Лица счастья. Имена любви - Юлия Лешко

Чаще всего говорим о детях. Младший сын Лены Глеб – наш «песочный» друг, мы долго жили в одном районе, ходили на одну детскую площадку; со старшим Никитой я лично не знакома. Но при встрече могла бы ему сказать: «Наслышана!» Потому что Лена мне рассказала столько забавных историй про своего старшенького, что вполне сама могла бы написать целую книжку «Никиткиных рассказов». Но, пока Никитина мама собирается с мыслями, я расскажу вам один лишь эпизод «в тему».

…Никита с самых малых лет обнаруживал артистические способности. Настоящие способности. То есть он, конечно, декламировал (по необходимости) со стульчика стихи Агнии Барто громким и «выразительным» голосом, скакал на новогодних утренниках зайкой под елкой, но это, как вы понимаете, другое. Мальчик очень ярко и неординарно воспринимал действительность, каким-то образом свои впечатления осмысливал, а потом делился результатом с родными и близкими. Что не мог рассказать, показывал. Вот тут-то оно и проявлялось, настоящее…

Лена – очень хорошая мама и абсолютно здравомыслящая женщина. Ей никогда и в голову не приходило внушать сыну мысль о его дремлющем до поры великом таланте. Знаете, хочется, чтобы у детей была какая-то реальная профессия, в общем, подальше от искусства… Это я уже больше от себя говорю.

Но талант в землю сам не зарывается, а наоборот, растет и вылезает наружу в самых неожиданных местах. Никита свой недюжинный артистизм начал проявлять в школе, как водится, на уроках. Ну и, разумеется, не талантом трагика наделила его затейница-природа, напротив – этот паренек мог заставить хохотать не только весь класс, но и учителей! И быстро научился этим пользоваться. Обаятельный, гибкий, с живой мимикой, острым умом, он любую ситуацию – от невыученного урока до испорченного невзначай школьного инвентаря – мог обратить в свою пользу!

В школьной самодеятельности он тоже участвовал и был там звездой. Классу к седьмому Никита понял: он не может жить без искусства. И объявил родителям, что хочет переводиться в знаменитую 136-ю школу «с театральным уклоном».

В семье принято уважать детей, и к решению сына отнеслись серьезно. Стремительно надвигались летние каникулы, надо было как-то определяться с переводом. В 136-ю мало перенести документы, там нужно «показываться».

Были вычищены ботинки, выглажены брюки, расчесана буйна голова. Папа, делегированный на прослушивание в качестве сопровождающего лица, надел галстук.

Они уже готовы были пуститься в путь, но тут Лене пришло в голову спросить, в лучших театральных традициях: чем удивлять-то будешь? Никита глубоко задумался. Импровизатор до мозга костей, специального репертуара он не имел. Значит, нужно что-то выучить наизусть. Учеба не была его сильным местом никогда. Лена бросилась листать учебник по литературе.

– «Горе от ума» помнишь?

– Нет.

– Лермонтова учил? – голос матери явно давал понять, что надо ответить «да», иначе…

Начали повторять «Тучки небесные, вечные странники…» С горем (не имеющим отношения к уму…) пополам повторили еще пару бессмертных поэтических произведений. Наконец, благословленные, папа и сын уехали…

…Вернулись спустя три часа, совершенно расстроенные. Папа, войдя в дом, первым делом стянул и швырнул в угол галстук:

– Если бы я знал, на какой позор иду! – горестно воскликнул он.

– А что случилось? – спросила Лена.

Рассказывал сам герой дня.

Приемная комиссия, увидев симпатягу Никиту, очевидно, настроилась благодушно.

– Что прочитаешь, мальчик?

Никита решил, что лучше всего будет начать с классики. И объявил первым номером своей программы стихотворение Пушкина. Держался с присущей ему свободой и раскованностью. Провел расправленной пятерней по волосам, вздохнул, глядя куда-то в неведомую даль – вошел в образ:

– Уж небо осенью дышало,Уж реже солнышко блистало…

По выражениям лиц комиссии было ясно: им нравится! Хорошо! Окрыленный Никита набрал воздуху и продолжил:

– Короче! – здесь он сделал выразительный жест – рубанул воздух ладонью, как бы прекращая возможные прения, и объявил веско: – Становился день…

Последовал дружный хохот. Закончить Никите не удалось, но до комиссии дошло: не лирический герой стоит перед ними, а бывалый комик. Отсмеявшись, один из членов комиссии спросил:

– Чем еще порадуешь?

