Черепашки-ниндзя и Черная Рука - без автора

Про фильмы тридцатых ей все уши прожужжала бабушка, совершенно убеждённая в том, что вот тогда было настоящее кино, а сейчас – сплошь техника и компьютерные эффекты, за которыми не видно актёрского мастерства. И чтобы стать настоящей актрисой, нужно учиться на старых фильмах или ходить в театр.

От скуки, которую навевал этот фильм, хотя он когда-то, как сказал перед началом диктор, получил приз «Оскара», можно было удавиться. Всё было слишком правильно и просто: красивый герой-журналист, в него влюбляется дочь миллионера, дальше – гангстеры, пальба. Дело шло к счастливому концу, и Каролин почувствовала, что у неё постепенно закрываются глаза. Но она старалась отогнать сон, ей нужно было досмотреть этот фильм до конца, чтобы перед бабушкой похвастаться, мол она знает хоть несколько старых лент.

Очнулась Каролин, когда в фильме как раз наступала развязка, но девушка уже потеряла нить повествования и безучастно смотрела на экран.

Она взяла пульт, прошлась по остальным каналам. «MTV». «Новости» и «Спортивный канал» её не интересовали. Дальше тоже не нашла ничего интересного. На одном была религиозная передача, на другом – какое-то идиотское шоу с клоунами и шариками. Ещё по одному показывали очередной мексиканский сериал.

Каролин вернулась к тому же фильму тридцатых годов. Главные герои уже признавались друг другу в своих чувствах:

– И ты не оставишь работы после нашей свадьбы? – спрашивала журналиста девушка.

– Я ещё не думал над этим вопросом, но, наверное, что работу свою даже будучи миллионером не оставлю, – отвечал ей главный герой.

– Но я надеюсь, что ты не будешь больше писать про богатых, что они такие бездельники и живут только на проценты?

– Я уверен, что они такие же труженики, как и чистильщики сапог, и пекари, и полицейские.

– Но причём тут полицейские, – надула губки героиня.

– Да так, к месту пришлись, ведь нужно же кому-то с честными гангстерами бороться…

Каролин от этих слов опять потянуло на сон, хотя она и старалась досмотреть этот фильм до конца. Сказывалась усталость после дороги, после дневной прогулки по набережной вместе с бабушкой, а также посещения статуи «Свободы».

Сквозь полудрёму Каролин услышала, как девушка из фильма произнесла:

– Я думаю, что у нас все дни совместной жизни будут такими счастливыми, как и сегодня. А ты как думаешь, дорогой?

– Конечно… – ответил ей очаровательный Гейбл Кларк.

Но докончил он фразу на повышенной ноте и каким-то не своим хриплым голосом:

– …Хотя меня совсем не интересует, что ты думаешь по этому поводу!

Резко брошенная фраза главного героя заставила Каролин вздрогнуть. Сон как рукой сняло. Она с удивлением посмотрела на экран.

Чёрно-белый фильм в телевизоре вдруг окрасился. Вместо красавца Гейбла Кларка, главную героиню держал в объятиях какой-то безобразный человек с обгоревшим лицом и крючковатым носом в чёрной мятой шляпе и грязном красно-зелёном свитере.

Человек в шляпе поднял свою руку, замахиваясь на актрису. На этой руке неожиданно появилась перчатка, напоминающая лапу хищной птицы, с огромными острыми когтями-лезвиями. Та безуспешно пыталась вырваться из его цепких объятий и истошно кричала…

– Что за чушь, – произнесла Каролин.

И тут изображение на экране исчезло, вместо него появилось мельтешение и бегущие полосы. А из динамиков продолжали раздаваться женские крики и громкое рычание невесть откуда взявшегося человека в шляпе.

Каролин помотала головой, думая, что все это ей приснилось. Изображение на экране все не появлялось. А крики усилились. Каролин ущипнула себя за щеку. Почувствовав боль, она подумала: «Это, наверное, на студии какие-то накладки».

Девушка схватила пульт и стала нажимать кнопки переключения каналов. Но из этого ничего не вышло. В пульте не работала ни одна кнопка. На панели высвечивался один и тот же канал. Из динамика продолжались душераздирающие крики, на экране не исчезали полосы, а сам телевизор начал потрескивать.

Каролин отбросила в сторону ставший ненужным пульт, быстро поднялась, подошла к телевизору попыталась выключить его. И этого ей тоже не удалось сделать. Из динамика вырвался последний женский крик и телевизор замолк.

– Ну вот, – произнесла вслух Каролин, – не хватало мне испортить бабушке телевизор.

