Невольница: его добыча (СИ) - Семенова Лика

Оллердаллена казнили за измену, вырезали весь род. Лиара могла спастись и отмыть свое имя, но она должна была отречься от ребенка. Спесивая дура предпочла смерть, обрекла всю семью. Казнили всех близких родственников, включая детей. Моего отца сослали на Атол и дали в управление кучку искрошенных скал. Нас лишили титулов, чинов и привилегий. Осталось только имя. И жизнь.

Я с рождения имел чин полковника и собственный полк, но был вынужден начинать простым лейтенантом, лишенным всего. Исполнять приказы тех, кто был ниже меня. Я вернул чин лишь шесть лет назад, когда уничтожил Лигур-Аас. Только тогда меня приняли в Сердце Империи и простили позорное родство.

Теперь оно вновь напоминает о себе.

Я сходил с ума, представляя, как растопчу это породистое тело, сломаю волю, превращу в скулящую комнатную собаку, готовую на все за мимолетную ласку. Как вобьюсь в лживый рот, до самого горла, и буду смотреть, как она рвется, не в силах дышать. Я мучительно хотел ее слез, ее криков подо мной. Представлял, как она корчится в ногах, вымаливая мой член. И вместо этого сидел здесь, вынужденный смотреть в красное рыхлое лицо Великого Сенатора, затащившего нас в это дерьмо.

11

Я долго сидела на полу, до боли сжимая пальцами край кресла, на котором только что сидел мой мучитель. Вздрагивала от воя сирены и рыдала в голос, сотрясаясь всем телом. Теперь я могу рыдать, выть, корчиться в истерике — никто не увидит. Я подобрала с пола тунику и торопливо оделась. Дрожащие пальцы не слушались, перед глазами все плыло. Я с трудом совладала с завязками.

Слезы кончились — даже слезы когда-нибудь кончаются — осталось лишь чувство полнейшего отчаянного бессилия, о существовании которого я даже не подозревала. Гулкая пустота внутри, будто вычерпали до капли мое собственное я. Я закрыла лицо ладонями и постаралась мерно дышать, чтобы хоть как-то прийти в себя. Я все еще чувствовала на себе его жесткие пальцы, слышала низкий голос, видела мутные от желания глаза. Хотелось проснуться и оказаться посреди пустыни, под палящим солнцем, обезумевшей от жажды, полумертвой, но свободной.

Три тысячи геллеров…

Вот сколько стоит моя жизнь. Жалких три тысячи.

Я уже поняла, что мы в открытом космосе. Я заперта в куске железа, из которого просто невозможно сбежать. Да и как теперь бежать? Я вспомнила побелевшее лицо Лоры, молящие перепуганные глаза. Глупая, она так боготворила своего ненаглядного Торна, что в итоге оказалась полной дурой — он не задумываясь оставил ее в залог. Мы вещи. Всего лишь вещи, которые можно купить, продать, уничтожить. Мы бесправнее домашних собак.

Готова ли я умереть? Не знаю. Казалось, что готова, но это лишь от того, что не могла сделать этого сейчас. Не будь Лоры, хватило бы у меня сил? Тогда, в пустыне, не хватило. Как сейчас помню скребущее острие ножа, свои слабые руки, пятно крови на джеллабе. Нужно было решаться.

Сейчас он ушел, если повезет — надолго. Но рано или поздно вернется, и я даже не хотела представлять, что будет. Точно знала — не смогу вообразить эту кошмарную реальность. Я окинула взглядом каюту — судя по всему, это кабинет. Стальной короб с рабочим столом, заваленным разным барахлом. О предназначении большинства вещей я даже не догадывалась. В самом углу светился дверной проем. Я вошла в просторные покои, намного больше моего убогого норбоннского жилища, обставленные с имперским шиком. У огромного овального иллюминатора стояло несколько белых кресел. Я припала к холодному толстому стеклу и замерла: черный бездонный космос, усыпанный горящими точками дальних звезд и планет. Где-то вдалеке растекалась лиловая туманность, которая, казалось, вращалась вокруг едва различимого скопления планет. Я всегда мечтала увидеть открытый космос, но не так. Не так. Сейчас эта невероятная красота говорила лишь о том, что я обречена.

Слезы вновь покатились по лицу, и я осела, прижавшись спиной к холодному стеклу, подняла глаза. Золоченый потолок с огромными резными плафонами, витые колонны с четырех сторон огромной кровати со сбитым в кучу серебристым покрывалом, гора окурков на маленьком столике, брошенное полотенце на полу — здесь никто не навел порядок. При взгляде на кровать меня передернуло — вот и место моей казни, если конечно хозяин сочтет меня достойной своих простыней, а не этого мозаичного пола или рабочего стола. Я до сих пор слышала его хриплый голос: «Мое».

