Сотник. Не властью единой - Красницкий Евгений

Михайло вышел на шум, на крыльцо, – глядь, а Воя-то уже стражника опрокинула наземь! Этак ловко ему подсечку… на себя потянула и… Вот он, страж-то, в пыли! Совсем еще молодой отрок, первогодок, из отряда наставника Филимона… Ну, и что, что молод? С девчонкой не справился! Надо будет Филимону сказать.

Однако на дворе все еще только зачиналось! Увидев такое дело, второй страж с возмущенным воплем подскочил от ворот, грозно подняв над головою рогатину.

Подбежал, замахнулся:

– Ах ты ж змеища!

И получил удар под дых! Не кольчуга бы – уж точно пополам бы сломался, да и так удар вышел хоть куда: Добровоя, подпрыгнув, хлестко ударила ногою – Брюс Ли отдыхает! Подол-то подрезан оказался… все предусмотрела. Правда, про кольчугу забыла… не подумала как-то… Сама же и поранилась, упала… Оба унота вскочили, выхватили мечи…

И все это как-то быстро – секунд десять – пятнадцать, вряд ли больше!

– А ну хватит! – раздался с крыльца грозный начальственный рык. – Хватит, я сказал!

Погрозив кулаком, Миша велел юным стражникам помочь девчонке подняться…

– Господин сотник? Ее в подвал велите?

– На крыльцо!

– Да отстаньте вы, чучелы стоеросовые! – заругалась Воя. – И без вас пойду. Руки убрал, кому сказала?!

Махнув рукой отрокам, Михайла повысил голос:

– Все! Свободны. На пост! На пост, я сказал!

– Слушаюсь, господин сотник! – хором отозвались уноты.

Отошли, недобро посматривая на Добровою, перешептывались:

– Вот ведь вобла чертова! Ничо, еще повстречаемся…

Подойдя к сотнику, Воя вежливо поклонилась:

– Про прелюбодеев вызнала, господин.

– Каких еще прелюбодеев?

– Тех, что в стогах…

– А! – вспомнил Миша. – Ну, заходи, заходи, поднимайся. Ты как, не очень зашиблась?

– Да не очень, – девушка повела плечом и, оглянувшись на юных стражников, усмехнулась. – Кабы не кольчуги бы…

– Тебя кто так драться научил? – пропуская деву в дверь, полюбопытствовал Миша.

– Егор Унятин, старшой наш, – Добровоя ответила глухо и как-то не очень охотно. – Воин, он тогда с тобой… с ляхами… Руку потерял, хорошо Юлька-лекарка выходила!

– Помню Егора – славный воин. Много тогда погибло… Ну, заходи, заходи, не стой. Садись вон, на лавку… Кваску? По жаре-то?

Не дожидаясь ответа, сотник лично плеснул кваску из плетеной баклаги в деревянную, с хохломой, кружку:

– Пей.

– Благодарствую.

Гостья тут же опростала полную кружку. Пила с жадностью, одним махом. Так же, как только что дралась! Вот это девка. Не смотри, что на лицо… увы… Да и на фигуру – тоже. Хотя – а что фигура? Ну – вешалка… Так ей сколько годков-то? Поди, не больше пятнадцати… Пока еще в тело войдет…

– А ты у наших наставников поучиться не хочешь? – как бы между прочим поинтересовался Михайла. – Борьбу подучить… и все такое прочее…

– Не, не хочу. Некогда. На подворье дел много, а мужиков в семье почти что и нет. Да и рядок на пристани открываем.

– Так там уж рядков-то полно!

Сотник не выдержал, хмыкнул. Собеседница тоже улыбнулась, но этак кривовато, видно, ухмылка Миши ее все же задела.

– Там рядки – да не те, – Воя дернула шеей. – Пиво-мед, пироги, сласти. А мы станем доски ладейные продавать, уключины, взвар-смолу да пеньку – конопатить, и все вот такое!

– Понятно. Все для ремонта судов. А что? Идея хорошая. Ну, что, Войша-краса, давай, рассказывай!

При слове «краса» девушку передернуло:

– Господин сотник! Можно попросить… Я ведь знаю, что некрасивая… Так что… ну это… не надо…

– Не бывает некрасивых дев! – Михайла пристукнул ладонью по столу. – Я всех так зову. Но! Просьбу твою запомнил.

– Благодарствую, господине…

Вскочив с лавки, девушка поклонилась.

– Да не кланяйся ты по сто раз, – отмахнулся Миша. – Ой… про подол спрошу. На пуговицах? На булавках?

