Греческие календы - Евгений Санин

Ливия умоляюще посмотрела на сына.

— Что мне ответить тебе? Я — жена Августа и мне не безразлично, кто заменит его после смерти. И пока я жива, я покажу тебе, на что способна мать, которая больше всего на свете любит своего сына. Сеян! — громко позвала она. Офицер претория быстрыми шагами вошел в залу и вопросительно посмотрел на Тиберия. Потом — на Ливию.

* Друз погиб в 9-м году до нашей эры, упав с лошади.

* * Гай и Луций Цезари —- внуки Августа и Марка Агриппы и его дочери Юлии, которых он готовил в преемники, умерли в юношеском возрасте.

Август приказал, — выделяя каждое слово, сказала она, — во избежании смуты после его кончины из-за наличия в государстве двух его приемных сыновей, немедленно лишить жизни одного из них...

Ливия, замолчала на мгновенье и Тиберий почувствовал как цепенеет его тело...

—Агриппу Постума, — наконец докончила его мать.

Сеян красноречиво посмотрел на дверь спальни.

— Август спит, и приказал не тревожить его, — строго заметила Ливия. — Кто сейчас охраняет Постума?

— Войсковой трибун, — после недолгого раздумья ответил Сеян.

— Я продиктую ему письмо от имени Августа. Пришли мне скрибу, а сам готовь к поездке на Планазию гонца. Пусть загонит хоть сотню лошадей, но чтоб к вечеру доложил о выполнении приказа.

Сеян вышел. Ливия продиктовала скрибе письмо войсковому трибуну и, отпустив раба, обернулась к безмолвно стоящему в глубине залы Тиберию.

—Что, осуждаешь меня?

Тиберий не ответил.

—По глазам вижу, осуждаешь. Поверь, то, что я сделала для тебя — сущий пустяк по сравнению с теми деяниями, которые на счету Августа. Не теми, что он обнародовал год назад, а известными лишь мне. Так, капелька крови в море той, что пролил он. И тем не менее, сегодня он станет богом. Что же тогда остается нам, смертным? — Ливия улыбнулась и, подойдя к сыну, снова принялась гладить его руку: — А скрибу надо убрать!

На всякий случай. . Надеюсь, хоть это мне не придется делать за тебя?

IX Отпустив Тиберия, Август лежал с закрытыми глазами. Вспомнилось ему детство, родительский дом у Бычьих голов в Палатинском квартале, детская комната — маленькая, душная, больше похожая на чулан.

"Фуриец! Фуриец!" — дразнятся соседские мальчишки и мать, утирая ему слезы, ласково объясняет: "Не плачь, это прозвище вовсе не обидное! Однажды твой отец разбил беглых рабов Спартака в Фурии. Вот соседи и прозвали его в честь этого фурийцем, а мальчики — тебя..."

За дверью послышался громкий возглас Ливии.

32 Тихая улыбка на лице Августа сменилась недовольным выражением. Он открыл глаза, бегло взглянул на клепсидру, невольно отметив, что еще на четверть часа приблизился к черте, за которой ему не будет возврата даже в эту ненавистную комнату. Потом поднес к заслезившимся от света глазам ослабевшую руку. Посмотрел на высохшие, старческие пальцы. Вздохнул.

Коротка человеческая жизнь. Что может быть на свете короче ее? Хоть двадцать лет проживи, хоть семьдесят, а все кажется, что и не жил вовсе. И не надышался вволю, а так, лишь раз вдохнул полной грудью. Вдохнуть-то вдохнул, а выдохнуть уже некогда. Жизнь прошла... И не устрашишь проклятую смерть ни эдиктами, ни приказами, как не обманешь лестью и уговорами, не купишь за все золото мира. .

— Все вон!! — закричал на кого-то за дверью Тиберий. — Цезарь велел не беспокоить его!

"Цезарь"... — грустно улыбнулся Август.

Да, он никогда не повторял ошибок своего предшественника. Не отличался роскошным дворцом и золотой посудой, довольствуясь скромным домом и жесткой постелью, которой вряд ли позавидовал бы и простолюдин. И тем не менее более полувека был единовластным правителем римского народа. Его господином. Некоронованным царем республики.

"Цезарь, Цезарь..."

Август зримо увидел высокого, худощавого Юлия, его живые глаза, зачесанные с темени на лоб поредевшие волосы. Усмехнулся. Единственное существенное неравенство между ними в пользу Цезаря заключалось в том, что Юлия после гибели причислили к богам, а он, Октавиан, был лишь сыном бога. Но скоро и это различие должно было исчезнуть, как исчезает грань между ночью и днем, когда алая полоска на востоке истончается, слабеет, а потом и вовсе теряется из глаз.

Прошло несколько часов.

