Сильфида - Элиза Ожешко

— Опять глупости! — прошептала Бригида.

Розалия, не расслышав ее шепота, продолжала:

— Но обо мне говорить нечего. У меня все позади, и если я в конце концов не вышла замуж, то только потому, что не случилось подходящей партии, а неравный брак я считала унизительным… Мама воспитала меня в правилах, соответствующих моему происхождению, и если бы я даже сейчас помолодела лет на двадцать, я бы не отступила от них ни за что на свете… что бы там ни было… Но ты — дело другое: твой отец был чиновником, твоя мать дочь чиновника, и для тебя, скажем, тоже не очень прилично, но все же менее унизительно выйти замуж за такого…

Она не договорила и, придвинувшись еще ближе, прошептала:

— Знаешь, он даже красивый…

— Он, должно быть… очень добрый… — мечтательно сказала Бригида.

— Он уже сделал тебе предложение? Скажи, милочка, скажи!

Она вся дрожала от любопытства.

— Сделал.

— Когда? Когда?

— Сегодня днем… мы встретились в городе, когда я носила белье на каток…

— Как же это произошло, мое золотце? Как это произошло? Что он тебе сказал? Что ты ему?

— Ну, уж этого я тебе, конечно, рассказывать не стану, — вспыхнула Бригида и, помолчав немного, добавила:

— У него свой домик… в Млынове…

— В шести милях отсюда… маленький такой городок… А долго он еще здесь пробудет?..

— До осени, пока не кончат строить каменный дом. У них и участок при домике есть и сад хороший…

— Ого! — удивилась Розалия.

— Старуха мать живет с ним… старенькая, как он говорит, беленькая, как голубка. У них две коровы, лошадь, птица всякая домашняя, и даже немножко ржи и пшеницы сеют.

— Ну, стало быть, зажиточно живут.

— Да, для таких людей зажиточно.

— Ты бы в саду и огороде работала, сеяла, садила…

— Ах, еще как бы сеяла и садила! Я сильная, и такая работа мне больше всего по душе… И потом свое!.. Вот посадить бы какое-нибудь деревце… растет оно с каждым годом все выше… Человек стареет, а оно все растет… собственной рукой посаженное, словно ребенок собственный! Или скотинку свою иметь… Вот Вильчека я как люблю, хотя он и не мой… Я бы кормила свою скотину, ухаживала за ней, холила. Все были бы у меня сытые, здоровые, довольные… А дом! Будь он хоть какой ни на есть убогий, если бы никто беспорядка не устраивал, у меня было бы чистенько и хорошо, как в раю. Мне не надо ни роялей, ни диванчиков, да и никаких таких цветочков, чтобы кожуха украшать. Бедно так бедно, но в доме должна быть чистота и зелени много, чтоб зимой веселее было…

Бригида размечталась. Голос ее звучал веселее.

— А он умеет читать? — вдруг спросила Розалия.

— Умеет; я видела, как он в костеле по молитвеннику молился.

— А писать?

— Не знаю.

— Ай-ай-ай! — вздохнула Розалия. — Что пани советница обо всем этом сказала бы?

Бригида снова помрачнела.

— Вот то-то и оно, — ответила она резко и с горечью добавила: — Журавль в небе!

Розалия вскочила.

— Ах, — воскликнула она, — я заболталась, а мама там!.. Пойду погляжу, может быть она хочет вернуться домой! О, как замечательно играют вальс!

Отдаленные звуки томного вальса доносились до темного угла двора.

— Постой, постой! — удерживая подругу за плечо, воскликнула Бригида. — Я хотела спросить тебя… ты ведь умеешь сны толковать. Приснился мне сегодня бисер, разноцветный такой… Я перебирала его, а потом на нитку нанизывала… Что это значит?

— Бисер… — задумалась Розалия, — разноцветный бисер… Если бы тебе приснился жемчуг, один только белый жемчуг, то это означало бы веселье, танцы или что-нибудь такое… но разноцветный бисер — это, слезы… как бог свят, слезы… А мне вчера снилось, что я причесывалась перед зеркалом и что у меня много седых волос… Проснувшись, я подумала: «Будет, наверно, какая-нибудь неприятность». Так и вышло. Стась сегодня был у вас, а к нам не зашел… Меня это так огорчило, что я едва не расплакалась в присутствии мамы… Но как там мама? Прощай… До свиданья.

Розалия быстро отошла, а Бригида подумала вслух:

— К слезам… Слезы! Да, это самое верное…

С этими словами она поднялась и собралась было войти в дом, как в нескольких шагах от нее послышался мужской голос:

— Добрый вечер, панна Бригида!

В сумраке можно было различить статную фигуру мужчины, одетого, как городские мещане, — в простой сюртук и высокие сапоги. На лице выделялись только длинные густые усы.

— Добрый вечер, — ответила Бригида и остановилась на пороге, прислонившись спиной к косяку.

