Выборы - Росс Томас

Последний расположен на месте пристани, с которой в начале девятнадцатого века отваливали корабли с грузом рабов-негров. В 1842 году англичане положили конец работорговле. Пристань потихонечку разрушалась, пока в 1923 году не началось строительство Яхт-клуба. Яхт вначале не было, но чиновники могли выпить там холодного пива и поговорить о делах в непринужденной обстановке. Первого альбертийца, врача, окончившего Эдинбургский университет, приняли в клуб лишь в 1953 году.

Пол Даунер, чья фамилия значилась в названии агентства «Даффи, Даунер и Тимз, лимитед», встречал нас в аэропорту. Несмотря на кондиционированную прохладу здания, его лицо блестело от пота, а под рукавами белого пиджака выступили темные полукружия.

Мы обменялись рукопожатиями.

— Вы знаете друг друга, не так ли? — я взглянул на Шартелля.

— Конечно, мы с Полом знакомы. Мы вместе воевали, правда, Пол?

— Рад тебя видеть, Клинт, — ответил Даунер.

— Ты остаешься надолго? — спросил Шартелль.

— Возвращаюсь вечерним рейсом. Звонил Падрейк. В Лондоне полно дел. Ему нужна помощь. А здесь от меня немного пользы. Политика — не по моей части. Ты это знаешь, Шартелль.

— Угу.

— Я забронировал вам номера в отеле «Принц Альберт». Сейчас мы поедем туда, за ленчем я введу вас в курс дел, потом заглянем в консульство и я представлю вас Крамеру.

— Кто это?

— Генеральный консул, — ответил я. — Феликс Крамер. Он в Африке еще с тех времен, когда Даллес был государственным секретарем. Его направили сюда в начале пятидесятых годов, потому что он свободно владел китайским, японским и еще несколькими восточными языками.

— Логично. Но я не уверен в том, что хочу встретиться с Крамером, Пол.

Даунер улыбнулся.

— Но он хочет тебя видеть. Не забывай, что Белый Дом и Уайт-холл заинтересованы в исходе выборов.

— Пол, старина, пойми меня правильно. Меня не волнуют заботы администрации. Я приехал проводить предвыборную кампанию и не думаю, что у мистера Крамера много голосов.

Даунер покраснел.

— Черт побери, Клинт, я столько сделал для тебя за эти две недели. Государственному департаменту не нравится вмешательство американцев во внутренние дела других стран, особенно африканских.

Шартелль достал пачку «Пикийунс», выудил из нее последнюю сигарету, с сожалением взглянул на пустую пачку, смял ее и бросил в урну.

— Мне их будет недоставать.

— Перейдите на местные, — посоветовал я. — Рекомендую «Свит ариелз». Говорят, они такие же крепкие.

Шартелль повернулся к Даунеру.

— Так ты летишь вечерним самолетом?

— Совершенно верно.

— Вот что я тебе скажу, Пол. Ты подбрось нас к отелю, я позвоню мистеру Крамеру — и мы с Питом заглянем к нему и засвидетельствуем наше почтение. До отлета у тебя, должно быть, масса дел, так что не беспокойся о ленче и нашем визите к мистеру Крамеру. Я думаю, он тебя поймет, если мы прийдем одни. А вернувшись в Лондон можешь сказать Поросенку, что своими действиями я не нанесу урона ни агентству, ни ему лично, ни правительству Соединенных Штатов.

— А может, мне лучше поехать с тобой, Клинт? Я знаю Крамера и его привычки.

— Я ценю твое предложение, Пол, но, повторяю, тебе наверняка есть чем заняться и без нас. Думаю, мы сами сможем объясниться с мистером Крамером, чтобы он не очень расстраивался из-за того, что его соотечественники решили повлиять на политическую обстановку в Альбертии.

— Я, пожалуй, позвоню Пардейку и…

— Пардейку звонить не нужно. Если ты ему позвонишь, в Лондон мы полетим на одном самолете.

Даунер пробурчал что-то невразумительное, покраснел еще больше и повел нас к таможне. После досмотра высокий негр отнес наши чемоданы к машине и поставил их в багажник.

— В «Принц Альберт», — приказал Даунер водителю.

Шартелль не отрывался от окна, пока мы петляли по северной части Барканду.

— Шартелль не отрывался от окна, пока мы петляли по северной части Барканду.

— Посмотри, Пит, какие платья у этих женщин, что сидят у своих коробок и торгуют друг с другом. Зеленые, синие, оранжевые, даже лиловые. А шум, словно поутру в свинарнике. И не затихает ни на секунду.

— Эти торговки пользуются значительным политическим влиянием, — вставил Даунер.

— Так ли это? — хмыкнул Шартелль.

