Заметки - Мицунари Ганзицу

Казалось бы, так ли важно соблюсти в переводе точные образы, использованные автором, наверное, это достаточно дискуссионный вопрос.

Одно безусловно — Сергей Аркадьевич Торопцев предпринял достаточно серьёзную попытку раскрыть образ ворона через создание зловещей атмосферы, такой, которая могла бы составить даже некоторую конкуренцию ворону Алана Эдгара По. И хотя в оригинале на самом деле нет никакой зловещей атмосферы и излишний драматизм отсутствует, но есть печаль, есть тоска, есть обида, есть даже место причине обиды — измене, ну а присутствие ворона, который каркает, ещё и среди ночи, создаёт просто такую гнетущую атмосферу предчувствия какой-то надвигающейся беды, пускай, может быть, не связанной конкретно со смертью собственно героев произведения, хотя есть и такая версия развития событий, но связанной с образной смертью обещаний вечной любви и верности. Вот в этом случае, возможно, перевод Сергея Аркадьевича Торопцева действительно воссоздаёт абсолютно правильную атмосферу.

Учитывая, что в оригинале ворон упоминается только в первой строчке, а во второй присутствует только звук: «карканье», — возможно, несколько и зловеще, что может вызвать некоторые опасения одинокой женщины в осиротевшем после ухода мужа доме.

Почему мне всё-таки ближе версия перевода в контексте того, что Ли Бай пишет не о какой-то другой женщине, а именно о той самой, которая выткала несколько тысяч строк для своего непостоянного мужа, даже если предположить, что в этот момент сам поэт вспоминал близких именно ему женщин?

Да, для Сергея Аркадьевича Торопцева наверняка был доступен и перевод собственно палиндрома, вытканного Су Хуэй для Доу Тао, там, в стихах Су Хуэй, действительно упоминаются воробьи в контексте обращения воробьихи к воробью. Какие в данном случае могут быть претензии к переводу, если он отсылает не просто к событию, послужившему образом для стиха Ли Бая, а непосредственно к тексту стиха Су Хуэй?

Драматизм в том, что при чтении перевода без подробного комментария переводчика такой приём вызывает скорее странные эмоции, чем те, на которые бы хотелось надеяться при знакомстве с китайской поэзией.

Учитывая, что у Сергея Аркадьевича Торопцева есть прекрасный перевод палиндрома китайского поэта Су Ши (возможно, однофамильца, возможно, отдалённого потомка Су Хуэй), в котором все смыслы переданы верно и ничего лишнего не добавлено, можно было бы и дополнить комментарии к «Плачу в ночи вороны…» воробьями, а ворону из перевода убрать и вернуть ворона.

И в завершение хотелось бы ещё раз отметить, как буквально одним-двумя словами или одной фразой устанавливают поэты связь друг с другом через время и пространство, через все мыслимые и немыслимые смыслы — 机中织锦秦川女 [Jī zhōng zhījǐn qín chuān nǚ] — прядёт парчу циньская женщина. Интерпретировать можно как угодно, эпитет ли это такой, или прямое название, но поэт здесь напрямую обращается к поэту, признавая его мастерство, потому что этот образ знаменит не просто ожиданием своего мужа женщиной за ткацким станком, и Пенелопа ждала Одиссея именно за этим занятием, но стихи не писала и не ткала на полотне оды гекзаметром, обращённые к далеко ушедшему мужу. А что это прямое упоминание, для меня «маячков» более чем достаточно — жёлтые приграничные облака, зелёная пряжа, циньская женщина за ткацким станком. Но один важный момент: стихотворение написано в 743 году, очевидно, когда и сам Ли Бай вынужден был странствовать, так что адресатом стиха, посвящённого Су Хуэй, могла быть вполне обычная женщина, оставшаяся ждать возвращения Ли Бая дома. Возможно, поэт сделал своей даме комплимент, посвятив ей такой стих.

Опять прокаркал

Чёрный ворон тут –

… [1]

Жёлтые тучи… У стен городских

ворона на ночь гнездится;

… [2]

Зловещие тучи, ворона сидит на вратах –

Вернётся ли ворон? — И сердце сжимает ей страх.

… [3]

Приграничные облака далеки /

собирается ворон заночевать остаться

Перед обратной дорогой /

раскаркался громко с верхней ветки

На ткацком станке /

ткёт парчу женщина в Циньчуане

Бирюзовая пряжа словно /

туманной дымке за окном вторит

Остановила челнок удручённо /

вспоминая далеко ушедшего мужа

Ночевать в покинутом доме /

слёзы лить, что дождю подобны.

Авторское прочтение

4. Зелёные ветви

燕草如碧丝

秦桑低绿枝

当君怀归日

是妾断肠时

春风不相识

何事入罗帏

Есть у Ли Бая несколько стихотворений, написанных от лица женщины. Приём, который был достаточно широко распространён как в древнем Китае, так и в древней Японии. Мало того, что поэты иногда писали друг за друга, так ещё и от лица различных адресатов, в том числе мужчины за женщин и женщины за мужчин.

Одно из таких стихотворений известно под названием «Весенние думы». Тоже очень своеобразное построение образов и пространства стиха. Весенние думы — прямо череда смены картин и настроений, которые несут в себе в том числе некоторый двойной смысл, а как же без этого в поэзии вообще, а в китайской поэзии особенно, позднее — и в японской тоже.

То есть на поверхности — прекрасные картины природы, весенние пейзажи, зеленеющая травка, пробивающаяся из земли, зеленеющие ветви деревьев, склоняющиеся под пышной густою листвой, весенний ветерок и сердечная тревога, воспоминания о любимом и милом друге, путешествующим в далёких краях. Но мы уже с вами опытные любознательные читатели древнекитайской поэзии, особенно той, которая написана автором Ли Бай, и мы понимаем, что дважды упоминать зелёный цвет травы, зелёный цвет ветвей поэт в таком достаточно компактном по количеству слогов и слов произведении не будет.

Ведь всем известно высказывание, которое, правда, сформулировал гораздо позднее один из исследователей восточной поэзии, что если китайский поэт не может высказать свою мысль в 12 строках, ему вообще незачем начинать говорить, как известно, японские поэты вообще сократили эту формулу, не то что там в 12 строк, а в пять-семь максимум, а то и в три. Тем более каждое слово здесь поставлено на своё место и использовано не просто так.

Ведь мы уже с вами знаем, что зелёный цвет в Китае так просто всуе не упоминается, даже под самыми красивыми описаниями природы может скрываться двойной смысл о том, что зелёная трава и зелёные ветви могут говорить совсем о других настроениях в умах и сердцах мужчин и женщин, которые, впрочем, тоже могут быть навеяны весенними думами.

Не могу сказать, насколько оправданы размышления над текстом «Весенних дум» в сторону повторяющихся оттенков зелёного цвета от тонких светло-зелёных ростков травы до тёмно-зелёной густой листвы