Новый расклад в Покерхаусе - Том Шарп

— Я хочу тебя, — выпалил он и тут же спохватился, но, по счастью, как раз в этот момент загудел пылесос.

— Чего это вы там сказали? — заглушая рев пылесоса, заорала миссис Слони. В это время она чистила подушки кресла. Лицо Пупсера стало красным, как помидор.

— Ничего! — завопил он и вернулся к себе в угол.

— Пылесборник набит до краев, — пробормотала служанка и выключила пылесос.

Наступила тишина. В ужасе от своего признания, Пупсер прижался к стене. Он уже было собрался вон из комнаты, но тут миссис Слони нагнулась снять крышку с пылесоса. Он смотрел на ее ноги. Эти ботинки, складка жира, пышные ляжки, края чулок, полукружие…

— Пылесборник забит, — повторила миссис Слони. — Поди попробуй попылесось, когда он забит.

Она выпрямилась, держа в руках пылесборник, серый, набухший… Пупсер закрыл глаза. Миссис Слони вытряхнула пыль в корзину для мусора. По комнате разлетелось серое облачко.

— Вы, часом, не захворали, голубчик? — спросила она и заботливо, по-матерински, посмотрела на Пупсера. Он открыл глаза и взглянул на нее в упор.

— Нет, я здоров, — с трудом пробормотал он. Только бы оторвать взгляд от ее губ, таких блестящих, таких густо напомаженных. — Просто не выспался. Бессонница.

— Нельзя столько работать. От работы кони дохнут, — сказала миссис Слони. Пустой пылесборник вяло болтался в ее руках. В этой штуке было что-то очень эротичное, что именно, Пупсер даже боялся анализировать. — Ну-ка сядьте-ка, я вам кофе сделаю. Сразу и полегчает.

Она схватила его за руку и подвела к стулу. Пупсер тяжело опустился на него и вперился в пылесос. Миссис Слони тем временем снова нагнулась. На этот раз Пупсер увидел больше, ведь теперь он был в сидячем положении, да и поближе к ней. Вот она вставила пылесборник на место и нажала кнопку. Раздался страшный рев, машина с силой всосала мешочек. С не меньшей силой бушевали чувства в душе Пупсера. Миссис Слони выпрямилась и пошла в комнату для прислуги готовить кофе. Пупсер вяло поерзал на стуле. Да что с ним, в самом деле? Надо убираться отсюда поскорее. А то она вернется, и он с собой не совладает. Страшно подумать, что он может натворить. Совсем голову потерял. Еще ляпнет что-нибудь не то. Он собирался тихонько выскользнуть из комнаты, но на пороге появилась миссис Слони с двумя чашками кофе.

— Что это вы нынче такой смурной? — сказала она и протянула ему чашку. — К доктору вам надо, к доктору. Не то, не ровен час, сляжете.

— Да, — послушно ответил Пупсер.

Миссис Слони уселась напротив и принялась неспешно попивать кофе. Пупсер изо всех сил старался не смотреть на ее ноги. Что ж, удалось, но теперь он уставился на ее грудь.

— И цвет лица у вас странный, прямо голубой какой-то, — заметила миссис Слони.

Пупсер встрепенулся.

— Это я голубой? — Он принял слова служанки за оскорбление.

— Что, и спросить нельзя? — Она набрала полный рот кофе, причмокнув так, что стало ясно: намекает на что-то неприличное. — Был у меня как-то паренек, — продолжала она, — как вы, такой же. Так на него частенько находило. Бывало бряк на пол — и ну извиваться. Страшное дело. Уж я его к полу прижимаю, прижимаю…

Пупсер посмотрел на нее страшными глазами. Он представил, как миссис Слони наваливается на него и прижимает к полу. Вообразить такое и сидеть спокойно было выше его сил. Он дернулся, облился горячим кофе и пулей вылетел из комнаты. Только на улице он почувствовал себя в безопасности. «Так дальше продолжаться не может. Я совершенно потерял над собой контроль. Сначала Кухмистер, теперь миссис Слони». Он поспешным шагом вышел из Покерхауса. Путь его лежал через улицу Клэр, к университетской библиотеке.

Миссис Слони осталась одна. Она включила пылесос и стала шуровать щеткой по всей комнате. При этом она хрипло и фальшиво горланила: «Love mе tender, love те true»[13]. Ее немузыкальный рев потонул в гуле пылесоса.