Шум накатывался со всех сторон. Визгливые крики спорящих женщин, резкая восточная музыка, обрушивающаяся из висящего на столбе динамика «Радио Альберти», непрерывные гудки автомобилей. Машины шли сплошным потоком. На тротуарах, отделенных от мостовой глубокими канавами, люди сновали меж коз и цыплят. Коричневые, обмазанные глиной дома в один, два, три этажа, стояли один к одному. Нищие тянули руки, которые мало кто замечал. Мальчишки играли в футбол. Какой-то мужчина выскочил на мостовую перед нашим автомобилем. Водитель нажал на гудок, резко затормозил, выругался. Мужчина убежал, смеясь во все горло.

— Он хотел умереть, — водитель обернулся и взглянул на Шартелля. Автомобилем он управлял легко и уверенно.

— Между прочим, машина ваша, — подал голос Даунер. — Вместе с водителем.

— Как тебя зовут? — спросил Шартелль.

— Уильям, са[4].

— Ты хороший водитель, Уильям.

— Благодарю вас, са.

— Если он ночует вне дома, то получает в день на два шиллинга больше.

Шартелль подтолкнул меня локтем.

— Уильям, так как теперь ты будешь возить меня и мистера Апшоу, мы будем платить на четыре шиллинга больше, если задержим тебя на ночь. Если мы попадем в аварию, ты получишь только два шиллинга. Согласен?

— Аварий не будет, са, — широко улыбнулся Уильям.

— Ты их испортишь, — пробурчал Даунер.

— Если мне это будет стоить два шиллинга в день, я готов.

Бетонный мост с четырьмя полосами движения широкой дугой изгибался над оконечностью вдающейся в материк бухты. Большие сухогрузы спокойно проплывали под ним к пристаням и обратно. Пешеходы и велосипедисты пользовались специальной дорожкой с левой стороны моста. Мы проехали мимо женщины с привязанным на спине ребенком. Она несла на голове три деревянных бруса длиной по десять футов каждый. Ребенок спал. Во всяком случае, не плакал.

— Она может носить их часами, — пояснил Даунер. — На расстояния в десять, а то и пятнадцать миль. Выходит из дома на рассвете. Ее муж рубит лес и обтесывает брусья. Они доставляют их в город и получают несколько шиллингов.

С моста мы съехали на бульвар Королевы — широкую магистраль с двухсторонним движением и разделительной зоной посередине в виде полоски ухоженной зеленой травы. Вдоль бульвара выстроились особняки, отделенные от дороги просторными лужайками с цветочными клумбами и декоративными кустарниками. Двое мужчин подстригали мачете одну из лужаек.

— Что они делают? — спросил Шартелль.

— Подстригают лужок.

— Мачете?

— Косилка стоит десять фунтов. А они работают целый день за четыре шиллинга.

— Лужайка ведь не меньше акра.

Даунер пожал плечами.

— Зато снижается уровень безработицы.

Жилые кварталы уступили место деловому району. Белые кубы из стекла и бетона в десять, двенадцать, а то и в пятнадцать этажей тянулись к африканскому небу. Мелькнула вывеска «Бэнк оф Америка».

— Эти ребята своего не упустят, — пробурчал Шартелль.

— Деньги есть деньги, — философски заметил Даунер.

Уильям свернул на подъездную дорожку к отелю «Принц Альберт». Сложенный из бетонных панелей, он едва ли получил бы приз на архитектурном конкурсе.

Уильям остался в машине. Улыбающийся ливанец записал наши фамилии в книгу и протянул ключи от номера. По его знаку коридорные подхватили наши чемоданы и понесли к лифту. Наличие автоматической системы управления не мешало присутствию лифтера в кабине каждого лифта. Я решил, что эта мера также способствовала снижению безработицы. Агентство сняло для меня и Шартелля по двухкомнатному номеру. Даунер последовал за мной.

Кондиционер работал на полную мощь, и Даунер, похоже, замерз в пропитанном потом костюме.

— Ты присматривай за Шартеллем, Пит, — посоветовал он.

— С какой стати? Парадом командует он. Я у него на побегушках.

— Он не понимает этих людей. Не то, что ты или я.

— Я их тоже не понимаю.

— В консульстве он все испортит.

— Крамер — американец, не так ли?

— Разумеется, американец.

— Шартелль знает, как держать себя с американцами. Возможно, он не понимает альбертийцев, но с американцами у него все в порядке. Я уверен, что с Крамером они поладят.

Я вытащил из чемодана рубашки, белье, носки и положил их в комод. Четыре костюма повесил в шкаф. Восемь галстуков легли в отдельный ящик. Зубную пасту, щетку, кисточку и бритву отнес в ванную. Волосы я стриг коротко, так что расческа или гребень мне не требовались. Пижамой, дезодорантом или лосьоном после бритья я не пользовался.