Газета Завтра 25 (1022 2013) - Газета Завтра Газета

Это у нас такая операция "баш на баш"? Все ли обитатели тверди (не черви, а ее более или менее полноценные обитатели) отдают себе отчет в том, чем чреват успех такой операции?

Вы только поймите - я никоим образом не хлопочу за Медведева. Не хлопотал и не хлопочу. За Медведева пусть хлопочут его биограф Сванидзе, Федотов с Карагановым и все прочие ревнители радикальной десоветизации-декоммунизации.

Но я не могу не понимать, о чем идет речь. "Семья" хочет сделать ставку не на Медведева, а на Путина? На Путина как верного ельциниста? Путину предлагают: "Ты станешь нашим, мы откажемся от Медведева, сольем Ходорковского, забудем прошлое и так далее".

Заход №8 состоит в том, что червь идеализирует твердь вообще и пожирание тверди в частности. Червь говорит о своем идеализме. И об идеализме не только Ходорковского, но и Волошина. Поскольку разговор червя об идеализме всегда является проявлением крайней степени цинизма, то возникает естественная гипотеза о так называемой предпродаже. Причем далеко идущей. А также о субъекте, который зачем-то начинает нечто подобное разминать. Сам червь, как все мы понимаем, лишен субъектности начисто. А значит?..

И опять-таки, кто-то скажет, что червь просто объективен. В чем он объективен? В том, что Волошин якобы после ареста Ходорковского подал в отставку для того, чтобы защитить свою репутацию эффективного политического менеджера? Вы войдите в яндекс или гугл, наберите фамилию "Волошин" и посмотрите несколько его фотографий. Я рекомендую это тем, кто совсем не знает Волошина. Те же, кто его хоть немного знает, презрительно захохочут, если им скажут, что этот холодный, суперискушенный функционер с глубоко запрятанными внутрь властными амбициями может оказаться от каких-либо возможностей и уж тем более от поста главы президентской администрации по любым причинам репутационного, морального и любого сходного - им глубоко презираемого - характера. С наибольшим презрением к этим сюсюканьям по его поводу отнесется сам Волошин: "Ну, дает! Я, видите ли, отказался от административных полномочий потому, что хотел свою репутацию защитить. Какую репутацию? В чьих глазах? Причем тут вообще репутация? Это слово из чужого, архаического лексикона. Те, кто его употребляют, исходят из того, что моральные или профессиональные оценки какого-то сообщества обладают какой-то ценностью. Ну, может быть, для кого-то они и обладают ценностью, но не для меня. Потому что я знаю, что нет сообщества. Потому что я глубоко презираю то, что именуют сообществом. Потому что я знаю, что те, кто якобы входит в это сообщество, - продажные твари, для которых нет и не может быть представления о репутации".

Волошин и репутация - две вещи несовместные. Впаривать их совмещение И кому Не провинциальной наивной публике, а московской тертой-перетертой тусовке

Даже для ко всему привычных червей это - чересчур. Это неминуемо породит у них так называемую "терку": "Что это он гонит? Зачем гонит?" - и так далее.

То же самое по поводу Ходорковского

И Ходорковский, видите ли, идеалист И Волошин - уж такой идеалист, что дальше некуда И червь тоже Не только идеалист, но даже романтик Все, на фиг, идеалисты Кроме Проханова

Червь вещает перед бомондом: когда, де, мол, мне было 32 года, то у меня были идеалистическое иллюзии. И губки бантиком складывает.

Когда червю было 2 года, у него уже не было идеалистических иллюзий. Параллельно с рассказом о том, какой он идеалист, червь отчитывается о своей работе далеко не идеалистического характера. Зачем он о ней отчитывается? О ней, между прочим, в каком-то смысле уже забыли. Зачем он напоминает? Он говорит "есть еще порох в пороховницах"? А зачем он об этом говорит по секрету всему свету? Его что, с довольствия снимают?

Заход №9. Во всех построениях червя вообще нет места оранжевым эксцессам, событиям зимы 2011-2012-го и так далее. А почему это им нет места, если именно они являются ключевыми? Их не было, они примстились? Червь не принимал в них активного участия? Зачем нужна модель, в которой этого всего не было? Для какой именно предпродажи?

Заход №10. В модели червя нет также Майкла Кентского. От которого червь писал кипятком ничуть не меньше, чем от Медведева. И который должен был отделить от России Северный Кавказ и установить в России монархическую диктатуру "при участии и под давлением внешних сил". Червь активно реструктурирует свою биографию под новый заказ. Мол, я теперь уже никакой не "оранжевый червь". У меня другая окраска. Какая? И его ли это окраска?

Заход №11. И нацдемом червь, как мы видим, более не является. Подумаешь! Грехи идеалистической юности! (Случившиеся, правда, год назад.)

