Том 3. Литературная критика - Николай Чернышевский

(к III октаве)

Modo vir, modo femina[7].У нас война! Красавцы молодые,Вы хрипуны……..Сломали ль вы походы боевые?Видали ль в ПерсииШирванский полк? Уж люди!Мелочь, старички кривые,А в деле всяк из них, что в стаде волк!Все с ревом так и лезут в бой кровавой:Ширванский полк могу сравнить с октавой.Поэты Юга, вымыслов отцы,Каких чудес с октавой не творили?Но мы ленивцы, робкие певцы,На мелочах мы рифму заморили,Могучие нам чужды образцы.Мы новых стран себе не покорили,И наших дней изнеженный поэт,Чуть смыслит свой уравнивать куплет!Но возвратиться все ж я не хочуК четырестопным ямбам, мере низкой…С гекзаметром… О, с ним я не шучу:Он мне не в мочь. А стих Александрийской?Уж не его ль себе я залучу?Извилистый, проворный, длинный, склизкийИ с жалом даже — точная змея…Мне кажется, что с ним управлюсь я.Он вынянчен был мамкою не дурой:За ним смотрел степенный Буало,Шагал он чинно, стянут был цезурой:Но пудреной пиитике на злоРастрепан он свободною цензурой,Учение не в прок ему пошло,Hugo с товарищи, друзья натуры,Его гулять пустили без цезуры.О, что б сказал поэт законодатель,Гроза несчастных мелких рифмачей!И ты Расин, бессмертный подражательПевец влюбленных женщин и царей!И ты Вольтер, философ и ругатель,И ты Делиль — Паранасский муравей.Что б вы сказали, сей соблазн увидя!Наш век обидел вас — ваш стих обидя!У нас его недавно стали знать.Кто первый? можете у ТелеграфаСпросить и хорошенько все узнать.Он годен, говорят, для эпиграфа,Да можно им порою украшатьГробницы или мрамор кенотафа;До наших мод, благодаря судьбе,Мне дела нет: беру его себе!

(К октаве VIII)

И там себе мы возимся в грязи,Торгуемся, бранимся так, что любо,Кто в одиночку, кто с другим в связи,Кто просто врет, кто врет сугубо…Но Муза никому здесь не грози —Не то, тебя прижмут довольно грубо,И вместо лестной общей похвалыПоставят в угол Северной Пчелы!Иль наглою, безнравственной, мишурной.Тебя в Москве журналы прозовутИли Газетою ЛитературнойТы будешь призвана на барский суд.Ведь нынче время споров, брани бурной,Друг на друга словесники идут,Друг друга режут и друг друга губят…И хором про свои победы трубят!Блажен, кто издали глядит на всех,И рот зажав, смеется то над теми,То над другими. Верх земных утехИз-за угла смеяться надо всеми!Но сам в толпу не суйся… или смехПлохой уж выйдет: шутками однеми,Тебя, как шапками, и враг и друг.Соединясь, все закидают вдруг.Тогда давай бог ноги. Потому-тоЗдесь имя подписать я не хочу.Порой я стих повертываю круто,Все ж видно — не впервой я им верчу!А как давно? Того и не скажу-то.На критиков я еду, не свищу,Как древний богатырь — а как наеду…Что ж? Поклонюсь и приглашу к обеду.Покаместь можете принять меняЗа старого, обстреленного волка,Или за молодого воробья,За новичка, в котором мало толка.У вас в шкапу, быть может, мне, друзья,Отведена особенная полка,А, может быть, впервой хочу послатьСвою тетрадку в мокрую печать.Ах, если бы меня, под легкой маской,Никто в толпе забавной не узнал!Когда бы за меня своей указкой,Другого строгий критик пощелкал!Уж то-то б неожиданной развязкойЯ все журналы после взволновал!Но полно, будет ли такой мне праздник?Нас мало. Не укроется проказник!А вероятно, не заметят нас.Меня с октавами моими купно.Однако ж нам пора. Ведь я рассказГотовил; — а шучу довольно крупноИ ждать напрасно заставляю вас.Язык мой, враг мой: все ему доступно,Он обо всем болтать себе привык.Фригийский раб, на рынке взяв язык,Сварил его (у г-на КопаКоптят его). Езоп его потомПринес на стол… Опять, зачем ЕзопаЯ вплел с его вареным языкомВ мои стихи? Что вся прочла Европа,Нет нужды вновь беседовать о том.На силу-то, рифмач я безрассудной,Отделался от сей октавы трудной! —Усядься муза…

