Стихотворения о любви - Эдуард Асадов

Послушай, как синь лесов

Проворней, чем кружевницы

Плетут, расшивают птицы

Трелями всех тонов.

Между кустов склоненных

Паук растянул антенну

И ловит завороженно

Все голоса вселенной.

На рыжем листе букашка

Смешно себе трет живот,

Шмель гудит над ромашкой,

Как маленький самолет.

А в небе, чуть слышный тоже,

Сиреневый хвост стеля,

Летит самолет, похожий

На крохотного шмеля.

И вновь тишина такая,

И снова такой покой,

Что слышно, как пролетает

Листик над головой…

Клены прямые, как свечи,

Стоят перед стайкой ив,

Лапы друг другу на плечи

Ласково положив.

От трав, от цветов дурманных

Почудится вдруг порой,

Что можешь, став великаном,

Скатать, как ковер, поляну

И взять навсегда с собой.

Волшебный снегирь на ветке

С чуть хитроватым взглядом

В красной тугой жилетке

Сидит и колдует рядом.

И вот оживают краски,

И вот уже лес смеется.

За каждым кустом по сказке,

И в каждом дупле – по сказке,

Аукнись – и отзовется…

Как часто в часы волнений

Мы рвемся в водоворот,

Мы ищем людских общений,

Сочувствия, утешений

Как средства от всех невзгод.

А что, если взять иное:

Стремление к тишине.

Душе ведь надо порою

Остаться наедине!

И может, всего нужнее

Уйти по тропе туда,

Где жаром рябина рдеет

И в терпком меду шалфея

Звенит родником вода;

Туда, где душе и глазу

Откроется мудрый мир

И где на плече у вяза

Волшебный поет снегирь.

1970

О скверном и святом

Что в сердце нашем самое святое?

Навряд ли надо думать и гадать.

Есть в мире слово самое простое

И самое возвышенное – Мать!

Так почему ж большое слово это,

Пусть не сегодня, а давным-давно,

Но в первый раз ведь было кем-то, где-то

В кощунственную брань обращено?

Тот пращур был и темный, и дурной

И вряд ли даже ведал, что творил,

Когда однажды взял и пригвоздил

Родное слово к брани площадной.

И ведь пошло же, не осело пылью,

А поднялось, как темная река.

Нашлись другие. Взяли, подхватили

И понесли сквозь годы и века…

Пусть иногда кому-то очень хочется

Хлестнуть врага словами, как бичом,

И резкость на язык не только просится,

А в гневе и частенько произносится,

Но только мать тут все-таки при чем?

Пусть жизнь сложна, пускай порой сурова,

И все же трудно попросту понять,

Что слово «мат» идет от слова «мать»,

Сквернейшее от самого святого!

Неужто вправду за свою любовь,

За то, что родила нас и растила,

Мать лучшего уже не заслужила,

Чем этот шлейф из непристойных слов?!

Ну как позволить, чтобы год за годом

Так оскорблялось пламя их сердец?!

И сквернословам всяческого рода

Пора сказать сурово наконец:

Бранитесь или ссорьтесь как хотите,

Но не теряйте звания людей:

Не трогайте, не смейте, не грязните

Ни имени, ни чести матерей!

1970

Весенняя песня

Гроза фиолетовым языком

Лижет с шипеньем мокрые тучи.

И кулаком стопудовым гром

Струи, звенящие серебром,

Вбивает в газоны, сады и кручи.

И в шуме пенистой кутерьмы

С крыш, словно с гор, тугие потоки

Смывают в звонкие водостоки

Остатки холода и зимы.

Но ветер уж вбил упругие клинья

В сплетения туч. И усталый гром

С ворчаньем прячется под мостом,

А небо смеется умытой синью.

В лужах здания колыхаются,

Смешные, раскосые, как японцы.

Падают капли. И каждая кажется

Крохотным, с неба летящим солнцем.

Рухлядь выносится с чердаков,

Забор покрывается свежей краской,

Вскрываются окна, летит замазка,

Пыль выбивается из ковров.

Весна даже с душ шелуху снимает:

И горечь, и злость, что темны, как ночь,

Мир будто кожу сейчас меняет.

В нем все хорошее прорастает,

А все, что не нужно, долой и прочь!

И в этой солнечной карусели

Ветер мне крикнул, замедлив бег:

– Что же ты, что же ты в самом деле,

В щебете птичьем, в звоне капели

О чем пригорюнился, человек?!

О чем? И действительно, я ли это?

Так ли я в прошлые зимы жил?

С теми ли спорил порой до рассвета?

С теми ли сердце свое делил?

А радость-то – вот она – рядом носится,

Скворцом заливается на окне.

Она одобряет, смеется, просится:

– Брось ерунду и шагни ко мне!

И я (наплевать, если будет странным)

Почти по-мальчишески хохочу.