Она ещё раз посмотрела на погасший экран и стукнула по боковой стенке телевизора. Это не помогло. Каролин ударила телевизор с другой стороны. Тот и не думал исправляться. Девушка размахнулась, чтобы ударить ещё раз сверху, но в этот момент боковые стенки, по которым она только что ударяла, лопнули, а из образовавшихся дыр на ковровое покрытие посыпались искры.

Каролин удивилась, терять ей было уже нечего, телевизор уже явно сломался. Она со злостью треснула его сверху и в это же время из боковых стенок высунулись две руки, одна из которых была в чёрной перчатке, со стальными лезвиями на пальцах. Точно такую же девушка видела у человека, появившегося на телеэкране в последнюю минуту.

Каролин попыталась отскочить от телевизора, но ужасные руки вытянулись до невероятной длины и цепко ухватили её за талию. Из динамика раздался хриплый хохот. От боли Каролин вскрикнула. Она не ожидала попасть в такой переплёт в квартире бабушки.

Вдруг и верхняя крышка телевизора тоже лопнула и оттуда показался голый череп, обтянутый красноватой зарубцевавшейся после страшных ожогов кожей.

– Ой, извините, что без шляпы, – произнесла высунувшаяся голова.

В это мгновение на ней появилась невесть откуда взявшаяся помятая чёрная шляпа с широкими полями. Каролин сразу узнала страшного человека из телевизора, только сейчас он был наяву.

– Станцуем танго? – продолжила хриплым голосом голова.

– Ты делаешь мне больно, – сказала девушка сквозь слёзы.

– Я это как раз и люблю делать, – засмеялась голова в шляпе, – особенно, когда со мной танцует такая красивая девушка.

Из динамика разваливающегося телевизора сразу же раздалась музыка тридцатых годов, в которой без труда угадывалось танго.

– И всё-таки, станцуем? – настаивала, ухмыляясь, голова.

Каролин тщетно пыталась освободиться. Руки, высунутые из телевизора, были очень цепкие.

– Мне не до танцев, – разозлилась Каролин. – А ты не мог бы меня отпустить?

– Нет, конечно, Каролин.

Девушка удивилась, откуда это страшилище знает её имя. Угадывая её мысли, голова ответила:

– Я про тебя все знаю. И не пытайся вырваться, пока не подаришь мне танец.

– Я с такими уродами не танцую! – бросила Каролин.

Голова, торчащая из телевизора расплылась в счастливой улыбке.

– Люблю, когда меня обзывают, – произнесла она.

И тут телевизор начал подниматься. Его экран теперь был вровень с лицом Каролин. Голова, вдруг посерьёзнев, с дышащей злобой в голосе проревела:

– Что, Каролин, ты хотела стать киноактрисой, телезвездой? Так получи свою первую роль!

С этими словами руки, сжимавшие Каролин, отшвырнули её в сторону. Чёрная Рука выбрался из своего временного пристанища, подбежал к лежащей на полу девушке, намереваясь надеть ей телевизор на голову. Но в этот момент дверь в комнату открылась. На пороге стояли проснувшиеся от шума бабушка и дедушка Каролин.

Чёрная Рука решил, что для первого раза он достаточно напугал девушку, и сделался невидимым. Да и к тому же он не хотел привлекать пристального внимания к своей особе. Главными его жертвами были только подростки, которые его боялись.

Телевизор упал рядом с девушкой. Раздался грохот взорвавшегося кинескопа.

– До следующего раза, – прохрипел Чёрная Рука над ухом Каролин.

Бабушка и дедушка не слышали ни этих, ни предыдущих его слов. Они бросились к лежащей на полу внучке и стали приподнимать её. Глаза Каролин в этот момент были безумными от страха.

Отчаянно закричав, Джон Флинн подскочил на нарах. Когда он открыл глаза, они не выражали ничего, кроме животного страха. Его сердце готово было вырваться из груди.

Неожиданно дверь камеры распахнулась и показался знакомый Джону полицейский Джек-Ворчун. Он со злостью посмотрел на подростка и произнёс:

– Что, щенок, вздумал посреди ночи орать на весь участок?

Джон хлопал ресницами, приходя в себя, и никак не реагировал.

– Или тебе, маменькин сынок, врача позвать? – продолжал сержант. – Я сейчас тебя допрошу, ты ещё не так запоёшь!

Наконец Джон немного очухался и замотал головой, пытаясь сбросить с себя остатки сна. Оказывается, если полицейский не врёт, он находится в камере уже довольно долгое время – опять наступила ночь.

– Что, ты по-прежнему не будешь отвечать? – ухмыльнулся Ворчун.

– Нет, – произнёс Джон, – я все скажу. Понимаете, я был не в себе и не мог нормально говорить. Я в тот момент был не я. Во мне, по-моему, сидит обгоревший человек, у которого на одной руке перчатка с четырьмя когтями-лезвиями.