Декан все утро писал письма членам общества выпускников Покерхауса. Он был секретарем общества и ежегодно присутствовал на обедах в Лондоне и Эдинбурге. Этим его обязанности не ограничивались, он регулярно переписывался с бывшими питомцами колледжа. Многие из них жили в Австралии или Новой Зеландии. Для них письма Декана служили связующим звеном со студенческим прошлым, прошедшим в Покерхаусе. Этим прошлым они до сих пор кичились в обществе. Сам же Декан был только рад, что его друзья по переписке живут так далеко и даже не сомневаются, что в колледже с их студенческих лет ничего не изменилось. Так Декан мог создать видимость, что традиции колледжа свято сохраняются, что было весьма далеко от реального положения дел. После того как новый Ректор выступил с речью, скрывать обман стало нелегко. Старческой руке Декана не хватало уверенности. Она ползла по бумаге, словно черепаха. Эта черепаха умела писать, но очень медленно: уж очень была дряхлая. Время от времени Декан поднимал голову и черпал вдохновение, глядя на ясные черты молодых людей. Их фотографиями был завален стол, и их портреты, выполненные сепией, высокомерно взирали со стен. Декан помнил их пристрастие к спорту, мальчишеские проказы, скомпрометированных ими продавщиц, одураченных портных, проваленные экзамены. Из окна его кабинета был виден фонтан, в котором они купали гомосексуалистов. Здоровый и естественный разгул молодых сил — куда до них нынешним изнеженным эстетам. Прежние-то орды никогда не устраивали голодовки в защиту индийских кули, не протестовали против ареста анархиста в Бразилии, не осаждали отель Гарден Хаус из-за того, что не одобряли политику правительства Греции. Они действовали от души, с размахом. Но и о здравом смысле не забывали. Декан откинулся на спинку кресла и припомнил, как знатно погудели ребята в Ночь Гая Фокса в 1948 году. От взрыва бомбы повылетали все окна здания Сената. А дымовая шашка, сброшенная в уборную на рыночной площади, чуть не стала причиной смерти старика гипертоника. Повсюду валялись осколки фонарей. А как автобус назад толкали! А как летали в воздухе полицейские каски! На Кингз Пэрейд студенты перевернули машину. Там, кажется, беременная женщина была, вспомнил Декан. Потом все скинулись, чтобы заплатить ей за нанесенный ущерб. Эх, добрейшей души ребята! Сейчас в колледже таких не найти. Воспоминания будто оживили Декана, перо скрипело и скрипело без устали. У сэра Богдера силенок не хватит, чтобы менять порядки Покерхауса. Декан уж об этом позаботится. Едва он закончил письмо и уже писал адрес на конверте, как раздался стук в дверь.

— Войдите! — крикнул Декан. Дверь отворилась, и вошел Кухмистер. В руках он держал котелок.

— Доброе утро, сэр, — сказал он.

— Доброе утро, Кухмистер, — ответил Декан. Так уже повелось за двадцать лет, стало своеобразным ритуалом: ежедневный доклад привратника всегда начинался с расшаркивания. — Всю ночь шел сильный снег.

— Очень сильный, сэр. Снежный покров не меньше трех дюймов. Декан облизал конверт и тут же заклеил.

— Ну и фонарь у вас под глазом. Кухмистер.

— Поскользнулся на дорожке, сэр. Лед, знаете ли, — объяснил Кухмистер, — очень скользко.

— Скользко? А он, конечно, скрылся? — спросил Декан.

— Да, сэр.

— Что ж, повезло, — сказал Декан. — Слава Богу, не перевелись еще в Покерхаусе лихие ребята. Что-нибудь еще?

— Нет, сэр. Докладывать больше нечего. И не о ком, разве только о нашем дорогом Шеф-поваре.

— Шеф-поваре? А что с ним?

— Ну, не только с ним, сэр. Со всеми нами. Его очень огорчило выступление Ректора. — Кухмистер говорил осторожно, будто шел по натянутому канату: с одной стороны, соваться со своими непрошенными замечаниями ему не пристало, с другой, в душе бушевало справедливое негодование. Однако при его чине с Деканом очень не пооткровенничаешь. Поэтому Кухмистер решил, что безопаснее будет поведать о негодовании Шефа, а тем самым выразить и свои чувства.

Декан повернулся к окну, чтобы избежать затруднительного положения. Он знал, что Кухмистер лукавит, но опасался потворствовать неподчинению или даже поощрять панибратство, пагубное для железной дисциплины. Впрочем, на Кухмистера можно положиться: этот на голову не сядет.

— Передайте Шеф-повару: переменам не бывать, — изрек он наконец. — Ректор просто прощупывал почву. Скоро он поймет свое заблуждение.

— Да, сэр, — с сомнением произнес Кухмистер. — А то эта речь — одно расстройство, сэр.

— Спасибо, Кухмистер, — сказал Декан, намекая, что аудиенция окончена.

— Спасибо, сэр, — ответил Кухмистер и вышел из кабинета.

Декан повернулся к столу и снова взял в руки перо. Негодование Кухмистера вдохновило его и укрепило решимость сорвать планы сэра Богдера. Например, с помощью рядовых преподавателей. Если их как следует накачать, их мнение и влияние могут сыграть решающую роль. Что ж, накачивать, так накачивать.