Я верю! И жить в холодах туманных,

Средь дел нелепых и слов обманных,

Хоть режьте, не буду и не хочу!

Ты слышишь, весна? С непогодой – точка!

А вот будто кто-то разбил ледок, —

Это в душе моей лопнула почка,

И к солнцу выпрямился росток.

Весна! Горделивые свечи сирени,

Солнечный сноп посреди двора,

Пора пробуждений и обновлений —

Великолепнейшая пора!

1970

Главная встреча

Фонарь в ночной реке полощет бороду.

Дрожит рекламы розовая нить.

Давай пойдем вдвоем с тобой по городу

И будем много, много говорить!

Пусть пары по скамеечкам ютятся,

Целуясь между слов и между фраз,

А мы с тобой не станем целоваться,

Нам это все не главное сейчас.

Нам, может быть, важнее в этот вечер

Раскрыть себя друг другу до конца.

Как жили мы до первой нашей встречи

И чем горели души и сердца.

Ни светлое не спрячем, ни дурное,

Все увлеченья, каждый жест и взгляд,

Все что ни есть – решительно откроем,

Пусть даже будет что-то и такое,

О чем порой другим не говорят…

Не любопытства ради, нет, не ради!

А потому, и только потому,

Что искра лжи, сокрытая в засаде,

Потом пожаром прорезает тьму.

Все нараспашку, настежь, как в полет!

Чтоб ни соринки, ни единой фальши!

Вот так, и только так, как звездолет,

Взлетит любовь взволнованная наша.

Ведь лишь из чистых и глубоких струй

Приходит к людям подлинная сказка,

Где все прекрасно: и слова, и ласка,

И каждый вздох, и каждый поцелуй.

1970

Счастливый человек

Кто и каков счастливый человек?..

Я лично так бы на вопрос ответил:

Счастливец тот, кто получил навек

Две песни – две любви на белом свете.

Не надо шуток и «уймитесь, страсти»!

Не двоеженство. Не об этом речь.

Да, две любви. И каждую сберечь —

Как раз и будет настоящим счастьем!

Нет, далеко не все и не всегда

Могли б сказать: «Люблю свою работу.

Готов трудиться до седьмого пота

И счастлив от любимого труда!»

И я уверен, даже твердо знаю,

Что в этой самой светлой из страстей

Есть что-то от любви к родному краю,

К своим друзьям и к Родине своей.

Но как моря не могут жить без рек,

Как без дождей земля оскудевает,

Так без любви сердечной человек

Духовно в чем-то все же прозябает.

Не зря о ней и пишут, и поют,

Не зря о ней так радостно мечтается.

И как ни славен человечий труд,

А нежность все же нежностью останется.

Тут ни замен и ни сравнений нет.

Не будем путать двух прекрасных миссий.

Да и народ рождается на свет

Не от ученых формул и трансмиссий.

Да, две любви в одном рукопожатье,

Как два крыла, берущие разбег.

Иначе говоря – любовь в квадрате.

И кто обрел их – по моим понятьям,

Счастливейший на свете человек!

1971

Высота

Под горкой в тенистой сырой лощине,

От сонной речушки наискосок,

Словно бы с шишкинской взят картины,

Бормочет листвой небольшой лесок.

Звенит бочажок под завесой мглистой,

И, в струи его с высоты глядясь,

Клены стоят, по-мужски плечисты,

Победно красою своей гордясь.

А жизнь им и вправду, видать, неплоха:

Подружек веселых полна лощина…

Лапу направо протянешь – ольха,

Налево протянешь ладонь – осина.

Любую только возьми за плечо,

И ни обид, ни вопросов спорных.

Нежно зашепчет, кивнет горячо

И тихо прильнет головой покорной.

А наверху, над речным обрывом,

Нацелясь в солнечный небосвод,

Береза – словно летит вперед,

Молодо, радостно и красиво…

Пусть больше тут сухости и жары,

Пусть щеки январская стужа лижет,

Но здесь полыхают рассветов костры,

Тут дали видней и слышней миры,

Здесь мысли крылатей и счастье ближе.

С достойным, кто станет навечно рядом,

Разделит и жизнь она и мечту.

А вниз не сманить ее хитрым взглядом,

К ней только наверх подыматься надо,

Туда, на светлую высоту!

1971

Когда порой влюбляется поэт…

Когда порой влюбляется поэт,

Он в рамки общих мерок не вмещается,

Не потому, что он избранник, нет,

А потому, что в золото и свет

Душа его тогда переплавляется.

Кто были те, кто волновал поэта?

Как пролетали ночи их и дни?

Не в этом суть, да и неважно это.

Все дело в том, что вызвали они!

Пускай горды, хитры или жеманны, —

Он не был зря, сладчайший этот плен.

Вот две души, две женщины, две Анны,

Две красоты – Оленина и Керн.