Ночь со зверем (СИ) - Владимирова Анна

Я вскрикнула:

— Что вы делаете?!

— Рот закрой! — рявкнули мне, и оборотню прилетело по лицу кулаком.

Он только головой мотнул, падая на колено, но тут же медленно выпрямился перед человеком:

— Я буду рвать тебя на части неспеша, когда доберусь, — оскалился он, и его хриплый голос заставил съежиться не только меня.

Ублюдок-охранник тоже дрогнул, выкатив глаза.

— Ты живешь тут еще только потому, что нужен этим ученым в качестве подопытного материала, — прошипел он.

— Курт, — позвал его второй, нервно перехватывая ствол ружья, — пошли. Наши завтра починят камеры.

Курт презрительно хмыкнул и развернулся к выходу. Когда двери с грохотом закрылись, зверь медленно сгорбился, тяжело выдохнув.

— Ложись, — подскочила я, не думая, и подхватила его под руку. — Давай…

Он, к счастью, повиновался, а я метнулась в ванную за мокрым полотенцем. Не лед, так хотя бы холодная вода немного поможет от стремительно наливавшейся гематомы на скуле.

— Спасибо, — тихо прохрипел, когда я залезла рядом и приложила полотенце к его лицу.

— Не за что, — глухо выдавила… и почувствовала, как по щекам покатились слезы.

Сдержать эмоции не удалось, и вскоре я уже полноценно рыдала. Он молчал. Лежал, положив руку поверх ушибленного живота, и будто пережидал мою истерику. Хотя откуда мне знать, что у него в мыслях?

— Как ты сюда попала? — вдруг спросил он.

— Мне позвонили из службы занятости, — я шмыгнула носом. — Платить обещали так хорошо, что я даже не задумалась.

— Так нужны деньги? — открыл он глаза.

— Думала поступать осенью в Смиртоне. Поэтому да, нужны… — Голос охрип.

Я вытерла слезы свободной рукой и обняла колени, ежась в комок.

— Сколько тебе лет?

— Двадцать два…

Он болезненно поморщился, тяжело вздыхая, и снова прикрыл глаза, а я пустилась рассматривать его вблизи. Спросить, сколько лет ему, не решалась. Но прежнего желания ничего о нем не знать уже не было.

— Как тебя тут найти?

Я моргнула, не понимая, и он снова устремил на меня свой режущий взгляд:

— Если вдруг тебя не приведут когда-нибудь, а мне удастся выбраться…

— Сегодня меня вернули в жилой корпус для обслуживающего персонала. По главному коридору если идти, то он четвертый по счету.

— Что еще тут есть? — сузил глаза пытливо.

И я рассказала все — что, где, сколько персонала, отсеков, оборотней и клеток. И что людей в черных спецформах вижу впервые.

Он выслушал меня внимательно, потом медленно сел, едва успела перехватить мокрое полотенце:

— Давай есть.

— Я не хочу.

— Ари, надо есть, — устало поднялся он, и я впервые испытала к нему жалость. — Не давай им лишнего повода тащить тебя в медотсек.

— Они все равно будут таскать, — возразила. — Мы теперь с тобой подопытные экземпляры. Не пойму, что они хотят найти…

— Слабое место, — взялся он за тележку и покатил к кровати. — Таких, как я.

— И в чем же слабое место? — подобрала я ноги.

— Ты теперь мое слабое место. — Он снял крышку с подноса. Еда была простой — тушеное мясо, овощи. Но оборотень все равно ко всему придирчиво принюхался, прежде чем наложил мне тарелку. — Ешь.

— Ты можешь мной не командовать? — возмутилась я.

— Может быть когда-нибудь смогу, — посмотрел на меня. — Поешь, пожалуйста. Тебе нужны силы.

— Я не могу есть, когда у меня стресс. Но меня все равно накормили стейком — не переживай. Ужинай сам.

Он медленно вздохнул и уселся на кровать, притягивая к себе тарелку:

— Хорошо.

Я смотрела на него, долго не решаясь задать первый вопрос:

— Как ты сюда попал?

— Не помню, — провел большим пальцем по нижней губе.

А я впервые обратила внимание на его пальцы — длинные, с узорами вен…

— А как тебя зовут, помнишь?

— Эйдан Хант.

Спрашивать его о чем-то начинало даже нравиться. В основном тем, что еще совсем недавно казалось невозможным.