В спальню то и дело заходили Ливия, Тиберий, лекарь. Раб наконец-то принес завтрак, от которого, впрочем, Август отказался. Потом — обед, к которому он не притронулся.

Лекарь нарочито бодрым голосом уверял, что дела решительно идут на поправку. Тиберий поддакивал ему. Ливия просила выпить хоть глоток его "любимого" ретийского.

Август рассеянно улыбался им или невпопад спрашивал, нет ли в городе беспорядков.

Воспоминания по-прежнему не оставляли его. Они были как это ретийское вино, терпкое, горьковатое, приятное лишь тем, что весь Рим восторгался неприхотливым вкусом своего принцепса. Еще бы, Август пьет самое дешевое вино! Он поистине первый среди равных в возрожденной им Республике! Знали бы они, до чего противно ему было это вино! Как не любил он носить домотканую одежду, грубую и неудобную, но дававшую ему лишний повод подчеркнуть свою приверженность старым римским обычаям. Как неудобно было ходить в башмаках, подбитых толстыми подошвами, чтобы казаться выше ростом!..

Август невольно посмотрел на окно, за которым спешили по своим делам, любили, рожали детей жители города Нолы, а там дальше Капуи, Пренесты, Рима...

Со стороны могло показаться, что Республика живет и здравствует, и новый царь появится в ней не раньше, чем настанут греческие календы. Сенат обсуждает важные государственные дела, народное собрание выбирает консулов и принимает законы. Нет — за всем этим всегда стоял он — император Цезарь Август, сын бога, без согласия которого за все эти годы не избирался ни один консул, не был принят ни один закон!

Да, он изредка позволял произносить на заседаниях ответные речи против себя, казавшиеся сенаторам верхом гражданского мужества, оставлял без серьезных последствий анонимные памфлеты и злословие на дружеских пирушках. Они больше пугали на следующее утро протрезвившихся друзей, чем его самого. Он жертвовал малым, чтобы получить все. А они так и не поняли этого. Что ж, тем интересней получится финал всего представления...

Август слабым движением подозвал к себе Ливию...

—Беспорядков в городе из-за меня нет?

— Нет-нет — торопливо ответила она. — Ты уже спрашивал об этом.

- Позови цирюльника, пусть причешет меня...

—Ну что ты дорогой! Я с радостью сделаю это сама!

Ливия взяла со столика гребень и аккуратно расчесала редкие, слегка вьющиеся волосы мужа.

- Поправь подбородок... — тихо попросил Август.

Ливия осторожно приподняла отвисшую нижнюю челюсть, обнажавшую редкие и неровные мелкие зубы. Погладила лицо мужа, заостренный с горбинкой нос, сросшиеся брови. И зная, что он всегда бывает доволен, когда собеседник отводит от его лица взгляд, точно чувствуя в нем божественную силу, опустила глаза.

- Хорошо... — прошептал Август и спросил: — Мои друзья приехали, чтобы попрощаться со мной?

- Д а .

- Зови их.

Ливия вопросительно посмотрела на лекаря. Тот склонился над Августом, пощупал пульс и согласно кивнул.

... Один за другим в спальню входили возвеличенные и обласканные Августом сенаторы, консулы, трибуны. Гай Юний Силан, Марк Фурий Камилл, Секст Аппулей, Лициний Руфин... В растерянности они топтались у порога, не решаясь приблизиться к ложу, на котором лежал их умирающий благодетель.

"Нет, — думал Август, недолго задерживаясь взглядом на каждом. — Далеко им до Агриппы, Мецената, Галла. Все они лишь хорошие партнеры по игре в кости и собеседники, но чтобы быть друзьями..."

- Агриппа! – невольно вырвалось у него. – Почему я не вижу Агриппы?

— За ним послали! — ответила побледневшая Ливия. – С минуты на минуту Агриппа Постум будет здесь!

—Я спрашиваю не о Постуме, а о Марке Агриппе, — возразил Август и, спохватившись, обвел сенаторов долгим, насмешливым взглядом. — Ну, хорошо ли я сыграл свою комедию жизни?

И не дожидаясь ответа, неожиданно звонким голосом добавил:

«Коль хорошо сыграли мы, похлопайте И проводите добрым нас напутствием!»

Насладившись видом опешивших сенаторов, он дал им знак удалиться, но в этот миг, расталкивая всех, в спальню ворвался запыленный войсковой трибун. Август сразу признал в нем того самого офицера, который охранял их, пока он беседовал с Постумом.

—Что? — заподозрив неладное, спросил он, чувствуя, что ему уже не хватает дыхания.

— Где Агриппа?

—Его больше нет! — четко ответил трибун.

Побледневшая Ливия со словами "Разве вы не видите, Август бредит, он зовет своего умершего друга", принялась выпроваживать сенаторов.

Тиберий из-за головы Августа знаками приказывал трибуну замолчать.