Незнакомка - Барбара Картленд

— Представляю, что вы пережили! — сочувственно промолвила девушка. — Ваш муж еще жив?

— Нет, детка. Он умер два года назад. Поэтому я с радостью вызвалась ухаживать за тобой. У меня есть время. К тому же после смерти мужа мне так одиноко! Детей у нас никогда не было, а с твоим появлением в доме мне стало казаться, будто ты моя дочь. За все месяцы, которые ты пролежала здесь, такая беспомощная, слабая, зависящая от моего ухода и ласки, нуждающаяся в постоянной заботе… я привязалась к тебе как к родному дитяти.

— Все эти месяцы, говорите вы? — задумчиво повторила Вирджиния вслед за тетей. — Я еще не спрашивала вас, тетя Элла Мей, как-то в голову не приходило… Но все же… Сколько времени я провела у вас?

— Год и два месяца, — последовал ответ.

Ошеломленная Вирджиния молча уставилась на тетю.

— Год и два месяца?! И все это время я не узнавала вас?

— Нет, детка. Зато ты узнаешь меня сейчас, и это главное. Скажу тебе совершенно искренне: ничто не доставляет мне такого огромного удовольствия, как видеть тебя, такую прекрасную, у себя в доме.

Вирджиния посмотрела на свое скромное ситцевое платьице, совершенно немодное и очень незамысловатое по фасону, скорее всего переделанное из тетиных платьев. Но даже несмотря на все усилия подогнать его по ее нынешней фигуре, платье было свободно по талии и в плечах.

— Я вам очень благодарна за то, что вы нашли для меня кое-что из своего гардероба, — проговорила она и, помолчав немного, добавила:

— Одно я решила твердо, тетя Элла Мей! Я останусь с вами, если вы, конечно, согласны приютить меня. Наконец-то для моих денег найдется достойное применение.

— Твоих денег я не возьму! — резко ответила ей тетя. — Никогда и ни при каких обстоятельствах! В свое время, когда твой отец лишил меня наследства, я сказала ему, что сумею заработать себе на жизнь и никогда не попрошу у него ни цента. Я сдержала свое слово и не собираюсь нарушать его сейчас. Даже ради тебя!

— То есть вы хотите сказать, что все эти месяцы вы содержали меня?

— Уверяю тебя, ты обошлась мне очень дешево! — ответила тетя. — И хотя, вполне возможно, тебе недоставало того комфорта, который предоставили бы больному такого ранга в каком-нибудь роскошном санатории или пансионате, зато я сумела не только поставить тебя на ноги, но и в буквальном смысле этого слова вернуть к жизни, и сделала это по-своему.

— Да, самым лучшим в мире способом! — восхищенно заметила Вирджиния. — И не волнуйтесь, тетя Элла Мей! Даже если когда-нибудь мне и придется покинуть вас, все равно я не забуду тех уроков, которые вы преподали мне. И О том, что пища должна быть обязательно свежей, и о том, что нужно как можно больше употреблять овощей, и о том, что единственно полезный для организма сахар — это мед, добываемый пчелами в садах.

— В таком случае ты станешь самым лучшим популяризатором моей системы, — улыбнулась тетя. — Но, дорогая девочка, ты должна знать и другое: нельзя запираться от жизни на засов, мир ждет тебя, и как только ты немного окрепнешь, нужно возвращаться в него.

— Зачем мне это нужно? — бросила девушка с вызовом.

— Во-первых, у тебя есть муж и ты обязана вернуться к нему, — ответила тетя, беря в руки письмо, лежавшее возле нее на кушетке.

— Я не хочу его видеть! — закричала Вирджиния.

— Почему? Ты боишься его?

— Нет, не боюсь! Чего ради я должна его бояться? Но я его презираю. Искатель чужих состояний, вот кто он! Готов был жениться на девушке, которую в глаза не видел.

— Согласна, это неприятно. Но буду с тобой предельно откровенна, Вирджиния. Он мне очень нравится. Серьезный, уравновешенный человек. Сохранял хладнокровие, в то время как все вокруг потеряли голову. Когда с твоей матерью случился удар, он сам отнес ее в кровать, послал за доктором, немедленно организовал работу слуг, дал соответствующие распоряжения по дому, и, что самое главное, все беспрекословно подчинялись ему. Мне нравится такая решительность и самостоятельность в мужчине. Молодой человек напомнил мне Клемента, моего покойного мужа.

— Мне все равно, тетя, кого он вам напоминает, — несколько грубовато оборвала ее Вирджиния. — Я хочу побыстрее развязаться с ним.

— Развод — дело непростое, — рассудительно проговорила женщина. — Его не так-то легко получить и у нас, а в Англии — еще сложнее.

— Но он сам не захочет жить со мной! — воскликнула Вирджиния.

