Козлы - Ариэль Бюто

Элиза вскипятила воду и отрезала бабушке хлеба. За завтраком они вспоминали Дружочка.

— Ты была его светом в окошке. Он всегда так говорил, помнишь? — спросила Маргарита.

— Да, но это не мешало ему меня шлепать.

— Ну что ты! Это случилось всего один раз. К тому же дедушка так расстроился, что сразу же побежал покупать тебе конфеты. Наверное, ты сделала что-то ужасное, если он поднял на тебя руку.

— Ты забыла? Я угодила мячом в синий клематис. Все цветы осыпались, а стебель сломался. Дедушка тогда чуть не плакал!

— Да, его сад… Кто теперь будет им заниматься?

— Никто. Прикасаться к шедевру за спиной создателя кощунственно.

Маргарита подошла к окну. Элиза хотела было остановить ее, но передумала. Бабушка, не веря своим глазам, смотрела в окно.

— Ты могла бы меня предупредить…

— Извини. Просто я никак не могла себе представить, что дедушка отправится в последний путь, усыпанный жуткими искусственными цветами.

— Честно говоря, я тоже. Ты поступила правильно, малышка. Дай я тебя поцелую.

Маргарита тихонько рассмеялась. Она все еще улыбалась, когда Элиза помогала ей устроиться в машине.

— Поведу медленно, — пообещала Элиза. — А то ты так развеселишься, что зальешь слезами всю машину!

На кладбище они прибыли раньше катафалка. Около тридцати человек уже ждали у ограды. Элиза припарковалась. А затем с помощью нескольких добровольцев вытащила из багажника ведра с цветами и раздала букеты гостям. Вот так Дружочек отправился в последний путь в компании цветов из своего сада.

— Узнаешь меня?

— Э-э…

— Я — Улисс!

— Ах да, конечно! Сначала я приняла тебя за твоего брата.

Улисс на секунду помрачнел, но тут же снова просиял улыбкой.

— Твоя сестра просто взбесилась. А мне идея с цветами понравилась. Так поэтично… Дедушка уходит в мир иной, не расставаясь с тем, что он больше всего любил при жизни. Уверен, это твоих рук дело!

Элиза пристально взглянула на собеседника. Она уже порядком замерзла, каблуки утопали во влажной земле лужайки, а угощение по милости кузины Франсины оказалось несъедобным. Поставив тарелку с рисовым салатом на поднос, она улыбнулась.

— Спасибо, что не забыл нашу семью. Столько лет прошло…

— Я прочитал некролог в газете и пришел на тебя посмотреть.

— Ты живешь здесь, в деревне?

— Не-е-ет! Уже тринадцать лет, как перебрался в Монпелье — пейзажисту там гораздо лучше. С тех пор я здесь не был. И вот как раз когда собрался продавать дом, умер твой дедушка. Можно сказать, удачное стечение обстоятельств. А ты здесь надолго?

— Завтра уезжаю.

— Может, поужинаем вместе?

— Прости, я обещала бабушке, что этот вечер проведу с ней.

— Жаль.

Элиза мучительно пыталась отыскать в этом незнакомом мужчине черты подростка, которого она когда-то поцеловала на пляже Сиувилля. Тогда она впервые целовалась с мальчиком.

— Помнишь нашу картофельную хижину?

Он что, читает ее мысли? В тот знаменательный июльский день они слопали гигантскую порцию картофеля фри, сбрызнутого уксусом. Искупавшись, они выскочили из воды совершенно синие — вода в Ла-Манше была четырнадцать градусов. Стуча зубами от холода, они спрятались от ветра за какой-то лачугой. Одно полотенце на двоих. Огромная порция картошки. И поцелуй, чтобы окончательно согреться.

В то лето им было пятнадцать. Два последующих Улисс был ее верным рыцарем. Виделись они только во время летних каникул, поскольку Улисс учился в интернате, но это не мешало им любить друг друга. Никаких сомнений, это была любовь, настоящая. Не подойди Улисс к ней на похоронах, Элиза бы до сегодняшнего дня так думала. Однако реальность сильно противоречила воспоминаниям. Смущенно разглядывая седеющего пузатенького мужчину, в чьих глазах иногда мелькало что-то смутно знакомое, Элиза испытывала неуверенность: неужто она и вправду была в него влюблена?

— Ты замужем?

— Ну… Давай не будем о замужестве…

У нее не было никакого желания вдаваться в подробности своей личной жизни. Она ночевала у Каролины, а детей навещала днем, причем прекрасно понимала, что рано или поздно все вернется на круги своя, но уже несколько месяцев оттягивала возвращение.

— Понятно, — отозвался Улисс. — Мне тоже похвастаться нечем. Брак — ужасная фигня, тебе так не кажется?