Мужчина подошел к самому крыльцу.

— Не сердитесь, панна Бригида, что я пришел в такой поздний час… Я услышал голоса во дворе и решил, что, может быть, вас еще застану.

Бригида молчала.

— Мне очень грустно и неспокойно на сердце, — продолжал он, — мне так хочется знать, не рассердились ли вы на меня за то, что я… сегодня сказал вам… Не обидел ли я вас?

Она помолчала еще с минуту, а потом удивительно нежным голосом серьезно ответила:

— Я вам очень благодарна…

Радостно и вместе с тем удивленно он воскликнул:

— За что благодарить! Вот уже два месяца, как я ежедневно гляжу на вас и сперва стал уважать вас и ценить… а потом так полюбил…

Тем же нежным голосом она проговорила:

— Я вам благодарна… это первый раз в моей жизни…

— Ну так решайте! Зачем откладывать! — воскликнул он. — Я готов хоть завтра вести вас к венцу.

Она отрицательно покачала головой.

— Я не могу еще.

Он помолчал с минуту.

— Ну, понимаю, понимаю, — сказал он, — надо матушку подготовить, уговорить, да и самой свыкнуться с мыслью, что барышня из хорошей семьи за такого, как я…

— Нет, нет! — с жаром вскричала Бригида.

Он понял, очевидно, что этим коротким восклицанием она возражала против того, что ей надо свыкнуться с мыслью о браке с таким, как он, человеком. Он взял ее руку в обе свои ладони.

— Я понимаю и благодарю вас. Я не буду настаивать, не буду ни о чем спрашивать. Буду ждать. Мне все равно… нужно прожить еще два месяца в Онгроде, пока не кончу строить дом… Я ведь взял подряд и нанял рабочих до осени… Буду терпеливо ждать…

Теперь Бригида прошептала:

— Благодарю вас.

Она хотела отнять руку, но он не выпускал и, слегка поглаживая ее, тихо говорил:

— Хорошая ручка! Милая ручка… сильная и работой не гнушается… Если бы она была моей… если бы я мог вложить эту ручку в старые руки моей сизой голубки и сказать: «Я привез тебе, матушка, невестку!.. Вот тебе то, чего ты так желала… и внуки будут…»

На этот раз из груди девушки, неподвижно стоявшей у порога, вырвалось что-то похожее на тихое рыдание и рука ее, «хорошая, не гнушающаяся работой», ответила молодому человеку крепким и долгим пожатием.

— Спокойной ночи. До свидания, — прошептала она и быстро исчезла в темных сенях.

Когда свет зажженной лампы упал на ее лицо, можно было заметить, как сильно и глубоко она взволнована. Это волнение придавало особенную прелесть ее красоте. Лицо ее прояснилось. Большие черные глаза пылали сквозь слезы, волосы, цвета воронова крыла, упали на разгладившийся белый лоб.

Ее чтут и любят! Она гордо вскинула голову, а на ее алых губах появилась нежная, счастливая улыбка.

Когда через час-другой Эмма вернулась домой, дочь сидела у лампы и усердно занималась починкой ее белья. Запыхавшаяся, возбужденная Эмма сняла шаль и накидку и принялась шагать из угла в угол. Оживленно жестикулируя и сверкая глазами, она рассказывала:

— Замечательная вечеринка! Говорю тебе, замечательная! Какие милые люди, эти Ролицкие! Как умеют принимать гостей! Даже у нас, при жизни твоего покойного отца, лучше не бывало. Света в залах много, лакеи все время что-то разносят… то чай, то сладости, то фрукты превосходные… Ах, как я люблю фрукты… Прекрасные фрукты разносили… Сама Ролицкая одета с большим вкусом, в черном бархатном платье, совершенно закрытом, а остальные дамы почти все декольтированы и с цветами… В столовой один угол заставлен цветущими растениями, распространяющими чудесный аромат…

Не поднимая головы от работы, Бригида спросила:

— Разве аромат был слышен даже через закрытые окна?

Эмма не почувствовала иронии в голосе дочери, она даже не поняла, о чем та говорила.

— Что? — спросила она рассеянно. — Что ты говоришь?

И, не дождавшись ответа, продолжала рассказывать, что Стась Жиревич прекрасно танцевал и чаще всего приглашал дочерей предводителя дворянства Кожицкого, которые были в розовых тарлатановых платьях, и что, присев у окна, он заметил ее и подмигнул в знак привета. Ей даже показалось, что он сказал тихонько: «Добрый вечер, тетушка». Но она не вполне уверена, и ей очень, очень хотелось бы знать, сказал он это на самом деле или ей только почудилось.

У Бригиды с грохотом упали на пол ножницы. Шум этот отвлек Эмму от нахлынувших на нее сладостных воспоминаний. Она остановилась посреди комнаты.