Я поднялась и пошла вдоль стены, проводя пальцами по холодным металлическим барельефам. В самом центре золотился огромный черненый дракон, зажавший в страшных лапах горящую ветвь парибуса. Я уже знала — герб де Во, видела в книге. В красно-оранжевом пламени мерцали всполохи, имитируя живой огонь. На мгновение показалось, что можно обжечься, и я одернула руку.

В стене напротив виднелся еще один залитый светом проем. Я осторожно заглянула: низкая стальная кровать с наваленной кучей цветного тряпья, зеркало во всю стену, встроенный столик с вереницей щеток для волос и маленьких стеклянных баночек. Я не стала рассматривать свое отражение — не хочу. Какая теперь разница?

В голове мелькнула отвратительная догадка, но я отмахнулась от нее — не хочу произносить это даже в мыслях. Что он с ней сделал?

Я закрыла глаза, сглотнула пересохшим горлом и вернулась в кабинет. Безумно хотелось пить, но я не увидела ничего, похожего на графин. Наверняка, здесь есть все, но я не знала имперских технологий. На Норбонне жили просто: купленная вода в бутылках — самый дорогой ресурс, двери на скрипучих петлях, самые обычные стальные ключи, которые поворачивались в замке. Здесь двери открывались иначе — маленькой светящейся полочкой, утопленной в стене, по которой нужно провести пальцами.

Я подошла к столу, дотронулась до сенсорных кнопок на рабочей панели и нажала наугад — с легким щелчком выдвинулся нижний ящик стола: на полированном дне лежал короткий пистолет в жесткой черной кобуре. Сердце бешено заколотилось: взять оружие, направить в сердце — и все закончится. А Лора… Лора. Она висела незримыми кандалами на моих тонких слабых руках. Я будто ощущала вес ее жизни. Не сомневаюсь — они сделают то, чем грозили. Я потянулась дрожащей рукой, потрогала холодный металл. Опасная маленькая вещь, способная решить все проблемы. Свет внезапно погас, корабль ощутимо тряхнуло, и я упала на пол, прищемив пальцы качнувшимся ящиком.

12

Флагман тряхнуло. Я удержался за край стола, но Сенатор выронил бокал, залив красную мантию. Через несколько секунд тускло загорелись аварийные огни, вновь налилась синим затухшая проекция карты. На приборной панели покраснела и запульсировала топливная шкала.

Капитан Квир обернулся к Лоренсу:

— Мой генерал, они сняли силовое поле. Поврежден топливный отсек.

— Процент повреждения?

— Три процента, мой генерал, но пробит температурный компенсатор.

Лоренс выругался  и вывел над столом схему топливного отсека. Компенсатор обозначился красным квадратом, рядом с которым стремительно росла температурная шкала.

Вновь затрещала сирена, по периметру запульсировали красные огни.

— Выслать техников.

Квир нажал на кнопку селектора:

— Три бригады техников к шестому температурному компенсатору. Остальные — на восстановление силового поля.

— Критическая цифра, капитан? — Лоренс нахмурился и потер подбородок.

— Восемьсот двадцать пять градусов по фавелу, мой генерал.

Я посмотрел на проекцию: двести три, но цифра росла на глазах. Достигнув критической температуры, топливный отсек взорвется ко всем чертям.

— Де Во, — Лоренс сосредоточенно поджал губы, — снимите крейсеры. Мы должны успеть сесть на Форсе.

— Есть, мой генерал. Сколько у нас времени, капитан?

Квир раздумывал несколько секунд:

— Не больше установленных суток, полковник, при условии, что техники хорошо сработают.

Я отсалютовал Лоренсу, велел Винсу следовать за мной и направился на стартовую платформу.

Двадцать восемь часов… Энергетическая сеть, расставленная четырьмя тяжелыми крейсерами, не удержит флагман, но без силового поля может нанести серьезные повреждения. Без кораблей сопровождения мы почти беспомощны. Двадцать восемь истребителей на весь этот летающий золоченый гроб. И четыре мы уже потеряли. Сенатор был силен в переговорах, интригах, подковерной игре. Но коварный ум политика уживался в нем с совершенной глупостью придворного сноба. Там, где разум призывал прислушаться к советам, гордость императорского брата вопила: «Я так хочу» и топала жирной ножкой. Он был свято уверен, что на сенаторский флагман напасть просто невозможно.