Любовь по расчёту - Ирина Мясникова

Лопатин отметил, что она не назвала его Совковым.

– Я Лёша, – пользуясь случаем, сообщил он благодарной ученице.

– Да, знаю, – Соня махнула рукой. – Есть хочешь?

Конечно, Лопатин хотел есть. Кто в его возрасте отказался бы от еды, да ещё в гостях у Сони Шнейдер? Но ещё больше, чем есть, Лопатину хотелось в туалет.

– Есть хочу, – признался он Соне. – А где тут у вас удобства? Перед едой надо бы руки помыть.

Соня фыркнула.

– Правая дверь, – она указала на одну из дверей в своей комнате. – Только стульчак подними, когда руки мыть будешь.

Лопатин с независимым видом направился в туалет, который оказался ненамного меньше Сониной комнаты. Кроме, собственно, горшка, там находился еще широченный мраморный прилавок с двумя раковинами, круглая ванна-джакузи и стеклянная душевая кабина. Всё сверкало и искрилось. Лопатин представил, как рабы и лакеи драят всю эту красоту с утра до вечера. Он очень старался ничем не потревожить чистоту Сониного сортира, аж вспотел. Перед выходом он глянул на себя в огромное зеркало и остался доволен.

Есть они отправились опять на первый этаж квартиры, где в кухне воображение Лопатина поразил огромный дубовый стол. Он даже пожалел, что согласился перекусить. Набегут сейчас какие-нибудь слуги, поставят хрусталя, зажгут канделябры. Тут никакой кусок в горло не полезет.

Однако Соня благополучно миновала стол и повела Лопатина к барной стойке с высокими табуретами.

– Садись, сейчас поглядим, что мне на ужин оставили, – Соня открыла какой-то дубовый шкаф, в котором оказался холодильник. – О! Котлетки с картофаном и грибной супчик. Будешь?

Лопатин кивнул, радуясь, что ему не предложили устриц или рябчиков. Он чувствовал себя действительно Совковым. Соня быстро разогрела еду, издававшую волшебные ароматы, и придвинула к Лопатину тарелку с супом. Суп оказался даже вкуснее Валеркиной стряпни.

– У вас повар француз или китаец? – со знанием дела поинтересовался Лопатин у Сони. У многих его учеников из числа мажоров в домах имелись самые настоящие повара. Причем иностранные.

– Нет, что ты! Мама сама готовит. Повара нанимаем только если большой прием.

От слова «прием» у Лопатина по спине побежали мурашки.

– А та тётя, что мне дверь открыла, она кто?

– Мамина помощница.

– Уборщица, что ли? – удивился Лопатин, ведь тётка была в деловом костюме. Как в таком убираться?

– Нет! Уборщица у нас другая. Это помощница.

Лопатин с понимающим видом кивнул головой и погрузился в поедание супа.

– Что ты сейчас читаешь? – Соня, видимо, решила завести светскую беседу.

– Учебник по экологии, – сообщил Лопатин. – Скоро экзамен.

Соня тяжело вздохнула.

– Я имела в виду из литературы. Что тебе нравится?

– А! Понял. Детективы люблю про Ниро Вульфа и Арчи Гудвина. Акунин тоже хорошо пишет.

– То есть, ты читаешь в основном беллетристику.

– Чего? – не понял Лопатин.

– Незамысловатое бульварное чтиво в мягких обложках, – пояснила Соня.

– Типа того, что читал Траволта, сидя на горшке, когда Брюс Виллис выстрелил в него из пистолета?

– Вот, вот! Именно это, – закивала головой Соня.

– А Конан Дойл тоже беллетристика? Детективы же писал?

– Конан Дойл – это классика!

– А Брэм Стокер и его «Дракула»? Чистый ужастик.

– Тоже, наверное, классика, – неуверенно ответила Соня.

– Ага! Понял. То, что в толстых книгах и твёрдых обложках – классика, а то, что в мягких – беллетристика. Ты-то, наверное, чего-нибудь толстенное читаешь, в твёрдой обложке?

– Да! Драйзера читаю «Американскую трагедию», – с гордостью в голосе сообщила Соня. Она убрала тарелки, сунула Лопатину вилку и поставила на середину столешницы сковородку с картошкой и котлетами. От этого её такого пролетарского поступка Лопатин воспрянул духом.

– И про что там? – поинтересовался он.

– Там один парень, чтобы жениться на богатой наследнице, утопил свою беременную девушку.

– Во, дурак!

– Сложно сказать.

– Чего тут сложного? – Лопатин запихнул в рот котлету. Да уж, готовила мамаша Шнейдер вкусно, выше всяких похвал. – Надо сразу определяться, чего хочешь. Секса или денег?!

– А ты чего хочешь? – Соня тоже засунула в рот котлету.

– Одно другому не мешает.

– Выходит, что мешает.

– Почему? Не надо разбрасываться. Разве богатые наследницы что-то имеют против секса?

– Ну, это вряд ли, – сказала Соня и слегка покраснела. Или это Лопатину так показалось?

– А кто твои родители? – включил дурака Лопатин. Вообще-то он весь вечер только и делал, что включал этого дурака.