А ведь когда-то он фактически сделал ей предложение! В старом кинозале, увешанном рекламными объявлениями ближайших магазинчиков и таксопарков, показывали «Завтрак у Тиффани». Восторженные девчонки отчаянно задирали нос, пытаясь изобразить лебединую шею Одри Хепберн. Во время знаменитой сцены обручения, когда не имеющий гроша за душой герой дарит возлюбленной скромное колечко (от Тиффани на нем была только гравировка), Улисс не выдержал: схватил руку Элизы и притворился, будто надевает ей на палец кольцо. На следующий день он и впрямь преподнес ей дешевенький перстенек, на котором нацарапал их инициалы.

— Если мне не изменяет память, мы с тобой когда-то обручились.

Элиза покраснела. Второй раз Улисс прочел ее мысли. Она даже растрогалась: они думают об одном и том же! Но все равно этот человек оставался для нее совершенно чужим.

Конец замогильным ухаживаниям положил дождь. Прощаясь, Улисс повторил приглашение на ужин. Элиза повторно отказалась. Они обменялись телефонами и разошлись, пообещав «позванивать».

Элиза привезла Маргариту домой. Когда они проходили по разоренному саду, бабушка не смогла сдержать слез. Дверь в сарайчик с инструментами стояла приоткрытой, в проеме виднелись деревянные башмаки Дружочка и лопата — печальное напоминание о том, что сад больше некому лелеять.

Сели в гостиной. На камине красовалась фотография счастливых молодоженов: юная Маргарита и ее жених. Когда старушка задремала в кресле на полуслове, Элиза прикрыла ей колени и осторожно подложила под голову атласную подушку. На подушке бывшей ученицей Дружочка было вышито какое-то безобразие. Элизу охватила тоска. Дом вдруг показался зловещим, в нем было душно от воспоминаний.

В маленькой комнате на чердаке, служившей кладовкой, издавна хранились продавленные ракетки, удочки, старая обувь, походная утварь — всякий хлам, оставшийся от счастливых и навсегда ушедших времен. Кухонный буфет лимонного цвета берег иные секреты: тетрадки, коробочки с мелом, перья, школьные учебники и дедушкину серую блузу. Со слезами на глазах Элиза смотрела на эти останки прежней дореформенной школы. Она знала, как любил дедушка свою профессию, как верил в образование, позволившее ему, крестьянскому сыну, прожить жизнь менее тяжелую, чем у его родителей. Он был сторонником обучения всеобъемлющего, светского и одинакового для всех и отстаивал эти идеи с горячностью подчас наивной, отказываясь признать, что времена изменились и последнее слово все чаще остается за неучами. Дедушка почувствовал себя преданным, когда его внучка Элиза согласилась на должность в частном колледже, вдобавок католическом.

За плинтусом, справа от буфета, было пустое пространство. Его обнаружил Улисс, когда она однажды показывала ему дедушкины реликвии, и юная Элиза не преминула воспользоваться этим тайником.

Опустившись на четвереньки, Элиза выдернула плинтус. Она хорошо помнила, что покоилось там в течение двадцати лет — коробка из-под печенья, она же «шкатулка с драгоценностями». Она спрятала ее здесь, у бабушки с дедушкой, чтобы быть уверенной: ни родители, ни сестра никогда до нее не доберутся. Элиза открыла шкатулку. Хороши драгоценности! Всего-то черно-белая фотография мальчика в шортах на фоне моря и дешевое колечко. Надев кольцо на палец, Элиза принялась разглядывать фотографию. Красивый подросток с длинными черными волосами, густой россыпью веснушек и той широкой улыбкой, какая бывает только в юности. Элиза тоже улыбнулась, вдруг осознав, что действительно любила его в том безоглядном возрасте, когда еще веришь, что кто-то может сделать тебя счастливой — навсегда.

«Зря я не согласилась поужинать с ним, — подумала Элиза. — Конечно, он изменился, но ведь не он один… Годы летят, и на нашем горизонте уже маячит та, что заграбастала Дружочка и уже подстерегает Маргариту. Жизнь коротка, он разведен, я почти в разводе. Возможно, сегодняшняя встреча — это знак, который посылает мне дедушка. Он всегда учил меня жить настоящим. Не пора ли наконец научиться?»

Элиза и Маргарита поужинали рано — супом, вареными яйцами и йогуртом. Скудность рациона подействовала на Элизу угнетающе. С каждым часом дом, лишенный сада, казался ей все неприветливей. После ужина Маргарита, извинившись, приняла снотворное и легла: слишком трудным выдался день. Не было и девяти, когда Элиза, подоткнув бабушке одеяло и поцеловав ее на ночь, закрыла ставни на первом этаже и замерла в сгустившихся сумерках.