Как закалялась сталь-2 и 1/2 - Андрей Кочергин

Бурбон мягок, в меру ароматен и узнаваем, идет, как телеграмма, и никогда не грубит на утро.

Сознательно не касаюсь названий брэндов, дабы не быть уличенным в скрытой рекламе вероятного противника. Хотя и у бурбона имеется одна закавыка. Уж больно он дорожает в процессе преодоления океана вплавь. Если вы не на оптовом рынке, не скупщик краденого и хоть немного дорожите своей печенью, то есть не пьете технический спирт, подкрашенный акварелью, то никогда не возьмете эту литру дешевле пятидесяти американских денег. Для примера, литр вполне доказанной водки от знакомого производителя редко может стоить дороже 20–25 долларей в рублевом эквиваленте по курсу Центробанка.

Под правильную закуску и в теплой компании, уже после тоста за тех, кто в море, название, вкусовые качества и цвет напитка роли не играют. Сознаюсь, что под водку, принятую резво, без натянутых пауз и по 25 граммов, трахаться хочется гораздо настырнее, нежели под лонг-дринки со странноватыми для нас сорока граммами плюс кусок льда из водопроводной воды с хлором.

Вывод девятый. Хуже водки — лучше нет. (Черномырдин!)

…Уже два года не пью — даже как-то жаль… Но спорт дороже, а здоровье одно — его либо в одном направлении, либо на все не хватит!

Мы мило поболтали, но все же как двумя словами определить, что есть Мужчина в высоком смысле этого слова? Да то же самое, что и в низком! Кобель, пьяница и мерзавец, любящий свою семью, гордящийся своими успехами и преданный своей Родине, Человек с Честью и Совестью!

Иные есть, но те далече, а потому не рассматриваются, ввиду пресности и безвкусия — а зачем нам «мясо без перца»?

1. День рождения

Оглянувшись на свои поражения, я понял, что в эти моменты был всего лишь недостаточно беспощаден по отношению к себе.

В этой конкретной жизни не было ничего более страшного и более важного, чем детство.

Все начиналось, как в дешевом американском фильме-сказке про тщедушного мальчика, вследствие «мутаций» ставшего прямо-таки шайтан-ка- ратистом.

Я не спал уже часа три, точнее, находился в том тонком пространстве, где уже не реальность, но еще не сон, тревожное оцепенение, полное уничтожающих мыслей. «Зачем, ну зачем вообще я родился? Чтобы терпеть все это? Какой в этом смысл?» Проще и логичней было сдохнуть, только открыв глаза и не успев сказать многозначительного «вау!», чем вот так кувыркаться липкими от холодного пота ночами, задыхаясь от ужаса, собственной ничтожности и ненависти ко всему живому, безучастно взирающему на это унижение. «Нет, так нельзя. Пусть это хоть как-нибудь закончится, чем будет продолжаться, как многосерийный фильм ужасов, где роль главной жертвы достается постоянно одному и тому же персонажу — мне».

1977 год. Окраина большого рабочего города.

Тогда все было не так, и планета Земля еще была удивленной обладательницей двух политических систем. Народ в «счастливейшей» из стран жрал водку, носил неизвестно каким способом ввезенные и на какие сбережения купленные джинсы и дерзкие мини-юбки, сшитые мамой из шторы и обрезанные против ее желания «по самое не балуйся». Белье было отечественным — типа трусы синие, майка белая. Лифчики девкам, в силу их фасона и надежности, выдавались буквально для тепла, благо климат, как и сейчас, был прохладный, а женские трусы иначе как парусами назвать было нельзя, что никоим образом не уменьшало ценность и притягательность девственно заросших лобков. Все просто и без буржуазной чепухи типа эпиляции, пирсинга и мелирования.

Да что говорить о том удивительном по чистоте убеждений и телодвижений времени, если даже татуировки, точнее наколки, по большей части имели критическое или патриотическое содержание, а не наносились, как сейчас, на мускулистые и не очень тела для эстетских выкрутасов. Как вам вот это нравится: «Не забуду мать родную!», «Они устали ходить под конвоем», «Смерть ментам», ну и почти стихи: «Как мало пройдено дорог, как много сделано ошибок!»? Портреты Ленина и Сталина вполне уживались с черепом и костями, а куполастые спины всего лишь указывали на количество отсиженных лет, а вовсе не на исключительную набожность «холста».

Молодняк ходил на танцы, пытался, пренебрегая отечественными презервативами в тальке за две копейки, яростно трахаться прямо в кустах у домов культуры, беззаветно дрался, отдавая предпочтение групповым действиям и бодро применяя колы, вырванные из штакетника, и разобранные на части парковые скамьи. Все было жестко, не очень умно, рк вовсе не манерно, но очень честно и гипертрофированно конкретно. Находясь в одинаково болотистых условиях, молодые люди редко выделялись имущественными признаками. А вот вызвать гормональный всплеск у предмета страсти, истыкав розочкой от бутылки рожу незадачливого конкурента — это будьте любезны, это у нас завсегда такое одолжение.

В этой более чем подвижной и остро агрессивной среде не было места слабости. Не сознавая первопричины, мальчик пытался избежать хотя бы физической несостоятельности. Проводя долгие дни в одиночестве, он самозабвенно ворочал самодельную штангу в 37 кило, тянул старый экспандер и отжимался, свято веря в то, что это может каким-то чудесным образом изменить его ничтожное, ущемленное существование. Мышцы росли, благополучно миновал пик полового созревания, гормонов было, хоть анализы продавай как допинг, а у тринадцатилетнего парня все обстояло, как в курятнике. По шею в дерьме, а на голову благодарно гадят низколетящие куры.

По сути, воспитывала его мать, работавшая в двух местах одновременно и не имеющая времени на такую роскошь, как чтение умных книг или вязание. Точнее, не воспитывала, а иногда вполне педагогично порола за то, что он воровал из вагонов арбузы и плохо учился по русскому языку (фу-у, какая гадость). При этом убедительно увещевала не пытаться курить, упаси Господь, не драться и не дружить с плохими ребятами из соседнего двора: «Лучше отойди и скажи, что ты с ними в разведку не пойдешь». Что делать, ее поколение было воспитано на патриотических кинофильмах и официальных рассказах о войне, в которых не было место подлости и бытовухе, а герои напоминали мраморных в своем совершенстве греческих богов с идеальными поступками и трибунными словооборотами.

Ему остро не везло прямо с рождения. Отец в моменты пребывания в сознании был вполне милейшим и ласковым человеком, но страсть как любил выпить, что кардинально меняло ситуацию на противоположную. Причем пил он неумело, как-то по- детски, всегда до зеленых соплей, всегда с сочной блевотиной «на бис» в конце процесса и всегда с концертом по заявкам от обожаемой семьи. Мать, впрочем, как и все матери, была женщиной нерядовой красоты и вышла замуж за этого мужчину лишь потому, что он вдруг взял да и перевез свои вещи к ней в коммуналку. Отец всегда помнил «как это было», так и не сумев простить подобного отчуждения. Как только доза превышала 200 граммов «белой», то есть водки, папа Коля начинал вспоминать про то, что красавица мама Люся, очень даже может быть, изменяет ему, так как вышла за него явно не по любви. Надо добавить, что для нее это был второй брак, как, впрочем, и для него. Первого мрка у мамы убили, точнее, избили и повесили уже изуродованное тело. Веселые были времена…