Никита втайне мечтал, что можно ограничиться одним «стихом», но раз уж этот номер не прошел, оповестил присутствующих, что прочитает отрывок из поэмы Грибоедова «Горе от ума». И начал читать… то, что вспомнил:

– Тучки небесные, вечные странники…

Директор школы прервала декламатора:

– Никита… Ты, конечно, очень одаренный мальчик. Но будущему артисту нужно больше читать. Актеры – культурные люди. Приходи к нам через год.

В общем, в театральную школу Никита больше поступать не стал, закончил свою, а позже поступил в БГУИР: точные науки ему все же давались легче, чем гуманитарные предметы. Но он по-прежнему невероятно популярен в своей студенческой среде (особенно – у девчонок…), настоящий любимец публики – включая преподавателей и вахтеров!..

…Историй про Никиту много. Вот испрошу у вечно занятой, вечно «командировочной» Лены разрешение и напишу «Никиткины рассказы». А пока…

Я в детстве тоже была артистичной натурой. Вот только скромность и застенчивость не позволяли мне проявлять свой артистизм на людях. Тем более, я носила очки…

Но в моем богатом воображении я была и актрисой, и фигуристкой, и балериной. У нас был трехстворчатый шкаф с большим зеркалом. Вот перед этим зеркалом и разыгрывались разные сцены: то я была принцессой, то эстрадной певицей. Поставлю на проигрыватель пластинку и открываю рот перед зеркалом…

Читать я научилась рано. И рано стала чувствовать магию слова. Вернее, подозревать, что какая-то тайна, связанная с написанным на бумаге, существует. Это в математике «от перестановки мест слагаемых сумма не меняется», а со словами – наоборот. Слова можно подобрать и расставить таким образом, что будет очень смешно. Или, наоборот, грустно до слез. Можно написать так, что мне, читателю, станет страшно. Или сердце забьется от волнения и радости – за придуманных героев, за тех, кого и в природе-то нет!.. Но ведь забьется же! Вот, как это?

Стихи тоже писала… лет с восьми. Стихи – это условно, конечно. Старалась, чтобы окончания в строчках хоть примерно одинаково звучали, обильно вставляла, где надо и не надо, слово «ведь». Смысл при этом в расчет не особенно принимался. Ужасные стишата.

Уроки литературы я в школе очень любила. Хорошо писала сочинения. Но «программные» произведения чаще всего читала задолго до того, как их нужно было «проходить» в школе. Например, я почему-то в детстве до упаду хохотала над баснями Крылова. В дедовской библиотеке нашла томик и читала по доброй воле на каникулах. Особенно любила «Мартышку и очки», для меня, очкарика, и сегодня это произведение – апофеоз иронии! «Квартет» представляла в лицах и просто дохла со смеху. Такое у меня в детстве было обостренное чувство юмора.

…На каникулы меня всегда отправляли в Беларусь, где жили мои дед и бабушка с папиной стороны. У деда, полковника в отставке, была огромная библиотека: он собирал книги всю жизнь, очень любил читать. Она в целости и сохранности и сейчас: это семейная реликвия. А вот моего замечательного деда уже нет. И бабушки, в честь которой меня назвали, тоже…

В классической басне «Стрекоза и Муравей» мой взгляд зацепился за строчку «Лето красное пропела…». Я повторила ее про себя раз, два, три, на разные лады… И поняла, что это – стихотворная схема моих каникул: «Лето! Красное! Пропела!» Не потому, что я – легкомысленная бездельница или очень уж люблю петь, а потому, что деревня, в которой жили мои родные, называется Красное. Я бывала там каждое лето. И радости от каникул всегда было столько, что иначе и сказать было нельзя: «ПРОПЕЛА!»

Я и сейчас часто езжу в Красное. Это совсем близко от Молодечно, да и от Минска относительно недалеко, если ехать на электричке. Станция Уша.

Военный городок, в котором от деда осталась квартира в старом-престаром, 1936 года постройки, «ДОСе» (доме офицерских семей), находится почти посередине деревни. В глубине от широкой дороги, разделяющей деревню надвое. Если ехать на Молодечно, справа можно заметить въезд с остатками металлических ворот, когда-то украшенных красными звездами. Раньше там располагался контрольно-пропускной пункт, и надо было сказать, к кому идешь. Постовой звонил по телефону и если получал разрешение – пропускал приезжих.

…Эх, если бы прямо за этими воротами начиналось мое детство! Пройдешь КПП и – вот оно, лето детства: запах нагретой хвои, теплого песка, яблок…

Если бы я бывала в Красном реже, эту магию возвращения можно было бы сохранить. Но я слишком часто бываю здесь. Раньше – ездила к деду и бабушке, потом – только к деду, а теперь, вот уже десять лет, приезжаю как на дачу – в любое время года, на выходные, в отпуск, на Радуницу… В наш опустевший, но не утративший своей живой прелести и теплоты дом.