Пусть он останется с нами - Максуд Ибрагимбеков

— Ты и сейчас маленький, — сказала бабушка и опять заплакала.

Честно говоря, очень я пожалел, что затеял этот разговор.

— Ты не плачь, — сказал я. — Я тебя прошу, ты не плачь. А я пойду в школу, уже пора.

Бабушка вытерла слезы и вдруг такое сказала, что я удивился, просто неслыханно, никогда в жизни я от бабушки ничего подобного и не слышал, я даже не думал, что бабушка может такое сказать. Я бы, конечно, не удивился, если бы это сказала Ленка или Евтух...

— Не убежит твоя школа, — сказала бабушка. — И ты в этом никогда не сомневайся. Это у него характер такой тяжелый... Я ведь его всю жизнь видеть не могла. Но это дело прошлое, и к тебе никакого отношения не имеет.

— А за что же ты его не любила? — вот никогда не думал, что бабушка моего папу не любит. У них всегда были хорошие отношения. Правда, она никогда и не говорила, что любит его...

— Давняя это история, — сказала бабушка и задумалась. — Хотя, если подумаешь, то как будто и прошло-то совсем немного, а всей жизни как не бывало... Счастливей меня тогда и человека не было! Жив был твой дедушка, жили мы с ним душа в душу. Сейчас вспоминаю все это, думаю, господи, а было ли это все в самом деле или приснилось мне... Дедушка твой был на весь город известный человек, лучше его и врача не было. Все его знали и уважали. И дочки обе у меня были красавицы, весь город мне завидовал. Добрые и скромные. Так и жили мы. А потом твой отец появился. Я его как увидела, так он мне сразу не понравился. Собою вроде и хорош, пока к нему не присмотришься, да взгляд у него тяжелый, волк, и только. И деду твоему он не понравился. Честно говоря, дед твой хотел, чтобы дочь его за врача вышла, чтобы зять у него был человек его круга, его профессии. А мать твоя ни о ком другом и слышать не хотела. Мы попробовали ее отговорить, но видим — бесполезное дело, отступились.

Дедушка меня успокаивал все, говорил, что характер у твоего отца понятно отчего тяжелый, жизнь у него сложилась с самого начала плохо, я умом понимала это, но все равно душа к нему не лежала. А отцу твоему в жизни действительно не повезло. Он ведь сирота круглый, в детдоме вырос...

— А отчего его родители умерли? — спросил я, а самому стало жалко папу, оказывается, он совсем без родителей вырос, наверное, ему тогда несладко пришлось.

— Очень давно это случилось, — сказала бабушка. — Город наш тогда был раз в пять меньше, чем сейчас, и все тогда сразу становилось известным.

Об этой истории очень много тогда говорили, поговорили, а потом и забыли, так ведь всегда бывает. Я, когда эту историю слушала, разве могла предположить, что потом, спустя двадцать пять лет, о ней вспомню... И еще как вспомню! Родители твоего отца, Дагкесаманские, твои покойные дед и бабушка, тоже известными людьми у нас в городе тогда были, хорошие были люди и уважением всеобщим пользовались.

В тот день, в воскресенье, когда случилось это несчастье с ними, они вдвоем, муж и жена, собрались за город поехать, к приятелям каким-то, и ребенка с собой взяли, у них один был сын, ему тогда еще и года не было. На машине поехали, а за рулем был твой дед Дагкесаманский, красивый человек был, очень высокий, стройный, и жена ему под стать. Выехали за город, а тут железная дорога. В те ведь времена машин было мало, это потом светофоры появились всякие, знаки, а тогда во всем городе ни одного светофора не сыскать. И через железную дорогу шлагбаумы только в двух-трех местах и были. И бог с ними, со шлагбаумами и светофорами, а машина возьми и застрянь. Говорили потом, что мотор у нее заглох. А из-за поворота поезд вырвался, это в метрах двадцати от того места, где они застряли. Они пытались выскочить, но не успели, видно, растерялись. А я так думаю, из-за ребенка они замешкались. Говорили потом, что поезд их вместе с машиной в кровавое тесто растер. Страшное это было дело. Только и успела мать в последнюю секунду ребенка в сторону от полотна отбросить. Люди с поезда прибежали на место катастрофы, смотрят — на земле лежит ребенок в пеленках и плачем захлебывается, хоть и не знает еще, какая с ним беда приключилась. Люди поговорили об этом деле, долго говорили, а потом забыли.