— Это ему решать, детка! — ответила тетя. — Хочу только заметить, что все его письма предельно вежливы и полны неподдельной заботы о том, что здесь творится. Он всегда спрашивает меня, не нужна ли какая-нибудь помощь с его стороны, что он может сделать для тебя. Думаю, я должна сообщить ему, что ты уже поправилась.

— Нет! Нет! Нет! Вы не сделаете этого! Слышите меня, тетя! Вы не должны! Он, чего доброго, надумает приехать сюда, чтобы посмотреть на меня… Я… я не вынесу этого!

— Не будем спешить, — спокойно ответила тетя Элла Мей. — Но рано или поздно он должен узнать правду. И он узнает. Не от нас, так от других.

— Каким образом?

— Ты же не собираешься сидеть тут в заточении всю жизнь. Ему люди расскажут.

— Какие люди? У меня нет друзей.

— Не забывай о прессе. Когда ты немного окрепнешь, я покажу тебе целый ворох газет с фотографиями твоей свадьбы, с заголовками о твоей болезни. В свое время это событие стало настоящей газетной сенсацией, и имя невесты маркиза не сходило с первых полос газет. А смерть матери вызвала дополнительный всплеск интереса и внимания к разыгравшейся драме.

Вирджиния тихо всхлипнула.

— Ах, тетя! Что же мне делать?!

— Ты должна вести себя, моя девочка, как взрослый и вполне самостоятельный человек. Видишь ли, Вирджиния, до сих пор ты еще ни разу ничего не решала сама. Тебе не позволяла этого делать твоя мать. И хотя, безусловно, она была очень тяжелым человеком, у меня сложилось впечатление, что ты и сама не очень-то рвалась к самостоятельности, тебя вполне устраивала такая пассивная роль, ты попросту страшилась ответственности, боялась встретиться с реальной жизнью лицом к лицу. Такая покорность совершенно несвойственна нам, американцам. Ты должна смело идти навстречу жизни, победить в себе этот страх, избавиться от многочисленных комплексов, первый и главный из которых — боязнь людей. В конце концов, ты должна усвоить, что все люди не намного отличаются от тебя. У них так же бьется сердце, болит голова, так же течет кровь, стоит их ранить. Им свойственны те же страхи и переживания, что и тебе, они тоже подвержены депрессии, неуверенности в себе, недобрым предчувствиям и прочее. Когда ты поймешь это, ты перестанешь избегать людей.

Некоторое время Вирджиния молчала. Наконец она сказала:

— Что я должна, по-вашему, сделать?

— Научиться самой принимать решения!

— То есть вы хотите, чтобы я пригласила его сюда? Чтобы он приехал и посмотрел на меня?

— Думаю, в недалеком будущем мы все же должны сообщить ему, что ты поправилась. Забавно будет посмотреть на его лицо, когда он увидит тебя, тебя сегодняшнюю! Особенно если вспомнить, какой ты была, когда выходила замуж.

— Я ненавижу и презираю его! — Голос девушки звучал взволнованно и страстно. — Ах, тетя! Если бы вы знали! Ведь и моя болезнь… и обморок… все это не случайно. Три недели, целых три недели после того, как мама сообщила мне о своем намерении выдать меня замуж за маркиза, я ночи напролет лежала без сна и все твердила себе: «Я ненавижу тебя! Я ненавижу тебя!» Знаете, дошло до смешного: из восковой свечи я сделала маленькую фигурку человека, мужчины… втыкала в нее булавки и говорила: «Умри! Умри!» Еще в детстве мне няня рассказывала, что так поступали индейцы, желая смерти своим врагам. Но он не умер… вместо этого он приехал и женился на мне.

Вирджиния не удержалась и снова всхлипнула.

— Вы, наверное, будете смеяться, особенно если вспомните, какой образиной я была тогда, а я все это время продолжала в глубине души мечтать о том, как в один прекрасный день я влюблюсь в кого-нибудь. Я даже надеялась, что встречу человека, который полюбит меня несмотря на мою внешность и совсем не из-за моих денег. Быть может, всем этим детским фантазиям помогала память: ведь я никогда не забывала, как вы когда-то стояли перед папой и защищали свое право выйти замуж за человека, которого полюбили. Я была еще совсем ребенком, но хорошо помню, как и мама, и папа называли вас дурочкой и говорили, что только глупцы верят в любовь, и что все это сказки и выдумки. Но даже тогда я понимала, что вы были правы.

— Бедное мое дитя! — тихо промолвила тетя Элла Мей.

— Я росла, становилась все толще, все безобразнее, — продолжала Вирджиния прерывающимся от волнения голосом, — но не переставала мечтать. По вечерам, укладываясь в кровать, я каждый раз рассказывала себе новую историю. И всегда я была ее героиней, а герой обязательно влюблялся в меня, не подозревая, кто я есть на самом деле.