Собрание сочинений в 3 томах. Том 3 - Валентин Овечкин

У украинского писателя Остапа Вишни с колхозными сатирическими рассказами получается, конечно, лучше. Это старый, опытный мастер юмора и сатиры: он знает, где нажать, чем и как рассмешить и рассердить читателя. Но пишет он мало. И недостаточно глубок в выборе тематики для своих сатирических рассказов.

Писал одно время неплохие лирические колхозные рассказы Сергей Антонов. Его «Поддубенские частушки» надолго запомнились читателям, и деревенским и городским. Но вот уже давно что-то не видим мы новых произведений С. Антонова. Может быть, он не ко времени, «под руку», так сказать, сам себе опубликовал эти подвалы в «Литературной газете» о том, как писать рассказы, или засел на долгие годы за какую-то большую вещь, возможно, на другую, не деревенскую тему, но жаль в общем, что в такое боевое для сельского хозяйства время Сергей Антонов выпал из рядов колхозных писателей. Непрочной, непостоянной оказалась его любовь к деревне. Впрочем, симптомы непостоянства, возможной будущей измены деревенской теме у Сергея Антонова можно было уже заметить и раньше, когда мы еще встречали часто в печати его рассказы. Он с легкой душой переносил свою влюбленную пару из колхоза на канал, с канала на высотное здание. Видимо, он из тех «деревенских» авторов, которым колхоз нужен лишь как фон для поцелуя. А если сегодня по обстановке выгоднее, чтобы этот поцелуй совершился на фоне внедрения в промышленность новой техники, то можно и туда перебазировать сюжет, персонажей, всю лирику и романтику.

Что-то очень уж долго молчит в Ростове-на-Дону, несколько лет молчит, талантливый очеркист и рассказчик на колхозные темы Владимир Фоменко. Этого писателя в измене деревенским темам мы не подозреваем. Фоменко человек не ветреный, «однолюб». Тут, видимо, что-то другое. Говорят, он пишет роман. Если это верно, если это переход писателя из одного качества в другое, что ж, подождем, не к спеху. Правда, отряд рассказчиков наших понесет некоторые потери, но зато выиграет, если книга будет хорошей, отряд романистов. Как говорили в старину в деревне, когда выдавали девушку замуж: «Девкой меньше, бабой больше».

Ефим Дорош давно и добросовестно трудится над колхозной темой в жанре рассказа. Есть у него в сборнике очень хорошие вещи вроде «На свадьбе», «Катериновские девчата», «Иван Федосеевич». Пером он владеет, писатель опытный, деревню изучает основательно. Один товарищ из литераторов говорил мне, возмущаясь: «Я не понимаю тех писателей, которые, бывая в колхозе, не интересуются заглянуть в годовые отчеты, производственный план, табели. В этих цифрах, при внимательном изучении, столько проблем, столько сюжетов!» Так вот, Ефим Дорош, видимо, не в пример иным писателям, бывая в колхозе, все изучает досконально. Рассказы его носят следы добротной работы. Но некоторым вещам не хватает какой-то внутренней силы, костистости, что ли, угловатости. Это не бесконфликтность и не лакировка, хотя кое-где налет благостности. Тут что-то идет от самой натуры автора. Видимо, будучи человеком очень мягким и деликатным, Дорош, когда слышит где-то в кучке народа слишком крепкие выражения, смущенно поднимает воротник пальто, поворачивается и отходит прочь. И тут он многое теряет. Не в смысле обогащения своего лексикона, а в смысле проникновения в жизнь. Надо бы остаться до конца, дослушать: по какому случаю шум? Слушать писатель должен все, не жалея ушей. Вообще профессия у нас вредная, жалеть себя не приходится. Чтобы взволновать читателя, надо самому очень переволноваться тем, что пишешь. Достается всему — ушам, нервам, сердцу. И ничего тут нельзя порекомендовать писателю для сбережения здоровья. Чтобы писать, надо идти навстречу острейшим конфликтам, тяжелым драмам, запутанным противоречиям жизни. Будешь избегать их — станешь писать хуже.

В сборниках С. Жураховича и С. Залыгина рассказы значительно слабее очерков. Почему? Возможно, это более ранние их произведения? Или, может быть, потому, что в рассказах — сочинительство, а в очерках — жизнь? Очерки этих авторов, по-моему, представляют большой интерес для обсуждения.