Сват Иван, как пить мы станем,Непременно уж помянемТрех Матрен, Луку с Петром,Да Пахомовну потом.Мы живали с ними дружно:Уж как хочешь — будь что будь —Этих надо помянуть,Помянуть нам этих нужно.Поминать так поминать,Начинать так начинать,Лить так лить, разлив разливом.Начинай же, сват, пора!Трех Матрен, Луку с ПетромМы помянем пивом,А Пахомовну потомПирогами, да вином,Да еще ее помянем —Сказки сказывать мы станемМастерица ведь была!И откуда что брала?А куда разумны шутки,Приговорки, прибаутки.Небылицы, былиныПравославной старины?..Слушать — так душе отрадно:Кто придумал их так складно?И не пил бы, и не ел,Все бы слушал да глядел.Стариков когда-нибудь(Жаль, теперь нам недосужно)Надо будет помянуть.Помянуть и этих нужно…Слушай, сват: начну первой,Сказка будет за тобой…

Наконец, вот еще превосходный отрывок в классическом роде, относящийся к поэту Петрову, уже в преклонной старости написавшему известную оду адмиралу Н. С. Мордвинову…

Под хладом старости угрюмо угасалЕдиный из седых орлов Екатерины,В крылах отяжелев, он небо забывалИ Пинда острые вершины.

В то время ты вставал: твой луч его согрел;Он поднял к небесам и крылья и зеницы —И с шумной радостью взыграл и полетел,Во сретенье твоей денницы.

Мордвинов! не вотще Петров тебя любил;Тобой гордится он и на брегах Коцита,Ты Лиру оправдал: ты ввек не изменилНадеждам вещего Пиита…

Не смеем ничего прибавлять в похвалу этому стихотворению, особенно первым двум строфам его, картинность и величественность которых поразительны. За одно это стихотворение, если б г. Анненков не нашел ничего более нового в бумагах Пушкина, — он уже заслуживал бы глубокой благодарности всей читающей публики. Но мы уже отчасти видели, что поиски г. Анненкова принесли обильные плоды, обогатив русскую литературу несколькими превосходными стихотворениями и дав г. Анненкову материалы к воссозданию личности великого русского поэта, что яснее увидим в следующей главе.

Статья вторая

Предыдущая наша статья имела целью познакомить читателей с планом и достоинствами нового издания творений Пушкина, показать, как много новых и чрезвычайно важных данных заключается в «Материалах» для его биографии, с достосовестною неутомимостью собранных г. Анненковым, как внимательно и проницательно г. Анненков старался объяснить нам личность великого нашего поэта, как основательно и осмотрительно он разгадывает черты его характера. Потому первая наша статья преимущественно состояла из выписок и извлечений; мы почти ничего не прибавляли от себя к рассказам и соображениям г. Анненкова, стараясь только дать по возможности точное понятие об отличительных качествах нового издания и прекрасной биографии, к нему приложенной. Теперь, исполнив одну часть нашей обязанности, мы можем заняться исполнением другой и представить некоторые мысли и применения, к которым подают повод собранные в «Материалах» факты относительно истории развития произведений Пушкина, относительно процесса их постепенного созидания и обработки.

Известно, что Пушкин чрезвычайно внимательно обработывал свои произведения, особенно писанные стихами. Три, четыре раза он переписывал их, каждый раз то исправляя выражения, то изменяя характер и развитие самых мыслей и картин. Но до издания «Материалов для биографии А. С. Пушкина» мы знали об этом только в общих, смутных чертах; теперь для нас становится ясен весь характер и все подробности этих работ. Г. Анненков чрезвычайно внимательно рассмотрел все черновые тетради Пушкина, извлек из них все сколько-нибудь замечательные различия приготовительных и окончательной редакций и, отнеся мелкие и раздробленные факты такого рода в примечания к каждому произведению, собрал важнейшие в своих «Материалах». Ограничимся здесь сообщением некоторых сведений о постепенном развитии двух или трех произведений из числа тех, обдумыванием и обработкою которых особенно долго занимался поэт.