А мальчика отдали в детский дом, потому что из родственников у Дагкесаманских никого не оказалось, а чужой ребенок никому не нужен. Об этом мальчике никто и не вспоминал, пока он в детдоме жил. Он там и школу окончил, а потом и военное училище. Когда я его в первый раз увидела, он был старшим лейтенантом. У нас дома он бывал очень редко, чувствовал, что мы ему не очень рады, таким он и остался нам, мне с мужем, чужим, даже после того, как женился на нашей дочери. Он вообще людей сторонился, и, насколько я знаю, друзей близких у него никогда не было. Тяжелый характер у твоего отца был. По-моему, он, кроме твоей матери, никого и не любил в жизни. Менялся весь, когда ее видел. На глазах оттаивал. Другим человеком становился. И она, покойница, его очень любила, даже к нам, после того как замуж вышла, заходить стала очень редко, обидно это было, но мы молчали, не хотели счастью дочери мешать. И потом, мы видели, что им никто и не нужен, кроме их двоих. Он благодаря ей вроде и характером изменился, гости у них часто бывали, с удовольствием люди к ним в дом ходили. Хоть и не любила я его, но по справедливости должна сказать, что дай бог любой женщине, чтобы к ней так любимый человек относился. Глаз с нее не сводил, только на руках и не носил на людях! А потом ты родился, после этого я стала к ним чаще приходить, не шутка ведь, первый внук у меня родился, но потом перестала. Встречали меня хорошо, ничего не скажешь, но все равно чувствовала я в его доме себя лишней, даже сказать тебе не могу, отчего это происходило. И дед почти не бывал в этом доме. Так и жили на расстоянии, хоть и отношения у нас были тогда хорошие. А потом в моей жизни начался самый тяжелый период... И после смерти деда ничего не изменилось.

Через год после смерти дедушки твоя тетя, сестра мамы, замуж вышла и переехала в Москву, все звала меня к себе, и я уже совсем было собралась уехать, хоть и жалко было с родным городом расставаться, но заболел ты. Я решила отложить свой отъезд на недельку, на две, пока ты не выздоровеешь... Все по-другому получилось. У тебя дифтерит оказался в очень тяжелой форме. Поздно мы спохватились, сперва думали, что у тебя ангина, врач из поликлиники так определил. Был бы дедушка, никогда бы этого не случилось. А болезнь ты переносил очень плохо, был такой день, когда и надежду всякую мы потеряли, ты уже задыхаться начал, но потом все обошлось. Твои мать и отец день и ночь от твоей постели не отходили. Выходили тебя.

Бабушка замолчала. Я по ее лицу догадался, что она не хочет рассказывать, что было дальше. Или, может быть, она просто задумалась, чтобы получше вспомнить то, что произошло столько лет тому назад. Ведь хорошо еще, что у бабушки такая хорошая память, до того хорошая, что она почти все подробности помнит, особенно если что-то связано с дедушкой.

— А что же было дальше? — я спросил очень осторожно, так, чтобы она не раздумала рассказывать.

— Дальше? — сказала бабушка таким голосом, как будто только что ее разбудили. — Дальше... Ничего хорошего уже не было. Мама твоя заболела тогда. Сперва дифтеритом...

В первый раз слышу, что мама болела дифтеритом.

— Она от меня заразилась?

— Может быть, от тебя... Вряд ли... Скорее всего, вы заболели вместе, просто в ней болезнь проявилась позже. Дифтеритом она всего несколько дней проболела; можно сказать, она его на ногах перенесла, была очень легкая форма. А потом вдруг сразу почувствовала себя очень плохо — воспаление мозга. Менингитом называется эта проклятая болезнь. Только первые дни и была в сознании.

— А что потом?

— Ничего, ничего не было, — сказала бабушка. — Дальше я собралась переезжать.

А я ничего и не помню из всего этого. То, что я болел, я вспоминаю очень смутно, иногда мне кажется, что я во сне все это видел, но все-таки вспоминаю. А вот как болела мама, никак не могу вспомнить. Изо всех сил напрягаю память, но ничего не получается. Наверное, никогда вспомнить не удастся.

— А я плакал, когда мама умерла?

— Нет, — сказала бабушка. — Ты не плакал. Ты тогда уже совсем пошел на поправку. Тебе еще долго не разрешали ходить, боялись, что осложнение останется какое-нибудь на сердце или на почках — после дифтерита часто бывает такое... Обошлось, слава богу...

Я слушал бабушку и старался представить себе, как все это было, но ничего у меня не получалось. Даже маму я никак не мог вспомнить, как будто ее никогда на свете и не было. А вот папу я представил себе очень хорошо, в одном месте только пришлось постараться, когда бабушка рассказывала о том, что в то время к нам часто приходили люди в дом и папа с мамой часто ходили в гости.

— Он даже не подошел ко мне, — сказала бабушка. — Ни на кладбище, ни дома. Все стоял один и смотрел в одну точку, как будто ничего не видит и не слышит.