Повседневная жизнь французов при Наполеоне - Андрей Иванов

Подготовили контракт, но Бонвиван, подумав, запросил тридцать тысяч. Наполеон и на это согласился. Затем бондарь поднял цену до сорока тысяч. Архитектор вновь доложил императору о сложившейся ситуации.

— Вот оно что! — воскликнул Наполеон. — Этот плут явно злоупотребляет своим положением, тем не менее у нас нет иного выхода; нам следует заплатить ему.

Но бондарь поднял цену до пятидесяти тысяч! Архитектор вновь явился к императору. Тот был возмущен и заявил:

— Этот человек — настоящий негодяй, ну что ж, я не заплачу ему ни гроша за его дом. Пусть этот дом останется как памятник моего уважения к законам.

Бонвиван не знал меры и «остался с носом». А вернувшиеся Бурбоны с ним не церемонились: они снесли фундамент дворца, после чего хибара бондаря развалилась. Никакой компенсации он не получил и еле сводил концы с концами.

Отряды принца Конде

Революция поставила вне закона многих членов бывших привилегированных сословий французского королевства — дворянства и духовенства. Каждый эмигрант «умирал гражданской смертью», а его состояние «делалось собственностью Республики».

Вернуться на родину означало верную смерть. Если такой человек был обнаружен и его личность установлена, то его немедленно казнили.

Революция закончена, но зловещий закон все еще действует. В списках приговоренных к смерти значатся 146 тысяч имен — дворян, офицеров, бывших парламентариев, священников, политиков тех партий, что давно сошли со сцены.

Двести или триста тысяч человек остались во Франции, но были наполовину лишены прав. Это родственники и свойственники эмигрантов — люди, которым запрещено занимать государственные должности, избирать и быть избранными в органы власти.

Бывшие дворяне по закону уже не считались французами. Они должны были натурализоваться.

Что Бонапарт делает со всеми этими людьми? Режим Консульства непрочен, продолжается война с Англией и Австрией, и молодой правитель действует осторожно и поэтапно.

Конституция 1799 года провозглашает невозможность возвращения эмигрантов. Однако теперь всякий француз — если он не эмигрант и не высланный — имеет право подавать голос, быть избранным и занимать общественные должности. Через двенадцать дней принимается постановление Государственного совета, по которому возвращаются гражданские и политические права бывшим потомственным и личным дворянам, родственникам и свойственникам эмигрантов, всем «внутренним эмигрантам».

Возвращаются видные государственные мужи — Карно[92], Бартелеми[93], Буасси д'Англа[94], ранее вынужденные бежать либо сосланные. Освобождаются репрессированные Директорией политики. Выпущены на свободу священники, томившиеся на острове Ре.

В первые дни Консульства Наполеон посетил государственную тюрьму. По его приказу и в его присутствии освобождались граждане, арестованные по чудовищному закону о заложниках.

— Несправедливый закон, — говорил при этом Бонапарт, — лишил вас свободы. Мой первый долг возвратить ее вам.

Он побывал и в других тюрьмах, требовал списки заключенных, расспрашивал этих людей и обещал правый суд.

Принимаются законодательные акты, значительно убыстряющие рассмотрение просьб об исключении из эмигрантских списков. Дело пошло еще веселее, когда Бонапарт победил австрийцев при Маренго[95] и почувствовал возросшую уверенность в прочности своей политической системы.

Правительство знало, что некоторые эмигранты, все еще находившиеся в списках, нелегально прибывали во Францию, и смотрело на это «сквозь пальцы». А после заключения Амьенского мира с Англией и конкордата с Ватиканом[96] были амнистированы все, кроме наиболее одиозных лидеров оппозиции и видных членов протестующей эмиграции. Таких оказалось не более тысячи человек

Те, кто вернулся, получали все права гражданства. Они должны лишь пообещать «быть верными правительству, установленному Конституцией, и не поддерживать ни прямых, ни косвенных сношений и переписки с врагами государства».

Правда, вернувшиеся зачастую не имели никаких источников дохода — их собственность была конфискована. Сенатским решением им вернули часть еще непроданных имений. В денежном выражении это была лишь двадцатая доля утраченного — сто миллионов из двух миллиардов.

Сам Наполеон был вынужден признать, что эту «милостыню» распределяли несправедливо: наиболее нуждавшиеся остались ни с чем. Позднее он скажет, что «сорок тысяч граждан лишены всяких средств к существованию». Они живут у родных и близких, как гости и прихлебатели.

