Если бы смерть спала - Рекс Стаут

– Нет, благодарю вас. Кстати, раз мистер Джарелл дал вам ключи, я не вправе запретить вам совать нос куда не следует.

– Вы правы. Беру свои слова назад. От него что-нибудь слышно?

– Да, он звонил около часа назад. Вернется завтра, скорей всего к вечеру.

В ее манерах было что-то настораживающее. Дело не в том, что стенографистке не подобает говорить в такой манере с секретарем (уж кто-кто, а я просек, что называть ее стенографисткой все равно, что Вульфа сыщиком). Не могу вам объяснить толком, что именно, поскольку сам не знаю. Просто в наших отношениях что-то было не так, а что – не знаю. Я надеялся, это прояснит наш дальнейший разговор, но тут зазвонил телефон.

Нора сняла трубку черного аппарата и через секунду передала ее мне.

– Это вас. Мистер Фут.

– Хелло, Роджер. (Попрошаек я называю только по имени), – Ален у телефона.

– Вы очень плохой секретарь. Где это вы болтаетесь целый день?

– Вокруг да около. Но сейчас я на месте…

– Это я знаю, по-моему, вы играете в кункен. Не желаете разбогатеть? Старикан в отсутствии, так что вы там не требуетесь.

– С удовольствием. Где?

– В моей комнате. Подниметесь на верхний этаж, направо мимо вашей комнаты первый поворот налево. Я буду вас ждать у двери.

Комната Фута оказалась побольше моей. Она целиком выражала вкусы ее хозяина. Кресла были обиты зеленой кожей, габариты одного из них вполне бы устроили самого Вульфа. К стенам были приклеены скотчем десятки фотографий лошадей, в основном цветные.

– Нет такой лошади, которая бы не поживилась из моего кармана, – сказал Роджер. – Мускулистые. Красавицы. Я продираю утром глаза, а они здесь, передо мной. Стоит ради такого проснуться. Мужчина всегда должен знать, ради чего ему начинать новый день. Верно?

Я кивнул.

Я думал, мы будем играть центов на двадцать за очко или даже больше, и если он выиграет, я ему плачу, если выигрываю я, он остается мне должен. Однако мы играли по-приятельски, по центу за очко. Фут был первоклассным игроком, мог говорить о чем угодно, а сам помнил каждый снос и прикуп. Я выиграл всего 92 цента, и то только потому, что мне страшно везло.

Воспользовавшись каким-то его анекдотом, я бросил как бы мимоходом:

– Это мне напоминает одно услышанное сегодня замечание. Кстати, что вы думаете о человеке, который пристает к жене собственного сына?

Он как раз раздавал карты. Его рука на секунду застыла в воздухе.

– Кому принадлежит это сообщение?

– Так я вам и сказал. Эта была конфиденциальная беседа.

– Имена назывались?

– Разумеется.

– Вас зовут Альфред?

– Ален.

– Я забываю имена людей, но лошадей никогда. Вот что я скажу вам, Ален. Что касается отношений моего зятя к деньгам и брату своей жены, то я могу дать вам на этот счет любые сведения. Во всем остальном я не авторитет. Не горюю, если кто-то имеет на него зуб. Оплакивать не стану. Поехали.

Из этого высказывания вряд ли можно было что-либо извлечь. В шесть я сказал, что мне нужно искупаться и переодеться перед свиданием с Лоис. Он быстро и точно подсчитал мой выигрыш и протянул мне для проверки листок.

– В настоящий момент я не располагаю девяноста двумя центами, – сказал он, – но они могут превратиться в девяносто два доллара, а то и больше. В четверг на «Ямайке» Пух Персика выигрывает в пятом забеге восемь к одному. Из шестидесяти долларов сорок могу поставить на него. На руки получу триста двадцать, из них половина ваши. Плюс девяносто два цента.

Я сказал, что это звучит очень заманчиво и что я дам ему ответ завтра. Я знал, получив деньги, он тут же исчезнет, а я этого не хотел.

Утром на балконе я предложил Лоис пообедать вместе и потанцевать. Я тогда назвал «Фламинго», но, судя по тому, что произошло днем у «Рустермана», туда идти не следовало. Я спросил у Лоис, не будет ли она возражать, если мы двинем в «Колонн» в Вилледже, где подвизается хороший оркестр и где меня никто не знает, по крайней мере, по фамилии. Она на секунду задумалась, но потом сказала, что это очень даже забавно, потому что она там никогда не была.

Джарелл предупредил меня, что Лоис разборчива в партнерах, и, надо сказать, она имела на это полное право. Она чувствовала ритм всем телом и во всем была послушна партнеру. Для того чтоб не ударить перед ней лицом в грязь, я отключился полностью, думая лишь о своих руках и ногах, так что, когда наступила полночь, а вместе с ней подошло время выпить шампанского, я ни на шаг не продвинулся в том, что задумал. Подняв бокал с шампанским, Лоис провозгласила: «За жизнь и смерть» – и залпом его осушила. Поставив бокал на столик, добавила: «Если бы смерть спала».

