим перекачиванием с боку на бок и часто довольно подвижная, живая. Наконец, борода большей частью бывает, как мы сказали, короткая и редкая или жидкая и нередко проявляется даже стремление к безбородости».

Точно такие же типы образуются от помеси с тунгузами, коряками около Охотска, с березовскими остяками, киргизами и т. д. Все эти помеси носят общий характер монгольского или финского типа; в Западной же Сибири подобный отпечаток в физиономии называют калмыковатостью. В казачье войско Западной Сибири входило много различных рас в виде выкрещенных пленников: кроме сибирских инородцев, на семипалатинский рынок привозились на продажу рабы из каракалпаков, бухарцев, индийцев и проч. Поэтому у сибирских казаков нет общего типа, как, например, у уральских; в сибирском войске замечается необыкновенное разнообразие, и, по словам одного наблюдателя, можно и теперь еще узнать чисто русскую кровь по широкому и крутому лбу — таковы фамилии, происшедшие от драгун, записавшихся в казаки, и от малолетков. Есть типы необыкновенно красивые, может быть, происходящие от бухарцев; но много широкоскулых физиономий, обличающих монгольское происхождение; последние, кажется, преобладают. Встречаются иногда странные типы: так. один тип подходил вполне под описание гунна, приведенное Миль-Эдвардсом; другой тип напоминал китайца до такой степени, что казаки звали его «чюрчют» (по-киргизски — китаец). При смешении русским передаются инородческие черты: узкоглазость. небольшая скуластость, смуглый цвет лица и волос; зато инородцы получают русские черты, смягчающие резкие отступления низшей расы.

Смешанный тип так распространен в Сибири, а в некоторых местах, при недостатке великорусского чистого населения, достиг даже такого господства, что чистый великорусский тип считается за нечто исключительное и также получил местную кличку «маганый». Маганый — это белокурый пришелец с великорусским типом, противоположность метису-карыму. Когда хотят их отличить, говорят: «Это маганый, это — карым». Сибирская девушка говорит, например: «Я не люблю маганого, я люблю карыма».

Своеобразный, полуинородческий тип карыма не представляет резкого безобразия, некоторые находят его даже красивым в европейском смысле. Вот, например, отзыв одного из этнографов: «Вообще едва ли мы ошибемся, — говорит он, — если скажем положительно, что в общем составе или результате, как мужчины, так и женщины, происшедшие путем смешения русского племени с бурятским, представляют собой часто довольно красивый физический тип или облик, несколько похожий на тип греческий или иногда цыганский, а по замечанию некоторых других наблюдательных лиц, похожий на тип итальянский». Очень может быть, что такое сходство получается в силу южного отпечатка, который носят на себе инородцы. Подобные отзывы о помеси с инородцами в крайних своих сравнениях с итальянками и гречанками, может быть, и грешат некоторой преувеличенностью, но указания, что тип этот находят вообще не неприятным, подтверждается таким беспристрастным судьей, как Паллас. Он говорит, что карымы обладают «правильными и приятными чертами лица». Тип этот во всяком случае может считаться если не особенно красивым, то привлекательным или, в крайнем случае, не безобразным[17].

Постепенное смешение с инородцами не могло не повлиять на привычки, вкусы и влечения русского населения на Востоке. Так, у местного населения образовалось даже особенное расположение к бракам с инородцами. «Благосостоятельные русские сельские жители, — говорит Паллас, — а также и многие горожане с давних пор уже имеют обычай выбирать себе в жены бурятских или монгольских женщин, кровь которых, по их уверению, горячее крови русских женщин, и буряты, побуждаемые временными выгодами или расчетами, охотно дозволяли своим дочерям креститься и выходить замуж за русских. Встречаются и такие примеры, что богатые буряты крестятся из-за того только, чтобы иметь возможность взять замуж за себя русских женщин». Расположение к бракам с инородками на восточной окраине замечается не у одних простолюдинов, часто подчиняющихся горькой необходимости; оно встречается и в более требовательных насчет красоты сословиях. Вот что говорят по поводу этого «Известия Сиб. отдела Г. О.»[18]: «Брацковатый, или бурятский, тип и обличие появляются постоянно в сибирских туземно-урожденных родах казачьих, мещанских, купеческих и чиновничьих. Все чаще и чаще русские женятся на крещеных бурятках, а новокрещеные буряты — на русских женщинах, и поколения их опять сливаются с русским населением, привнося с собою в народный склад его более или менее своеобразные особенности». И далее: «достойно замечания, что даже в половом подборе русско-сибирский вкус более или менее согласуется со вкусом бурятским и нередко пленяется бурятским идеалом женской красоты». Обольщение инородческою красотой явилось на Востоке настолько же чисто физиологическим процессом, насколько и проявлением сердечного чувства. Забайкальский поэт Баульдауф стихами изобразил истинную историю одного русского, влюбившегося в тунгузку. Русский полюбил ее за дикую смелость, за своеобразную прелесть дикарки, отдающей беззаветно свое сердце. Идеал инородческой красоты поэт передает следующими стихами:

«…он пожирает Очами чудные красы. Тунгузки черные власы Кругом повиты оргуланом (повязка); Он, разукрашенный маржаном, На стройном девственном челе Горит, как радуга во мгле. В ее устах не дышат розы, Но дикий огненный