Месть за миг до вечности - Татьяна Аксинина

Между наружной железной и внутренней деревянной дверями было приличное расстояние на ширину стены. На внутреннюю сторону когда-то отец привинтил очень удобный мощный крючок для сумок, чтобы входя в квартиру, сразу освободить руки. Марьяна так и сделала, когда пришла с улицы, а ключ оставила в закрытом замке. Потом разгрузила покупки: хлеб в хлебницу, масло в холодильник, салфетки на стол. Фирменный желтый пластиковый пакет оставила висеть на двери, чтобы использовать его завтра. И прикрыла внутреннюю дверь. Кто бы мог подумать, что высота замочной скважины как раз позволяет ключам выпасть в подвешенный пакет? Так и вышло, когда Маша открывала снаружи дверь, они теперь там лежали и даже слегка просвечивали.

Сначала Марьяна испытала радость и облегчение, что ключи нашлись, и она ещё не настолько поглупела, чтобы разбрасываться нужными вещами. Потом осознала, что с ней заговорил портрет бабушки. Марьяна очень испугалась: если портрет заговорил, то что это значит? Галлюцинации или тихое помешательство? Потом рассудила, что бояться в её возрасте уже нечего, главное, никому не рассказывать. И она послала сообщение Маше, что нашла ключи, опустив эту подробность.

Портрет бабушки говорил не часто, но отвечал на важные вопросы. Постепенно в беседах о прошлом Марьяна почерпнула много интересного об истории семьи. Узнала, кстати, что портрет написал вовсе не муж старшей сестры Анны, Илья Лазарев, который был признанным художником-иконописцем. Вернее, портрет написал не один зять, а с ним вместе работал его ученик и помощник – Степан Ушаткин. Степан был безнадежно влюблен в Марьяну Кузьминичну, но при его молодости и неустроенности надежды на брак с дочкой зажиточного купца Кузьмы Сергеева не было. Был бы он хотя бы приказчиком, как муж средней сестры Катерины! Нет, если бы Марьяна сильно захотела за него замуж, то в большом двухэтажном отцовском доме места хватило бы и Степану. И прокормить будущего художника можно было бы. Магазин «Чай да сахар Сергеева», который был прямо в доме в первом этаже, приносил стабильный доход, торговали китайским чаем, шоколадом, изюмом и сахаром. Отсюда в семье традиция пить чай: крупнолистовой, качественный, свежезаваренный. И ещё поговорка: «Это вам не фунт изюму».

Марьяне Степан не нравился, ему оставалось, молча вздыхать, но качество портрета от этого только выиграло. Марьяна на портрете вышла, как живая, но более красивая, а её глаза, благодаря особому секрету старых мастеров, как будто следили за зрителем, куда бы он ни шел.

Когда Марьяна вошла в возраст, возле неё стали увиваться кандидаты в женихи, но она была без ума от военных. Как назло, кроме пожарника с противными рыжими усами, военных поблизости не наблюдалось. И вот во флигельке, который сдавали, появился новый постоялец, железнодорожник из Иркутской губернии, присланный на курсы телеграфистов. Это был высокий стройный молодой мужчина в красивом черном мундире с двумя рядами сияющих пуговиц. И усы у него были не рыжие, а темно-русые, а глаза – чистые, голубые, как небо. Бывший солдат из Вятской губернии, он отсидел в тюрьме за отказ стрелять в революционных рабочих в 1905-м году и не мог уехать из Сибири на родину. Но Марьяну это не остановило. Как ни отговаривали её папенька и маменька, решила принять предложение Василия Ледовских. Отец в гневе лишил дочь приданого, и поехала она на место службы мужа без родительского благословения. Жили скудно, но в любви и согласии. Родила она мужу 10 детей, но выжили только трое: две дочки Елена и Ольга, да сын Алексей.

Отец Марьяны вскоре смирился и отписал ей флигелек во дворе, но большой дом после революции отобрали, и родителям пришлось доживать век с нелюбимым зятем. Веку им оставалось, к слову сказать, немного. В Новосибирске Василий поступил бухгалтером на большой завод. Дочки вышли замуж обе за военных моряков: одна в Мурманск уехала, вторая во Владивосток. Алексей выучился на связиста, женился на хорошей девушке Надежде и подарил внучку Марьяну. Началась война, Алексей ушел на фронт. Василий и Надежда без выходных работали на военном заводе: Василий – учетчиком, Надежда – контролёром. Марьяна вела дом, огород, присматривала за внучкой, отоваривала карточки. Бабушка никогда не сидела без дела. Если не готовила и не убирала, то шила или вязала. Пока был свой кусочек земли вокруг домика, садила огород: огурцы, тыква, капуста, укроп, лук, морковь. Овощи «сидели друг на друге», но давали хороший урожай. Плети тыквы подвязывались по периметру забора, штакетник выглядел очень декоративно. Свои овощи помогали, когда продукты были по карточкам. Тыквенной кашей маленькая Марьяна наелась, кажется, на всю оставшуюся жизнь.

Василий в нетопленном цеху простудился и переболел воспалением легких. Осложнением от той болезни стал рак легких, который унес его в могилу уже после войны. Хотя бы сына дождался. Алексей был три раза ранен и дважды контужен, вернулся живой, но здоровья не было. Работал он по специальности, на Главпочтамте, стал начальником отдела. Надежда из цеха перешла в бухгалтерию. Мирная жизнь налаживалась, даже съездили в Кисловодск по профсоюзным путевкам.

Когда в Новосибирске началось строительство жилья, снесли их домик, дали двухкомнатную квартиру в новом доме, с отоплением, водопроводом и канализацией. После переезда в квартиру, бабушка сильно грустила без огородика, но недолго: её знакомая, Павла Григорьевна, соседка с улицы Омской, пригласила её вместе хозяйничать на садовом участке. Участки нарезали для рабочих нескольких новосибирских заводов на окраине Октябрьского района в пойме маленькой речки, притока Камышенки. Зять соседки участок взял и сколотил на нем маленький сарайчик для инвентаря и будочку чуть больше скворечника. Но ездить обрабатывать «сад» ни сил, ни желания у него не было. Зато теща очень любила копаться в земле и пригласила Марьяну Кузьминичну для компании. Она честно выделила ей «надел», почти в треть участка. Здесь даже нашлось место для скороспелой картошки и томатов. Дочь Павлы Георгиевна помогала матери весной копать грядки, а осенью вывозить урожай. Марьяна часто летом ездила с бабушкой, но в основном старушки справлялись сами. С утра пораньше садились на трамвай и ехали до конечной остановки, «Сад Мичуринцев». Потом спускались улочкам частного сектора в глубокий лог. Здесь городские дома скрывались из виду, не долетал шум транспорта, кругом все зеленело, цвело, пели птицы. И откуда только силы брались! Они в охотку пололи, поливали, рыхлили. А отработав полдня в огороде, ехали обратно к домашним делам. И если бабушка зимой простывала и болела, она неизменно говорила: «Мне бы