Книга Арджуны - Олег Серёгин

Кришна тихо шипит сквозь зубы, пытаясь оттолкнуть тебя: руки твои – как слоновьи хоботы, пальцы – железные стержни, в угаре ты забыл сдерживаться...

Отчаянный стук чужого сердца отдается дрожью во всем теле.

И перед тем, как отринуть мысли и вознестись в миры, текущие медом и топленым маслом, ты видишь – с высоты, точно разделив зрение летящей птицы или Сомы-Месяца: ночь, огненное ожерелье берега, лунное молоко Чандралоки проливается на гладь океана... Плетеница городских улиц, ограда царских чертогов, мраморный павильон, двое – и один из двоих, странно знакомый, упивается дыханием второго, не осмеливаясь прикоснуться.

Мягкие губы накрывают рот, и ты перестаешь думать...

Арджуна отыскал кувшин для омовения и, забыв о вжавшемся носом в пол скопце, вышел за порог, в объятия южной весны.

Возвращался он с наполненным кувшином и плутовским намерением разбудить Баламута старинным и весьма действенным способом; однако тот уже избавился от сонливости – или бросил притворяться.

— Хорошо ли тебе спалось, о благородный арий? – мурлыкнул Кришна, жмурясь и позевывая.

— Никогда в жизни я не спал лучше.

— Я так и думал...

Не было радости светлее этой сладкой насмешки.

Кришна встал и, сцепив руки за спиной, выгнулся назад – так, что самоцветы в кольцах едва не коснулись каменьев, украшавших ножные браслеты. Ночью Серебряный сдернул с него дхоти, не потрудившись расстегнуть пояс; лента, набранная из узорчатых золотых пластин, чуть косо лежала на бедрах. За время сна металл должен был оставить на коже следы, но этого не случилось.

Аватар улыбнулся, показав острые звериные зубы.

Майя-Иллюзия не создавала ничего прекраснее этого тела.

Серебряный осторожно приобнял его со спины, скользнул пальцами по точеным лилово-смуглым плечам к округлым предплечьям, задев соски; от изгиба талии через холодное золото пояса вперед и вниз: Баламут вздрогнул, приоткрыв рот, и накрыл его ладонь своей. Арджуна пощекотал горячим дыханием ободок уха, тронул поцелуем шею, Кришна обернулся к нему, подставив губы, ответил на поцелуй так, словно желал выпить досуха, как ту злосчастную ракшаси, и царевич почувствовал, что сейчас опять погрузится с возлюбленным в океан лепестков манго, лотосов и лилий, но что-то забытое еще...

Колокольчик.

— Ах ты тварь...! – прошипел Серебряный, заметив, что подзадержавшийся евнух не без интереса наблюдает за играми господ. В пальцах неведомым образом возник метательный кинжал, но аватар в последнее мгновение перехватил руку воителя, сохранив жизнь любопытному скопцу.

Скопец не потерял времени и улепетнул.

— Теперь слухи пойдут, – раздраженно сказал Арджуна, запуская кинжалом в стену, – начнут языки чесать...

— Не начнут. Языки у них вырваны, – уронил Кришна, придвигаясь и оглаживая кончиками пальцев его спину. – И не смотри на меня так. От дядюшки в наследство остались...

Серебряный задался вопросом, что еще досталось Баламуту в наследство от тороватого дядюшки Кансы, но выпытывать не хотелось.

Лениво было.

Десятилетия спустя Черный Островитянин, хмурясь и ухмыляясь, запишет на пальмовых листьях: “Много ночей провел Арджуна в дивном дворце Кришны, выложенном драгоценными камнями и красиво и удобно обставленном”. Злоязыкий Вайшампаяна, ученик Вьясы, скажет, что привычный для ариев счет ночами здесь будет особенно уместен, а простодушный сута Уграшравас перескажет все в точности...

Глава вторая

Поистине, прекрасен был тот город, выстроенный не земным мастерством, но искусством бессмертного Майасура. Окруженный золотым сиянием, он словно висел в воздухе, обнесенный золотыми и серебряными стенами, украшенный великолепными воротами, подобными белым облакам, и прекрасными дворцами с блистающими на солнце кровлями, над которыми вздымался, словно пронзая небо макушкой, тысячеколонный царский чертог, подобный горе Кайласе, обиталищу Шивы. Город тот, богатый и процветающий, полный сокровищ, блистающий красотою и подобный обители бессмертных, повергал в изумление.

Несравненный же дворец владыки, прославленный в трех мирах, выстроил асур целиком из драгоценных камней; колонны же были из золота и сверкал тот дворец, распространяя сияние, подобно тому, как сверкают дворцы Сурьи и Чандры, излучая чудесный свет. Он простирался ввысь к небу, напоминая гору, уходящую в облака, – длинный и широкий, величественный и безупречный, избавляющий от усталости, наполненный необыкновенной утварью, бесценный и полный сокровищ. Даже дворец самого Брахмы не был наделен такой красотой. По велению Майи дворец тот охраняли тысячи ракшасов, передвигающихся по воздуху, странных, огромных и могучих, искусных в сражении; медно-красны были глаза их, а уши подобны раковинам.

И так свидетельствуют очевидцы, не склонные к изречению ложного.

Как известно, мудрец Чьявана, одолев ужасное чудовище Маду, разделил огонь, суть погибели, между четырьмя пороками: пьянством, любострастием, охотой ради забавы и игрой в кости.

В первом и втором братья могли, не бахвалясь, назваться знатоками, четвертое было еще впереди и сейчас благородные владыки стольного города Индрапрастхи вовсю предавались третьему. Лестницы и галереи, балконы и террасы кишели слугами, колесницы приглашенных на царскую охоту вельмож сталкивались боками внизу у ворот – по-хорошему следовало присоединиться к кавалькаде уже за городскими стенами, но лишняя возможность выразить свою исключительную преданность!

Такую возможность не следовало упускать.

В суматохе никто не заметил еще одну колесницу, подъехавшую с городских улиц, хотя гость не числился приглашенным и вообще проделал изрядный путь. Знай раджи о его прибытии, немедля распорядились бы о неистовом ликовании, велели горожанам обрядиться в лучшие одежды, вывести напоказ красивых женщин и засыпать улицы цветами, а уж об отъезде куда-либо не могло идти речи. Однако же не примчался загодя гонец с радостной вестью, и глашатаев гость оставил сидеть по домам; даже слуха, летящего быстрей породистых камбоджийских рысаков, не удосужился пустить.

Словно из-под земли выехал или с путей сиддхов свалился.

Впрочем, от такого гостя всего можно ожидать.

Он выслушал заморенного службой пожилого пратихару, отвел колесницу на указанное место, а сам перебрался к пруду с лотосами и сел на каменный бортик, покрытый тончайшей резьбой. Толкались повозки со сложенными шатрами, храпели лошади верховых, сонно ухали три слона, с которыми не смогли расстаться любители слоновьей прыти, захлебывались лаем собаки, и псари лаялись не хуже собак. Гость разглядывал дворцовую суету с едва заметной улыбкой, а потом со скуки окликнул пробегавшую мимо смазливую прислужницу и довел ее, небрежно любезничая, до того, что бедная готова была отдаться тут же.