Мне скажут, что червь на то и червь, чтобы подобным образом извиваться. Что он просто не может не извиваться. И что я всего лишь описал одиннадцать его наиболее смачных извивов. Его извивов? Если это так, то мое описание избыточно. Но я убежден, что это не так. Или, как минимум, не вполне так. Что я описал не извивы червя, а конвульсии тверди. И что нет сегодня более актуальной политологической темы.

Первый план

Борис Лизнёв

20 июня 2013 0

Общество

Николай Семёнович уже десять лет как вышел на пенсию. Всё своё время он стал проводить дома, копался вместе с женой Полиной на пятидесяти принадлежащих ему сотках. Современной жизни он не понимал и не принимал её. Николай Семёнович смотрел на заросшие колхозные поля, на заброшенные и опустевшие телятники и свинарники, и его сознание не могло дать ответ на вопросы: как, зачем, почему всё это произошло?

По утрам он сидел на скамейке около дома, курил, радовался утреннему, ещё не знойному солнцу, читал районную газету с чудом сохранившимся названием "Коммунист". К дому подъехала на телеге Верка-почтариха. "Николай Семёнович! - крикнула она. - Тебя срочно вызывают в правление". Тот насторожился: "Вер, а не знаешь, зачем?" "Откуда ж мне это знать? Сказали срочно. Сегодня. Немедленно!" - и её телега покатила дальше по деревне.

Николай Семёнович долго думал, с чего бы это вдруг его вызвали. Десять лет не было такого, а тут вдруг началось. Надо сказать, что слово "вызывают" всегда навевало тревогу, оно действовало на душу угнетающе своей многозначительной неизвестностью. Почему? Зачем? Для чего? Слово рождало множество напряжённых вопросов. "Что же это значит? И Верка ничего не сказала. Чувствуется, что знает, но зачем-то таит", - думал Николай Семёнович.

Тут на крыльце показалась Полина. "Слышишь, Полька, тут Верка проезжала, сказала, что меня вызывают в правление. Зачем, как ты думаешь?" - сказал Николай Семёнович. "Зачем? - переспросила Полина. - Ну, думай сам, старый, что ты там натворил. Так просто вызывать не будут". "Но что же я мог сделать? Я уже десять лет как на пенсии! Вообще никуда не хожу", - взвился Николай Семёнович. "А ты подумай, что до пенсии-то было? Когда за год до пенсии зерном ворочал. Что ж ты, хочешь на старости лет меня вдовой оставить?!" - вдруг заголосила Полина. Но Николай Семёнович не повышал голоса: "Допустим, пару раз списал излишки зерна. Между прочим, твоим родственничкам. Так ведь баланс же не сходился. Куда ж это было девать? Так и до меня все поступали, всего-то пять центнеров"

Жена не отступала: "Пять центнеров? А машину ячменя, ты что, не помнишь?" "Так то ж по указанию председателя колхоза. Всем передовикам выписать по машине ячменя", - оправдывался Николай Семёнович". "Что председатель? - застонала Полина: Подписывал-то ты!" "Ну да, я". "Председатель твой давно в земле, с него и взятки гладки. А ты пойдёшь по этапу".

Но и этот аргумент не до конца пронял Николая Семёновича: "Тут что-то не то". Он продолжал ворошить в памяти своё прошлое. "Я вот что думаю. Помнишь, лес нам выписали на строительство амбара и хлева. Так вот, Антоныч-то нам выписал всё по-свойски, по заниженной цене. Вышло раз в пять дешевле. Потом ещё несколько кубов довезли просто так". Полина вновь заголосила: "Я ж тебе говорила: зачем тебе нужен тот амбар? Мастерскую тебе, видите ли, подавай. Мало тебе, старому, не наработался. Куда тебе теперь тот амбар? А срамоты-то сколько! Как людям теперь в глаза смотреть?"

Николай Семёнович начал возмущаться: "Но чего ж они меня вызывают? Так же все жили. Вон и Мишка Сахаров, и Колька Затолокин". Жена съехидничала: "Ой, и про друзей не забыл! Ты пойми: у Мишки сын - начальник в Москве, а Колька - безногий, ему, как инвалиду, всё простят". Неожиданно Николая Семёновича что-то осенило: "Слышь, Полька! Может, мне на время к сыну в Рязань переехать? Помнишь, отец твой в тридцатые годы в Москве от раскулачки хоронился? Потом три года прошло, вернулся, и ничего, времена изменились".

"С ума, что ли, спятил?" - закричала Полина: "Родного сына хочешь под тюрьму подвести?! Живут люди нормально, второго ребёнка вот родили, жена не косоручка, а ты хочешь им всё взять и поломать? Нет уж, за свои дела отвечай сам, а сына оставь в покое!" Николай Семёнович искал выход: "А может, больным прикинуться? Видела, по телевизору, когда олигархов берут, те сразу по десять болезней находят, да все смертельные? Так и прячутся по больницам". После этого Полина вдруг заговорила серьёзно: "Ты вот что, ты - фронтовик, на танке Берлин брал, весь пиджак орденами осыпан. Ничего не бойся. А я тебе как была жена, так женой и останусь - по гроб жизни".