Бурые Маслянистые Пятна - Виктор Ассаул

Старик на время замолчал. В руках у него был посох. Он ковырял им землю у ног, видимо, о чем-то размышлял. Наконец, он поднял глаза.

– Нету больсэ Постасиков…

– То есть как это нету?

– Нету. И Лига твой больсэ нету. Лопнул Обединены Лига.

Муут побледнел.

– Послушай, старик. Что ты несешь? Ты думаешь, что ты несешь?

Бвана-Тэ помолчал. Потом протянул какую-то бумажку. Муут поднес ее к глазам и прочитал: "Объявление

Назначенная на вторник эвакуация Объединенной Лиги переносится на пятницу."

Мууту ужасно захотелось вырвать у него посох и ударить им как следует по этой старой голове с хитрыми, спокойными глазками, но он сдержал себя. К тому же и сил не было.

Может, старик путает, подумал Муут. Или врет. Но зачем ему это?

– Ты серьезно? – спросил Муут. – Ты ничего не путаешь?

Старик молчал.

– Тогда я пойду обратно. Очень жаль, что ты не смог мне помочь. Как мне отсюда выбраться?

– Куда ити? Некуда больсэ ити. Лопнул твой Лига.

– Ты что, с ума сошел? – Муут растерялся. – Болтаешь, сам не знаешь что.

– Будес здес зыть. С нами. А куда тебе ити? Некуда больсэ ити.

Муут почувствовал, как земля уходит у него из -под ног. Он был еще очень слаб. Старик это заметил и негромко, сипло закричал:

– Ауаа! Ауаа!

Из -за дома появилась женщина, та самая.

– Дотька моя, Ауаа, – сказал Бвана-Тэ и улыбнулся.

Но Муут этого уже не слышал, ему стало дурно. Ауаа взяла его под руку и отвела в дом.

Лиловый закат освещал двор неярким, уютным светом. Муут сидел у забора, озабочено скрестив руки. Вот уже, наверное, месяц, как он сюда попал. Дни текли незаметно и, самое страшное, – не было видно выхода.

Необходимо что-то придумать, что-то предпринять, думал Муут. Главное – выбраться отсюда. Но как?

На этот вопрос Муут не знал ответа. Он вспомнил, как в первый же день, еще не оправившись от болезни, попытался вернуться в Городище. Но, пройдя совсем немного, упал без сил. Вспомнил, как потом отлеживался, скрипя зубами от злобы и не зная, что делать, как ухаживала за ним дочь Бвана-Тэ, да и сам старик тоже.

Муута бесило поразительное спокойствие Бвана-Тэ, его никогда не меняющееся выражение лица, эта глупая улыбка. Казалось, старик что-то знает, что-то очень важное и нужное Мууту, значит, но молчит. Муут ни раз пытался поговорить с ним, выяснить, что к чему, но старик упорно повторял, что ничего не знает. Почему, например, Муут заболел? Чем объясняется этот провал памяти? Если старик не знает, то как ему удалось его вылечить? Или вот – Муут, хотя и смутно, но помнил примерно, как он сюда попал, а когда, поправившись, попробовал выбраться отсюда, выйти к реке, то не смог – эти бескрайние поля, поросшие цветами, казалось, не имели конца. Бвана-Тэ молчал. И это молчание раздражало Муута. Он даже пару раз не выдержал и нагрубил старику.

Недели две назад, Муут тогда уже выздоровел, ни свет ни заря вваливается в комнату старик, как всегда без стука, и бесшумно ступая по скрипучему полу – Муут никак к этому не мог привыкнуть, постукивает по плечу, мол, пора вставать. "В чем дело?" – спросил Муут. Оказывается, пришел звать на работу. Пора, мол, солнце не встало, не жарко, нужно пахать. Что же он тогда ему ответил? Муут точно не помнил, помнил только – что-то грубое. Старик ушел, а на следующий день – та же история. Сначала Муут взбесился, но потом подумал – все же кормят, обувают – нехорошо так и, вздохнув, пошел за стариком. Тот дал ему какую-то деревяшку – мотыгу, что ли? – и пошли они в поле. Работа была изнуряющая. Но Муут был все же молод и силен, а старик хотя и тянулся за ним, довольно быстро выдыхался, и они шли домой, так что Муут не очень уставал.

Постепенно он привык вставать рано, привык к работе. Иногда даже ловил себя на том, что начинает разговаривать как старик – не спеша, размеренно. И от этой привычки, от конформизма становилось тошно. Тогда он по -серьезному стал собираться в дорогу. Откладывал пищу, одежду, откладывал тайно, с оглядкой. Но, как он теперь понимал, и старик, и дочь знали об этом и, удивительное дело не мешали. Они не отговаривали его, не запрещали, – эти люди были уверены, что никуда он уйти не сможет, что отсюда уйти просто невозможно. Мууту было стыдно – приходилось, как -никак, воровать, но он считал, что как только выберется отсюда, воздаст сторицей – и деньгами, и продуктами.