— А лет тебе сколько?

— Тридцать семь.

Ох, черт. Я для него ребенок.

— А семья у тебя есть?

Он бросил на меня странный взгляд:

— Нет, конечно.

— Почему? — растерялась я.

— Потому что только одиноким я мог на тебя повестись.

— Как это? — нахмурилась я.

— Не знаю. Не уверен, —и он облизал губы. — Просто чувствую, что ты особенная. Ты не даешь мне снова уйти в забытье в звере. И эти… — он поморщился. — Говорят, что я тебя выбрал. Видимо, слабость они уже научились находить.

— Они отправляли на смерть женщин, — понизила я голос, тяжело дыша. — Им все равно, каких жертв стоило достичь цели…

— Не думай об этом, — перебил он. — Главное — выбраться. Я обещаю — вытащу тебя отсюда.

Мне хотелось спросить, что будет потом, но я не стала. Хотя в груди зашевелилось чувство вины. Если он и правда от меня так зависит, я же… лишу его шанса на жизнь?

— Может, тебе больше не грозит уйти снова в забытье? — предположила неуверено.

— Я не знаю. Может, и так.

Наши взгляды встретились. И в его глазах снова заискрило, а у меня спина взмокла и пересохло во рту. Эйден моргнул и тряхнул головой:

— Залазь под одеяло и ложись спать, — прохрипел.

— Что случилось? — растерялась я.

Он ответил не сразу. Поднялся, убирая тарелку, и откатил тележку к двери:

— Я не хочу тебя больше трогать. — Его голос вымучено охрип. — Я не знаю, делают с нами что-то… или это какой-то естественный вариант… Но я не хочу так. Не хочу быть зверем с тобой.

Мы замерли взглядами друг на друге, и у меня сдавило все внутри от невыносимого противоречия. Как мне его бросить? Имею ли я право?

— Залазь под одеяло, — прервал он мои душевные метания, и я поспешила выполнить его приказ.

Он еще постоял некоторое время у дверей, выравнивая дыхание, потом направился к окну.

Вид мужчины, стоявшего ко мне спиной и сжимавшего прутья, врезался в память навсегда. Его литые мышцы на фоне темнеющего неба, скованные напряжением, и тяжелое дыхание наполнили душу сомнениями. Он не заслуживает предательства, но…

…заслуживает ли доверия?

Утром ее забрали, и я смог опуститься на кровать, пропитавшуюся ее запахом, и забыться сном. Потому что ночь измотала меня ее зовом. Ари постанывала во сне, вскидывалась и металась по постели. Невыносимо хотелось ее успокоить, прижать к себе… и снова выпасть в мир, в котором существует только она. Пусть бы ненадолго.

Но я так не хотел. Все это было обманом — себя и ее. Она меня боялась, а я подчинял. В этих обстоятельствах — единственное, что нам было доступно. Но от этого было не легче. Я не мог позволить себе становится зверем, будучи в человеческом обличии…

На полигон меня вытащили ближе к полудню, но волка там больше не было, как и нездорового оживления. И я опустился в углу на каменную плиту, прикрыл глаза и принялся прислушиваться. Морда болела после вчерашнего так, что было больно морщиться. Но я забыл об этом, когда услышал тихий плач вперемешку со звериным подвыванием. Кажется, мой вчерашний знакомый был где-то рядом. Я прислушался и направился в другой угол клетки. Так и было — в соседнем вольере на земле сидел вчерашний парень. Кажется, я ошибся с возрастом. Теперь с убранными назад патлами он казался совсем мальчишкой.

— Эй, — позвал его, и он вскинул на меня взгляд. Испуганный, загнанный и сдавшийся. — Тебя как зовут?

— Кай…

И голос совсем юный.

— Ты откуда? — присмотрелся к подростку. Левую руку он уязвимо поджимал к боку. — Рука сломана?

Он мотнул головой:

— Какая тебе разница, медведь…

А говорит нормально, по-человечески. Удивительно. Обычно эти оборотни двух слов связать не могут. За редким исключением.

— Твой отец белоглазый?

— Мать.

Я не сдержал удивления, и мальчишка хмыкнул, закатив воспаленные глаза. Помеси с человеком у белоглазых были возможны преимущественно в одном случае — когда оборотни воруют человеческих женщин себя в пару. Но чтобы наоборот…