Тезисы о Воображаемой партии - Степан Михайленко
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
XXI
Бойцы Воображаемой партии подобны иррегулярным войскам. Они участвуют в этой Испанской войне, в которой спектакулярный оккупант вынужден нести разорительные расходы на размещение войск и техники, и где свирепствует обострённая диалектика, в соответствии с которой «сила и значение иррегулярности определяется силой и значением регулярного, поставленного партизаном под вопрос» (Карл Шмитт)16, и наоборот. Воображаемая партия может рассчитывать на эту константу: что горстки партизан достаточно, чтобы парализовать всю «партию порядка». В ведущейся сейчас войне не осталось ничего от jus belli[19]. Враждебность абсолютна. Сама «партия порядка» время от времени без колебаний напоминает, что необходимо действовать по-партизански везде, где есть партизаны: достаточно знать, какими стали тюрьмы в последнее десятилетие, и как всевозможные силы охраны правопорядка привыкли поступать с «маргиналами», чтобы понять, что этот лозунг обозначает произвол и кровопролитие. Поэтому пока рыночная власть сохраняется, бойцы Воображаемой партии должны готовиться, что она будет поступать с ними или как с преступниками, или как с дичью на охоте, в зависимости от обстоятельств. Несоразмерность оружий и наказаний, которыми рыночная власть отныне угрожает им, не связана с какой-либо конъюнктурой политики репрессий, она лишь соответствует тому, чем сама эта власть является, и кем является её враг. Этим выражается тот простой факт, что Воображаемая партия в своём основании содержит отрицание всего, на чём стоит рыночная власть, отрицание, которое сначала проявляется как действие, и лишь затем – как дискурс. В отличие от революций прошлого, грядущее восстание не взывает к какой-либо светской трансцендентности, кроме продолжающегося разрушения столь многочисленных репрессивных режимов, которые настолько стремились установить свою правомочность, что в итоге стали ненавистными. Она ни в коем случае не претендует на то, чтобы получить свою легитимность от Народа, от Общественного мнения, от церкви, от Нации, от Рабочего класса, пусть даже и опосредованно. Она основывается ни на чём, но это ничто – это Небытие, которое, как известно, идентично Бытию. То, что её преступления свидетельствуют о столь удивительном суверенитете, и то, что она не вписывается ни в одну из этих конкретных трансцендентностей, в конечном счёте уже мёртвых, говорит о том, что она вместо этого коренится в самой Трансцендентности как таковой, без каких-либо посредников. Таким образом, она представляет для рыночного Государства самую значительную опасность, с которой оно сталкивалось. То, что теперь стоит у него на пути, не оспаривает тот или иной аспект права, тот или иной закон, скорее, он нападает на то, что предшествует всякому закону, – обязанность подчиняться. Положение усугубляется тем, что партизаны Воображаемой партии своими манёврами самым злостным образом нарушают все существующие правила, даже не стремясь их преступать, просто действуя с пренебрежением к их существованию. Они не противятся закону, они слагают его с себя. Воображаемая партия претендует на то, чтобы основываться на превосходящем все писаные и неписаные законы, на норме вне закона, которой она является. Следовательно она повторяет предельно возмутительный поступок саббатианской доктрины, утверждавшей, что «исполнение Закона есть его нарушение», и идёт ещё дальше. Будучи подлинным упразднением древнего закона, который разделял, раскалывал и разъединял, Воображаемая партия представляет собой фрагмент Тиккуна. Она отвечает на чрезвычайное положение чрезвычайным положением, тем самым возвращая всю правовую систему к её скорбной иллюзорности. Наконец, то, что она не представляет никого и ничто, ни в коем случае не является следствием недостатка, но, наоборот, является следствием излишества, следствием отказа от самого принципа представительства. Исходя из фундаментальной неприводимости всего человеческого существования к единому знаменателю, она провозглашает себя неподдающейся представительству – непредставляемой и непредставляющей. Аналогичная в этом и тотальности языка, и тотальности мира, она отвергает всякое приведение к конкретному единому знаменателю. Такая Воображаемая партия, которая сводит все памятники права к их ничтожному происхождению из древнеримских выдумок, возводит рыночное Государство в ранг преступного сообщества, лишь более солидного, более организованного и более могущественного, чем остальные. И это никоим образом не предполагает какой-либо социальной дезорганизации: в двадцатых годах прошлого века Чикаго управлялся образцовым образом. Как мы видим, Воображаемая партия настолько же антигосударственна, сколь и антинародна. Нет ничего более отвратительного для неё, чем идея политического единства, за исключением идеи послушания. В нынешних условиях Воображаемая партия может быть только беспартийной массой, потому что, как точно подметил чмошный Гоббс, «когда граждане восстают против Государства, они становятся массой против народа».
СТРАХ…
«Когда речь заходит о субъективных ощущениях, – поясняет Кристоф Дежур […], – мы переходим в область, не являющуюся частью видимого. Страдание и боль ощущаются, но их нельзя увидеть. Что можно увидеть, так это декомпенсацию и стратегии защиты».
«Помимо “классических” патологий переутомления, включающих в себя японское кароши (смерть на работе) и англо-саксонское burn-out[20], мсье Дежур отмечает “недавнее массовое проявление страха”».
(“Le Monde,” четверг, 9 апреля 1998)
…И ТРЕПЕТ
«Так, мы всё чаще и чаще наблюдаем «встряску сотрудников» (за плечи), которая, по утверждению Кристофа Дежура, “вызывает испуг не только у непосредственно подвергнутого ей сотрудника, но и у его коллег”».
(Там же)
Натан из Газы возглавляет армию десяти колен Израилевых
XXII
Хотя понятие Воображаемой партии прежде всего обозначает негативность в подвешенном состоянии[21] и вместе с тем невидимость этой негативности, его также необходимо воспринимать как понятие, благодаря которому можно осознать позитивное содержание всех этих практик, из которых Спектакль способен постичь лишь негатив, то есть то, чем они не являются. Тот, кто называет «политическим кризисом» массовое дезертирство из смрадного пространства политических институций, «кризисом культуры» – упрямое безразличие, с которым встречают весь тот изумительный шлак, который сезон за сезоном производит современное искусство, «кризисом образования» – нарастающий отказ от школьного заточения, «экономическим кризисом» – молчаливое сопротивление капиталистической модернизации и всё более распространяющийся отказ от работы, «кризисом института семьи» – окончательное разрушение нездоровой нуклеарной семьи, «кризисом социальных связей» – открытое неприятие отчуждённых общественных отношений и