– На бечевочках. Сама придумала, – Добровоя потупилась, зарделась. – Ну это… Я же – девушка, у меня ноги сильные, а руки – так себе. Руками-то я отпор знатный дать не смогу, а вот ногами – другое дело!

– Видел я твое дело. Молодец! Так что там у нас со стогами?

– Есть у нас на покосе отрок красной, Баженом кличут. А с другой деревни, с Василькова, – Сияна, девица. Коса без ленты – жениха нет. Чего б и не миловаться? Так и до ленты, до жениха… На то и покос ведь.

Ну да, ну да – покос не только хозяйственное дело, но и социальное – молодежь судьбу свою строит. Как на комсомольских стройках, на БАМе том же…

– Так вот, господине, – так и не усевшись, продолжала девушка. – Оба они видели ночью здоровенного лешачину!

– Лешака?! – Миша вскинул глаза.

– Нет, господине, – покрутила головой Добровоя. – Не лешака, а лешачину. Лешаки – это люди, из земель Журавля-боярина. Лешачина же – не человек, а леший – хозяин леса. Здоровенный, весь в траве-мураве, на голове – оленьи рога! Да еще хвост, как у коровы.

– И все это они рассмотрели?

– Рассмотрели… Месяц как раз вышел. А он, леший-то, из реки и вышел. Как раз по берегу шел, пробирался за кустами. В стогу слышно было, как кряхтел. Сиянка-то других своих повлюбленков боялась, хоронилася… Вот и прислушивалась. Как услыхали шаги – тут же в траве и схоронились. А уж потом увидали – леший! Говорят, страшный такой… с рогами!

– И что этот страшный с рогами делал?

– А ничего не делал. Походил возле стогов да ушел, а куда ушел – того милованцы не видели, к своим убегли. Испугалися.

– И ничегошеньки никому не рассказали? – не поверил сотник. – Да быть такого не может, чтоб не похвастались! Как же – лешего увидали. Такое уж не каждый раз.

Добровоя скривила тонкие губы. Не улыбка вышла, скорей – гримаса, отчего плоское лицо ее стало еще более некрасивым, страшненьким даже.

– Они б и похвастались. Кабы не боялись. У Бажена дева есть, у Сияны – парень, почти жених… Вот и испугались. Что уж тут говорить, трусоваты оба.

Леший… Михаил Андреевич Ратников ни в каких таких леших и прочих русалок не верил напрочь, как и во все, что противоречило диалектическому материализму. Михаил-то Андреевич не верил… а вот Миша Лисовин – так очень даже! Да мало ли кто в этих чащобах языческих жил, людям потихоньку гадил? Леший, водяной, русалки… Гнусный кровавый морок – Морена, Мара, кикимора, что выходит по ночам из своих поганых туманных болот, пьет кровь и людские сердца выедает! По крайней мере, именно так утверждала тетка Нинея, ведьма и жрица, – а с чего бы ей врать-то? Внучка еще ее, Красава… Красава-краса… Вот уж точно краса, не зря Юлька ее недолюбливает!

«Ну, что скажете, сэр Майкл?»

Выпроводив Добровою, сотник развалился в резном полукреслице и, вытянув ноги, принялся разговаривать сам с собою – думал.

«Итак, сэр Майкл, что мы имеем? Имеем предположительно нескольких лешаков – воинов-невидимок из земель Журавля. Кому они там сейчас починяются, Бог весть. Кто-то – местным, а кто и свою игру ведет. Могли лешаки все это непотребство спроворить – и на покосе, и на кладбище? Если им надо – запросто. Иное дело, что раньше они как-то ничем подобным не грешили, вели себя смирно и по чужим землицам не пакостили. Так-то оно так. Но ведь все могло измениться! Кто-то мог лешакам – тем самым, что себе на уме – что-то пообещать, подкупить, наконец… На эту тему надо бы лучше с Кузнечиком, с Тимофеем… Он ведь оттуда – больше про лешаков знает.

Да, лешаки… больше некому! На пастбище пробрались незаметно, а на покосе их – его! – совершенно случайно заметили. Совершенно случайно… Что, что, сэр Майкл? Говорите – леший? Ну-у, батенька! Эдак до чего угодно договориться можно. С нечистой силой нам как-то бороться не с руки, так будем пока считать, будто ее и не было. А были лешаки, воины-невидимки… Впрочем, не такие уж и невидимки – здоровенный, с хвостом и оленьими рогами! Ну, это все можно легко приделать… опять же – для маскировки. В леших здесь верили все, такое уж было мировоззрение – полухристианское-полуязыческое… Религиозное! В Средние века иного ни у кого не имелось!»