Многие бывшие дворяне, забыв о сословной гордости, искали работу. Некоторые соглашались стать приказчиками, писцами или счетчиками.

Один бывший фельдмаршал содержит в Лионе бюро новых дилижансов и имеет годовой доход, равный 1200 франков. Де Пюимегр, у которого в 1789 году было два миллиона, теперь контролер сборов податей с годовым жалованьем в 2400 франков.

А чем они занимались в эмиграции? Кто жил, кто выживал, кто плел интриги, а кто сражался с оружием в руках в «армии принцев». В рядах этого импровизированного войска побывали и Шатобриан[97], и Эммануэль де Лас Каз[98] (последний отправится вместе с Наполеоном на остров Святой Елены).

Видным военачальником французских эмигрантов стал Луи Жозеф де Бурбон, принц Конде. Он родился в 1736 году и поступил в армию в начале Семилетней войны. Некоторые историки и писатели считали его бездарностью, но это не совсем так. В 1762 году он выиграл битву при Фридберге.

Конде эмигрировал через несколько дней после взятия Бастилии, вслед за графом д'Артуа[99]. Отъезд нескольких принцев, высших аристократов и военных дал сильнейший толчок дворянской эмиграции.

Несколько тысяч таких людей скопились в Австрийских Нидерландах и на Рейне и готовы были воевать за утраченные права. Время было тревожное, а будущее казалось мрачным как никогда. Король и его малолетний сын были «в плену» у революционеров. В Кобленце временно обитал граф Прованский, будущий Людовик XVIII.

Принц Конде, также находившийся в Кобленце, формировал войско за свой счет. Скоро у него было пять тысяч бойцов, и он присоединился к пруссакам и австрийцам. В 1792 году он наступал на Ландау вместе с союзниками, но был отброшен за Рейн.

Вот как Шатобриан описал эмигрантские отряды[100]: «Обыкновенно войско состоит из солдат примерно одних лет, одного роста, одних возможностей. Совсем иной была наша армия — смешение зрелых мужей, стариков, мальчишек, оставивших свои голубятни, хор, в котором звучали нормандские, бретонские, пикардийские, овернские, гасконские, провансальские, лангедокские говоры. Отец служил рядом с сыновьями, тесть подле зятя, дядя — бок о бок с племянником, брат с братом, кузен с кузеном. В этой компании рекрутов, при всей ее смехотворности, было нечто почтенное и трогательное, ибо людьми двигали убеждения; она являла зрелище старой монархии и давала представление об уходящем мире. Я видел стариков дворян, с суровыми лицами, с сединой в волосах, в рваном платье, с ранцем за плечами, с ружьем за спиной, которые брели, опираясь на палку, поддерживаемые под руку кем-нибудь из сыновей; я видел господина де Буаю, отца моего товарища, убитого… на моих глазах, — он одиноко и печально брел босиком по грязи, неся свои башмаки на острие штыка, чтобы не износить их; я видел раненых юношей, лежащих под деревом, и священника в епитрахили поверх сюртука, стоящего на коленях у них в изголовье… Все это бедное войско, не получая от принца ни единого су, вело войну за собственный счет, меж тем как декреты довершали наше разорение и бросали наших жен и матерей в тюрьму».

Эти бедные старики и юноши — рядовые бойцы. Не было недостатка и в командирах: многие королевские офицеры и выпускники элитных военных училищ — к слову сказать, и Парижской военной школы, где в свое время учился Наполеон, — встали под те же знамена.

Описание Шатобриана относится к 1792 году. Он прослужит в армии с августа по октябрь, после чего его рота будет распущена. Позднее войско эмигрантов получит субсидии — и от англичан, и от русских.

Идея борьбы с «революционной заразой» получит деятельную поддержку со стороны российского императора Павла I, сына Екатерины II. Он вступил на престол 7 ноября 1796 года и относился к Французской революции исключительно враждебно. Стараясь оградить Россию от духа «якобинства», он издал указы, направленные против всего французского и напоминавшего Францию. Было запрещено носить фраки, круглые шляпы, трости.

За всеми иностранцами, проживавшими в Петербурге и Москве, был установлен строгий надзор. Велено было из иноземцев «людей подозрительных, поведения нескромного или непристойного», «выгонять вон за границу с запрещением паки показываться в столице под страхом наказания».