Приговоренный - Михаил Еремович Погосов
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Я не о том, Миша… – В голосе у Старыгина проскользнули нотки горечи. – Это понятно… Тут же другое… Ты же понимаешь!
– Никак нет, товарищ полковник, не понимаю. – Симонов не собирался так легко сдаваться. – Идите в машину, товарищ полковник, промокнете. Да и мне пора.
Старыгин несколько секунд смотрел ему в глаза сквозь стекающие капли дождя. Казалось, он пытался принять важное решение. Но что-то сдерживало его где-то там, вдалеке… вернее, в глубине его души.
– Как же так, Миша?! Я хотел сказать… – полковнику тяжело удавалось подобрать слова, – ты же герой, Миша! Сколько швали за двадцать лет переловил! Почему они так с тобой?!
Два старых друга оказались у черты, за которую подчиненный полковника не хотел переступать ни в коем случае. Дальше – пропасть и мучения для друга, которых тот недостоин…
Симонов еще раз посмотрел на Ленку. Ее платье намокало все больше и больше. Хамоватый старшина, перебегавший из подъезда миграционной службы к основному входу в здание, успел оценить проступавшие сквозь мокрую ткань достоинства складной фигурки. Фраза, типа, «пойдем, согрею» была самой безобидной шуткой, однако майору она очень не понравилась.
«Кто ж такие платьица в октябре носит?! Вот… ненормальная…»
Михаил понимал – надо действовать.
Взглянув на старые золотые часы марки «Победа», доставшиеся еще от деда-фронтовика, Симонов сменил свою интонацию на совсем официальную.
– Время 20.53. Разрешите отбыть для начала дежурства по району, товарищ полковник?
Неожиданно Симонова вдруг больно и надрывно кольнуло где-то в голове, чуть повыше затылка – зачем он так с ним? Ведь полковник ни в чем не виноват! Во всем виноват только он, Михаил.
– Серега, прости! Девчонка заболеет! Надо пацана отпустить, – почти устало, резко изменив тон и чуть кивнув в сторону дрожащей под струями дождя девицы, произнес майор. – Да и прогноз ты слышал! Тайфун, или как там, ураган надвигается.
Полковник совсем недовольно повернулся в сторону замявшейся под мужскими взглядами Леночки. Казалось, он сейчас рявкнет что-то грубое и нелицеприятное. Так бы и произошло, если бы не голос Симонова:
– Не надо… Они еще дети…
Полковник с трудом подавил зародившийся в душе окрик. Но смолчать не смог.
– Башку оторву твоему сопляку! Кто ж так ходит-то в октябре?!
– Сергей Васильевич, он не виноват, – Ленка испуганно захлопала глазами, – я… я куртку в гардеробе забыла, днем-то жарко было… совсем…
– Жарко… тоже мне, курорт развели. – Полковник снова переключился на Михаила: – Миша, я ведь важное сказать хотел, а ты… отвлек меня. Слушай, ты… ты на кладбище был сегодня?
Майор едва заметно вздрогнул, услышав неожиданный вопрос. Он не знал, что ответить – ведь полковник точно знал ответ! Тогда к чему вопрос?
– К чему вопрос, Серега?
– Миша… – было видно, как Старыгин аккуратно подбирает слова, – ты… устал, кажется?! Может, а ну его это дежурство?! А?! Может, тебе уйти сейчас?! Оторваться от всей этой… и уйти! Плюнуть на все, Миш! Как думаешь? Можешь так сделать?
Михаил немного непонимающе смотрел в глаза полковника. Реальностей стало совсем много, и слова старого друга не совсем укладывались ни в одну из них. Чего хотел полковник – избавиться от проблемного подчиненного?
Что он хотел сказать? Хотя какое это имеет значение…
Старыгин оглянулся по сторонам, как будто кого-то выискивал взглядом. Потом снова посмотрел в удивленные глаза старого друга и горячо продолжил:
– Ты пойми, я не про дежурство! Я… Может, тебе просто уйти, Миш! Вот прямо сейчас все бросить и уйти… на заслуженный отдых, а?!
Слова Старыгина перестали звучать как вопрос. Под конец своего монолога он уже чуть ли не настаивал, если не требовал.
Неужели опасается, что дело коснется его? Наверняка… Другого объяснения майор не видел.
Михаил устало оглядел всю улицу и одинокую Лену посреди выложенного плиткой тротуара.
– Дождусь, пусть следствие завершат, и уйду. Раздражать никого не буду, товарищ полковник! Но только пусть снимут подозрение… или посадят…
Симонов развернулся и четким шагом, разбрызгивая лужи, направился ко входу в здание.
Полковник смотрел ему вслед, понимая, что происходит что-то неотвратимое, чему он, с одной стороны, хочет, а с другой, совершенно не может сопротивляться.
– Миша… ты не понял… ты меня совсем не понял…
Как только дверь управления захлопнулась за спиной майора, Старыгин кинул взгляд на свинцовые тучи, нависшие над его головой, и быстрым шагом двинулся к своему автомобилю. Их всех ожидала непростая ночь…
Лебедев никак не мог избавиться от ощущения, что за ним постоянно следят. Такое бывало в маленьких, а точнее, в маленьких южных городах. Вот и сейчас ему казалось, что за пеленой дождя кто-то есть. Он идет за ним постоянно! Прошел уже два квартала от здания прокуратуры…
Максим свернул за угол, быстро сложил зонт, готовясь применить его как дубинку, и тут же резко развернулся и вышел обратно. Ему надо встретиться лицом к лицу с преследователем. Надо выяснить сейчас, кто он и чего ему надо!
За пеленой дождя никого не было. Конечно, это паранойя… Хорошо еще, что ему пока удается ее осознавать… Жаль, что промок!
Лебедев развернул зонт и пошел дальше. Одноэтажные дома слева и справа, размытые, не асфальтированные местами улицы, сумрак быстрого южного вечера. И нигде нет людей. По ощущениям, такое уже было в его жизни. Что-то это ему напоминало… Но что? Максим попытался поймать ускользающее воспоминание…
Уже почти потеряв нить, он неожиданно вспомнил. Да, это было десять лет назад. В Махачкале. Тогда он и офицер из управления ФСБ по Северному Кавказу спали поочередно в своих номерах, охраняя жизни друг друга с пистолетом в руках. И все-таки проморгали того пацана, который закинул лимонку в окно, забравшись наверх по пожарной лестнице.
Каким-то чудом они оба остались в живых – Максим инстинктивно упал с кровати на пол, услышав звон разбитого стекла. А эфэсбэшник просто зашел в туалет за секунду до взрыва…
Конечно, Апшеронск и близко не был похож на Махачкалу. Здесь было спокойно… Но только не Максиму.
«Важняк», а именно так называли следователей по особо важным делам, шел по темному городу, слабо