Наконец, настал тот памятный день – еще не начало светать, как он вышел. Незаметно, воровато. нашли его на третий день, без сознания. Старик притащил его обратно на спине, дочь отпаивала какими-то настойками, в общем, вылечили. Тогда-то и закралось впервые в душу сомнение. А можно ли вообще выйти? Может, прав старик? Когда-то давно, в Управлении, один парень рассказывал – есть такие места, в которые можно только войти. Выхода нет. Неужели… Нет, об этом лучше не думать, так можно сойти с ума. Лучше уж собираться, уходить, но жить с надеждой. Однако, мысль эта возвращалась все чаще и чаще. И тогда Муут запил. Недалеко от дома был земляной сарайчик, в сарайчике погреб. Как-то, из любопытства забравшись туда, Муут обнаружил бочки с хорошим выдержанным вином и, незаметно от старика, стал туда наведываться. Отчаяние отступало, когда пьяный и повеселевший он выходил вечером в поле. А может, все действительно не так уж и плохо, что, в сущности, он потерял – родных у него не было, друзей, чтобы настоящих – тоже. Работа? Паршивая. Дешевая романтика. А здесь – живи себе спокойно, никаких забот. Дом, свежий воздух… Но что-то все же тянуло, тянуло назад. В водоворот событий, к опасностям, тревоге, к неустроенной жизни. Здесь, в тишине и покое Муута не покидало чувство, будто остановилось время, остановилось только здесь, для него и старика с дочерью, а весь остальной мир уходит все дальше и дальше. И уже не вернется. И бесконечная тоска заполняла душу.

Этот старик… Он смотрит как будто насквозь. Такое впечатление, что он читает твои мысли, надежды. Даже самые сокровенные. Что-то есть в нем магическое, колдовское. "Как же, как отсюда уйти?" – вновь и вновь спрашивал себя Муут и не находил ответа. И еще эта женщина… В общем, красивая, добрая. И привязалась к нему. Да, конечно, он не прав, но почему-то никак не может от нее отказаться. Муут казнил себя, презирал, но что делать? Может, она ведьма? Или, может, это любовь? Когда она вечером входит в комнату, и слышится неясный, волнующий аромат диких трав, он теряет голову. А потом – порыв пьянящей страсти, когда губы ищут губы, а руки неизвестно что, когда приходит что-то будоражащее, неосознанное и непознаваемое.

Муут глубоко вздохнул. Нужно все -таки что-то придумать, подумал он. Нужно все перепробовать. Может, пойти совсем в другую сторону? А что, может здесь все наоборот… Глупо все очень. Глупо и бесполезно. Но все равно нужно что-то делать.

Глава 6

Из -за колючей проволоки Городище казалось игрушечным и ненастоящим. Можно было подумать, что это оно, а не профилакторий, обнесено заграждением. Но это было, конечно, не так – сколько ни пробовал Просперо вернуться в Городище, это ему так и не удалось. Не то что бы запрещал кто, просто. стоило чуть дольше положенного задержаться у проволоки, как неизвестно откуда появлялись небрежно одетые, неразговорчивые люди, как он потом узнал из особой секции, брали его под руки и уводили вглубь профилактория. Прошло совсем немного времени и Просперо стал забывать для чего ему, собственно, так нужно вернуться в Городище. Воспоминания его становились все более расплывчатыми, а потом и вовсе сузились до чего-то обрывочного, ничего не значащего, но, видимо, когда-то очень важного… Какие-то вращающиеся колеса, нежные женские руки, рушащиеся стены, внимательные и серьезные глаза…

Просперо лежал на траве, закинув руки за голову, и смотрел, как подполковник Коно-Тей гоняет своих ребят по плацу. Он готовил их к большому делу, о котором пока ничего не было известно. Просперо вспомнил свою первую встречу с этим Коно-Теем и удивился перемене, происшедшей с этим человеком.

В ту сумасшедшую первую ночь, когда Просперо метался в бреду, в его комнату случайно забрел ошалевший, растерянный Коно-Тей. Он долго, сбивчиво и непонятно рассказывал что-то. Просперо с трудом боролся со сном и понимал лишь обрывки. Оказалось, что подполковник Коно-Тей попал в профилакторий совершенно случайно – ему кто-то сказал, что это лучший санаторий в Городище. Коно-Тей только на месяц вырвался из какой-то действующей армии, прямо с фронта, и хотел как следует отдохнуть. Отдохнуть ему не удалось – все окружающее его пугало ввиду полной невозможности понять что либо. Ушел он ничуть не успокоенный – Просперо ничем не мог ему помочь, но обещал утром обязательно разыскать подполковника и держаться пока вместе, до выяснения.

А потом быстро и незаметно пролетела неделя. Просперо заполнял какие-то анкеты, отвечал на бесчисленные бессмысленные вопросы, ходил на процедуры и прививки. И закрутившись в сутолоке дней, совсем забыл о подполковнике. Его поражала непонятная грандиозность профилактория.