Мое чужое лицо - Ника Муратова

Что оставалось Катерине в этой жизни? Родить ребенка, обреченного влачить такую же унылую беспросветную жизнь? Она не смогла даже за взрослой сестрой углядеть, как она справится с маленьким ребенком, которого, к тому же, вряд ли сможет когда-нибудь полюбить? Она чувствовала себя ни на что неспособной. Похоже, что для неё в этом мире отмеряно лишь самое плохое, все хорошее раздали другим. И что она будет делать с таким багажом? Она шла вдоль автотрассы, не соображая, куда она двигается и зачем. В какой-то момент она остановилась, схватившись за сердце, внезапно болезненно ощутив его существование. Боль отпустила. Но мысли продолжали буравить душу. Ах, как было бы просто закончить все одним разом и забыться в безмолвии… Катерина забралась на бордюр, но понимала, что ей никогда не хватит смелости прыгнуть с него на дорогу. Шажок, еще шажок…

Она смотрела на мчащиеся мимо машины и они представлялись ей людьми в её жизни, спешащими по своим делам. Им нет дела до неё, до её проблем, до её беды. Никому нет до неё дела. Ей хотелось крикнуть им вслед, знают ли они, как страшно жить таким, как она? Как она устала от своей жизни? Как изуродовано её сердце, покрытое шрамами, словно пиявками? Как тяжелее и тяжелее ей становится цепляться за жизнь и делать вид, что у неё все в порядке? Еще с тех пор, как умерла Даша, родная, любимая Дашута, еще с тех пор, как она упустила её, не удержала её раненое сердце в своих руках, не согрела остывающую душу своим теплом…

Знают ли эти занятые своей жизнью люди, как часто она сидит в своей квартире в полном одиночестве и плачет навзрыд? Как ей хочется быть замеченной, понятой и услышанной? Как часто ей хочется бросить все к черту и раствориться в темноте? Как давно у неё не появлялось новых знакомых? Да она и не стремилась к этому. У неё не было сил на дружбу, она боялась боли и не пускала никого в свою переполненную болью душу. Лишь Леню пустила. А он разорвал все в клочья и ушел. Знают ли эти людишки, мчащиеся в своих автомобилях, как она начинает каждый день с того, что ищет хоть малейшую причину прожить еще один день? Любовь на короткое время избавила её от этой привычки, но и то лишь для того, чтобы потом она усилилась. Как ей до слез жалко своих бедных родителей, которым она не в силах помочь, потому что сама же подвела их, способствовала их боли, оттолкнула их, отгородилась? Как ранит их ничем неистребимая любовь? Знают ли эти равнодушные люди, как иногда ей, Катерине, хочется, что её просто обняли покрепче и хоть на одно мгновение проявили заботу? Просто сказали ей об этом искренне, без подтекста, от всего сердца? Сказали, что любят её? Быть может, это дало бы ей хоть одну причину, хоть одну зацепку полюбить эту странную жизнь?

Мимо проносились, завораживая скоростью, машины, а она все стояла, покачиваясь, словно в ступоре, не зная, куда деть свою никчемную жизнь. Стояла, пока её не вывело из равновесия неожиданное прикосновения сердобольной старушенции….

— Скорее, скорее, освободите проход, готовьте операционную! Экстренная больная!

Мертвенно бледную Катерину привез в Центр Экстренной Помощи донельзя перепуганный водитель сбившего её джипа. Дежурный врач, осмотрев её, покачал головой. С такой травмой трудно будет что-либо сделать. Но он был призван бороться за жизнь пациентов до последнего и сделал все, что смог.

Несчастная Катерина не выдержала схватки со смертью. Во время операции она скончалась.

— Это конец, уже ничего не сделаешь. Оформляйте. — хмуро сказал Артем Данилович, молодой хирург, оперировавший её. — Да, и свяжитесь с Булевским из ожогового центра. Похоже — это его клиент.

— В милицию сообщать? — спросил ассистент.

— Составьте описание и приложите к истории, а остальным пусть Булевский занимается, у них там свои процедуры с донорами.

Артем Данилович в нерешительности остановился и оглянулся. Он сделал, что было в его силах. Возможно, даже больше, чем нужно. Но кто же знал…

Глава 4

Профессор Булевский сидел в своем кабинете, в полной темноте, обхватив голову руками. Пальцы, тонкие гибкие пальцы хирурга, столь верно служившие профессору столько лет, вцепились в седые волосы, словно змей разума в свою жертву. Мозг напряженно работал, обрабатывая информацию. Многолетний опыт по пересадке кожного трансплантата практически подошел к концу. Булевский стоял на пороге мирового открытия. Он не просто стоял, он уже шагнул туда одной ногой, ощутив будоражившее кровь тепло прожекторов, но вот вторая застряла за порогом. Бессонные ночи, нервные клетки, невосполнимо утраченные при неудачах, разочарования, булыжниками усыпавшие его путь, тысяча смертей подопытных животных — все это поблекло и забылось в лучах победы. Разве это имело хоть какое-то значение, когда вот он — результат, в его руках, вот они — формулы, составы, расчеты, результаты клинических опытов, все, абсолютно все подтверждающее его правоту. Он сделал это! Он смог доказать возможность полного обновления внешности путем пересадки чужой кожи в неограниченных количествах. И его метод работал! Никому еще не удавалось достичь такого. Максимум, чего добивались его коллеги — это пересадки небольших кусочков, да и то чаще всего на время чужеродные куски либо отторгались, либо приживались уродливыми рубцами. Его же больные покидали клинику как «новенькие», словно и не было в их жизни никаких катастроф, и служили живым свидетельством его успеха.

Он довольно долго пробовал себя в разных сферах хирургии. Будучи экспериментатором по природе, он перепробовал многое, пока не возглавил ожоговый центр, где нашел себе широкое поле деятельности для работы с кожей. Вот тут-то он и задумал сосредоточиться на одном и изобрести нечто совершенно новое. И немало преуспел в этом. Пациенты и коллеги знали его способности, клиника его всегда была переполнена людьми, стремящихся к идеальной пластике. Деньги текли ручьем, больные не скупились ради своего здоровья и красоты. Центр процветал, как и он сам. Слава уже коснулась его кончиком луча, но еще не осветила настолько, чтобы удовлетворить его амбиции. Как актер, получивший Оскара за второстепенную роль, все равно мечтает о награде за главную, так и его прожорливому самомнению было мало достигнутого признания.

Профессор так долго шел к своей славе, что он не мог, просто был не в состоянии удовлетвориться стандартным представлением своих опытов. Кого впечатлит лоскут кожи на ноге? Никого. Даже если это спасло жизнь человеку после тяжелого ожога, даже если он теперь может жить без рубцов. Это не произведет желаемого фурора. Булевский был тщеславен. И он умел ждать. Он ждал СВОЕГО пациента. Пациента, который затащит его вторую ногу в свет прожекторов мировой известности. Все было готово для этого, он даже точно знал, КАКОЙ это должен быть пациент. Осталось только дождаться момента.