– Ты не знаешь? – удивилась Соня.

– Откуда? На тебе ж не написано!

– Мой папа – Семен Семенович Шнейдер, – торжественно объявила Соня.

– И? – Лопатин сделал вид, что не понял.

– Совков! – Соня явно возмутилась его неведению. – Он владелец Эллипс-банка! Третьего в стране и первого на Северо-Западе!

Лопатин присвистнул.

– А я поначалу было подумал, что он царь! Уж больно квартира ваша на царский дом похожа. Дворец называется.

Соня возмущенно фыркнула:

– Тогда ты Иван-дурак!

– Неправда, я Иван-царевич, – с достоинством заявил Лопатин. – И если не прямо сейчас, то вскоре обязательно им буду.

– Ты на себя в зеркало смотрел? Царевич он!

– И чем это не царевич? – в свою очередь возмутился Лопатин. В зеркале он сам себе очень даже нравился.

– Да всем! Волосы эти твои. Кто сейчас такое носит? У тебя глаза вроде бы умные, а ты их под чёлкой прячешь. Из тебя матушка-провинция так и прёт. Тебе к стилисту надо.

– К пидеру, что ли? Уж, они-то точно знают, как мужик должен выглядеть!

– О господи! – Соня закатила глаза. – Ну, ты и дремучий, Совков! Не все стилисты голубые. Есть и нормальные, а есть и вовсе женского пола.

Соня убрала со столешницы и налила Лопатину чаю.

– Ты лучше скажи, царевна, как у тебя с остальными предметами? – поинтересовался Лопатин.

– А никак, – Соня пожала плечами. – С экологией, конечно, как-нибудь управлюсь, а вот бухучёт….

– Бухучёт? – Лопатин не поверил своим ушам. – Это же элементарщина!

– Кому как!

– Брось, Соня, я же знаю, что ты не дура. Небось, весь семестр балду гоняла? Драйзера читала?

– Ну, модные показы, выставочные залы, шопинг в Милане. Туда-сюда. Поможешь? У тебя хорошо получается всякую мутоту объяснять.

– Помогу, – Лопатин на секунду задумался. – Только ты меня за это сведешь к этому, к стилисту.

– Замётано! А ещё обязуюсь бить тебя по спине, когда ты начнешь гыкать.

– Чего? – не понял Лопатин.

– Ну, ты очень часто вместо буквы «гэ» говоришь букву «хэ». Типа «Халя, а хде же тот махазин с харбузами?»

– Правда, что ли?

– Угу.

«Вот тебе и Иван-царевич», – подумал Лопатин и тяжело вздохнул. – «Тоже мне герой-любовник! Остров покупать собрался! Хорошо хоть на порог пустили».

Соня проводила его до выхода и открыла перед ним дверь большой гардеробной. Лопатин обнаружил там свою куртку, аккуратно висящей на плечиках. Он натянул её и направился к выходу из квартиры.

– Это всё? – удивлённо поинтересовалась Соня. – Так и заболеть недолго!

– Я на машине, – сообщил Лопатин.

– Знаю я, где сейчас можно у нас в центре машину припарковать. Подожди, – Соня скрылась в гардеробной. Через минуту она вернулась с толстым чёрно-белым шарфом.

– Бери, – она протянула шарф Лопатину. Тот намотал его вокруг шеи. Шарф был мягкий и тёплый.

– Я верну в следующий раз, – пообещал Лопатин.

– Не надо, я всё равно его уже не ношу, а тебе идёт.

– Спасибо, – Лопатин, было, дёрнулся, чтобы поцеловать Соню в щёку, но в последний момент спохватился и не стал этого делать. Так девчонку и отпугнуть можно.

В лифте он рассмотрел шарф получше. На этикетке было написано «Армани». Ну, да! У дочери Семена Семеновича Шнейдера разве может быть шарф фабрики «Пролетарская победа».

Дорога к машине показалась ему гораздо короче, чем к Сониному дому, шарф грел ему щёки и шею, да и метель, казалось, поутихла. Около машины он обнаружил, что всю дорогу шёл в бахилах. Он представил, как веселился охранник в Сонином доме, и радовались редкие прохожие.

Дома Лопатина ждал Валерка с пловом из курицы.

– Да я вроде, как бы сыт, – сообщил Валерке Лопатин.

Валерка пощупал новый Лопатинский шарф, вздохнул и сказал:

– Оно и видно, что гусары с женщин денег не берут! Они всё натурой норовят.

Вождь мирового пролетариата решительно мерил бронзовыми ногами гранитные ступеньки спуска к Неве, великий поэт задумчиво раскладывал на ступеньках осколки льдинок, видимо пытался сложить из них слово «вечность», конь под великим царем задумчиво долбил копытом кромку льда.

– Господа, товарищи! – страж Ши-цза крутанул каменную сферу, – Чего вы все тут ошиваетесь, как будто мёдом у нас на Петроградской стороне намазано?

– Господин революционэр, – подхватил второй волшебный львиный пёс, – хватит уже мельтешить, как Ленин в клетке!