– Присоединяюсь к вашему тосту, – сказал я, ставя свой пустой бокал рядом с ее. – Если только правильно вас понял. Что означает сия фраза?

– Сама не знаю, хотя сочинила ее сама. Это из моего стихотворения. Вот последние пять строчек:

Иль грызун бы высоко скакал,Свободный и быстрый, с ветки на ветку,Иль девчонка бы горьких рыданий обрушила шквал,Проклиная безносую нашу соседку,О, если бы смерть спала!

– Мне нравится, как это звучит, – сказал я, – Но, кажется, я не улавливаю смысла.

– Я его тоже не улавливаю, вот почему и решила, что это настоящая поэзия. Сьюзен говорит, будто ей здесь все понятно. Может, правда, она притворяется. На ее взгляд, здесь только одно неверно: вместо «горькие рыдания», говорит она, должны быть «сладкие рыдания». Мне не нравится. А вам?

– Горькие лучше. Сьюзен любит стихи?

– Не знаю. Ее я понимаю так же мало, как и это стихотворение. Я думаю, Сьюзен больше всего любит Сьюзен. Правда, она моя золовка, ее спальня больше моей, к тому же я обожаю своего брата, когда мы с ним не в ссоре, так что я, возможно, просто к ней придираюсь. Одним словом, я должна все проанализировать.

– Стоит, – кивнул я. – Вчера вечером вокруг нее собрались все мужчины, кроме вашего отца. Наверное, он ее просто не заметил.

– Кто-кто, а он-то заметил. Вы знаете, кто такой сатир?

– Более-менее представляю.

– Загляните в словарь. Я уже это сделала. Я не могу сказать, что мой отец сатир, потому что у него уйма времени уходит на процесс дальнейшего обогащения. По-моему, он просто обычный кот. Что это там заиграли? Мокаджубу?

Она была права. Я встал, обошел вокруг стола и отодвинул ее стул.

Нужно отдать должное среде, которая оказалась более продуктивной, чем вторник, но не подумайте, будто я чего-то достиг в среду. Я просто слегка расширил круг моих знакомств. Вернувшись во вторник около двух часов ночи и проведя в постели свой излюбленный восьмичасовой минимум, я спустился вниз в полной уверенности, что позавтракать теперь будет не так-то просто. Однако буквально через полминуты после того, как я вошел в столовую, я увидел спешащего в мою сторону Стека со стаканом апельсинового сока в руке. Я сказал ему, что протяну на соке и кофе до ленча, но не тут-то было, сэр. Через десять минут он притащил тосты, бекон, омлет из трех яиц, два сорта варенья и чашку кофе. Расправившись со всем этим в обществе утренней «Таймс», я двинул в библиотеку, где проболтался минут тридцать, но так и не успел побеседовать с Норой Кент. Нет, она тоже там была, но у нее все время находились какие-то дела, а может, она их себе придумывала. Одним словом, я сдался и покинул библиотеку. Она сообщила, что Джарелл прилетает на Ла Гуардия в три ноль пять.

Проходя мимо студии, я обнаружил, что мои часы показывают одиннадцать пятьдесят шесть, так что у меня была возможность послушать двенадцатичасовую сводку новостей. Дверь была закрыта. Я открыл ее и, переступив порог, замер на месте. В студии кто-то был. Я увидел в кресле Сьюзен, напротив нее стоял незнакомый мужчина в темно-сером костюме. В профиль его подбородок выглядел решительным. Вероятно, он был уж очень погружен в свои мысли, потому что никак не прореагировал на меня.

– Прошу прощения. Я просто прогуливаюсь, – поспешил сказать я и собрался ретироваться, но меня остановил голос Сьюзен:

– Остановитесь, мистер Грин. Это Джим Ибер. Джим, это Ален Грин. Я вам о нем рассказывала.

Мой предшественник был все еще поглощен своими мыслями, но тем не менее протянул мне руку. Я обнаружил, что у него дряблая мускулатура.

– Я зашел повидать мистера Джарелла, а его не оказалось, – заговорил он будто через силу. – Так, по поводу одного пустячка. Как вам работается?

– Был бы в восторге, если бы и впредь все шло так, как в эти первые два дня. Не знаю, что будет, когда вернется мистер Джарелл. Может, просветите меня немного на этот счет?

– Просветить?

Могло показаться, будто он впервые слышит это слово. Определенно, его мучили проблемы, далекие от его прежней работы, иначе бы я его заинтересовал.

– Что ж, как-нибудь в другой раз, – сдался я. – Прошу прощения за то, что прервал вашу беседу.