Хочется несколько слов сказать еще о рассказах Г. Радова. Читатели встречали их в журнале «Огонек». Г. Радов, в прошлом журналист, начал, можно сказать, «вторую жизнь» в тридцать пять лет с ученика слесаря, работал на заводе несколько лет и, познакомившись с жизнью рабочего класса, стал писать рассказы на заводские темы. Автор он из тех, которым не дай острого конфликта, так они и писать не станут. Потом его все же потянуло в деревню, и именно к кубанской станице, которая ему знакома с детства. Я считаю себя тоже наполовину кубанцем, долго жил и работал там, поэтому я с особым интересом присматривался к кубанским рассказам Г. Радова. Надо сказать, масштабы, размах кубанской жизни схвачены Радовым верно. И специфически кубанские проблемы тоже поставлены верно. Такие его кубанские рассказы, как «Звезды», «На улице Казачьей», — это уже вполне художественные произведения. Но бывают у этого автора и срывы. Иногда он начинает стилизовать свои вещи под «сказы», и получается хуже. Иногда не соразмеряет содержание с формой. Тема — для хорошей деловой статьи, и публицистическое обнажение пойдет ей лишь на пользу в смысле остроты и убедительности. Но Г. Радов, с тех пор как стал «настоящим писателем», видимо, относится с пренебрежением к «низшим» формам литературы и старается каждую тему обязательно облечь в «беллетристику». Но всему свое. Не каждая тема удобоварима в беллетристике. И получается ни рассказ, ни статья. Вещь потеряла жизненную деловитость, присущую хорошей статье, и художественности не приобрела. Пейзажики в начале и конце лишь придали ей вид сочинительства. А ведь и публицистика может быть художественной. И лучше написать статью, с характерами, типами, вставными сценами, которая бы походила на рассказ, нежели рассказ, смахивающий на статью. Напрасно Г. Радов пренебрегает «простейшими» формами. Ему есть что сказать читателям, он много видит, наблюдает в жизни — всего в рассказы не уложишь. Видимо, он переживает тот начальный, волнующий период приобщения к большой литературе, когда автор, как Плюшкин, дрожит над каждой записью в блокноте: все только в роман или рассказы, ничего не тратить «по пустякам»! Он не умудрен еще как следует писательским опытом, не сделал еще такого открытия, что у настоящего, большого писателя его блокнот — это чудесный, сказочный неразменный рубль. Чем больше записей из этого блокнота идет в дело — в рассказы, очерки, статьи, тем больше новых записей появляется.

Общий итог этому жанру неутешительный. Надо прямо сказать — немного у нас хороших рассказов на деревенские темы за последние годы.

Более плодотворно поработали писатели над деревенскими темами в жанре очерка. Здесь, пожалуй, больше всего появилось у нас значительных произведений, заслуживающих пространного разговора.

Но, прежде чем начать говорить о конкретных произведениях, надо выяснить некоторые вопросы об очерке вообще. Многие товарищи у нас — писатели и литературоведы — в достаточной мере запутали понятие об очерке. Тут надо кое-что распутать.

Некоторым нашим литературоведам удалось найти то, чего до сих пор никому найти не удавалось, — открытие, равновеликое изобретению перпетуум-мобиле, — удалось найти четкую, совершенно определенную грань между повестью и рассказом, с одной стороны, и очерком — с другой. Рассказ, мол, это «высокое искусство» потому, что здесь есть место для свободного полета фантазии художника, в рассказе и повести все вымышлено, все создано, «сочинено» самим автором, его воображением. А в очерке «все документально», это простая фактография, второй сорт литературы; тут, собственно, таланту и делать нечего — знай себе списывай точно с натуры, копируй жизнь.

Литературовед, профессор Л. Тимофеев, например, в своей книге «Краткий словарь литературоведческих терминов» (в соавторстве с Н. Венгровым), изданной как пособие для учащихся средней школы, категорически утверждает, что очерк обязательно должен быть документальным. Вот что пишет он в этой книге об очерке:

«Очерк — один из видов эпической, повествовательной литературы, который отличается от других видов (роман, повесть, рассказ) тем, что в очерке точно изображаются события, происходившие в реальной жизни, участники которых существовали в действительности, в то время как в рассказе, например, писатель, изучая ряд жизненных фактов и отбирая из них существенное и характерное, создает при помощи вымысла и творческого воображения обобщенную картину, то есть изображает события, которые в действительности могли и вовсе не происходить или могли не происходить так, как он их изобразил.

Очеркист, автор очерка, изображая жизненные факты, так же как и каждый художник, отбирает в жизни лишь самые существенные из них, отмечает в событии и поведении человека лишь характерные его черты, то есть то, что выражает мысль автора, его отношение к жизни. Однако он не вправе их изменять, прибегать к сколько-нибудь значительным элементам вымысла».