Адские чары - Вера Крыжановская

— Допустим, что ты поневоле завладеваешь женскими сердцами, а ведь результат тот же, и твоей будущей жене предстоит нелёгкая задача иметь столь… опасного и соблазнительного супруга, — полушутя, полунасмешливо нападал Басаргин.

Загадочная усмешка появилась на лице маркиза.

— Я могу тебе ответить тем же. Тебе тоже предстоит немало забот. Ты муж обольстительной женщины.

— Ну, мне не грозит такая опасность, как будущей маркизе. Кира вовсе на такая сострадательная, и чужие мужья мало её трогают…

Его прервал лакей с докладом о приезде управляющего одного из имений по спешному делу.

— Извини меня, — сказал Алексей Аркадьевич. — Пейте пока кофе, а ты займи жену. Потом мы выедем вместе, потому что мне тоже надо побывать банке.

Кила приказала подать кофе к себе в будуар и повела туда гостя. Будуар, обтянутый японским шёлком, уставленный цветами и дорогими китайскими безделушками, был очень изящен.

— Господи, как наивны мужья! Из одного страха стать таким же, я никогда не женюсь, — заметил маркиз, попивая маленькими глотками кофе.

— Это Алексей вселил в Вас убежденность, что мужья наивны? — спросила Кира.

— Признаюсь, что он. Алексей отвечал за Вас, совершенно отвергая с Вашей стороны всякую возможность чувства сострадания к жертвам Вашей красоты. И он не один такой. Большинство мужей отличаются столь же забавной самоуверенностью. Между тем, сердце женщины — далеко не преступная крепость для того, кто знаком с правилами осады. Искусство это нелегкое, разумеется, зато успех верный.

— Нечего сказать, хорошее у Вас о женщинах мнение! Оно очень смахивает на презрение, — ответила Кира, краснея.

Маркиз поставил чашку и, нагнувшись к хозяйке, обжёг её страстным взглядом.

— Боже упаси, чтобы я хотел сказать что-нибудь обидное. Я только искренен и утверждаю, что молодая женщина не может остаться равнодушной, видя, что возбудила страсть в сердце мужчины. Это могучее чувство приобретает громадную власть над душой женщины, а если мужчина к тому же настойчив и достаточно смел, чтобы твёрдо идти к победе, то он восторжествует в конце концов.

Несмотря на обаяние маркиза, что-то в его взгляде и скрытой усмешке возмущало Киру.

Неужели этот избалованный успехом, пресыщенный повеса, который без зазрения совести тянется за женой приятеля, вообразил себе, что она такая лёгкая добыча для него, и ему стоит лишь пожелать, чтобы обратить её в свою игрушку?

— Между желаниями такого настойчивого и смелого соблазнителя и предметом его вожделений может встать чувство долга, которое должна уважать даже и молодая красивая женщина, — ответила Кира, смерив его холодным насмешливым взглядом. — Затем, позвольте добавить, что это скверная затея — стараясь соблазнить замужнюю женщину, отнять у неё права на покой, запятнать её честь, а гостеприимный дом, где принят, как друг, лишить жены и матери, только для того, чтобы удовлетворить свою мимолётную прихоть. Я допускаю, что на свете бывают роковые страсти, которые могут довести женщину до измены и клятвопреступления, но это должна быть глубокая страсть, а не пошлая интрижка. По-моему, для той, которая становится жертвой подобной роковой страсти, не должно существовать сделок с совестью, тайных свиданий и любви урывками, под вечной угрозой быть пойманной. В таком случае остаётся только уничтожить все препятствия и порвать связи с прошлым, чтобы уже принадлежать всецело тому, кого любишь.

— Ай, ай, ай! Куда мы залезли, Кира Викторовна! Всё сломать, всё порвать и устроить громогласный скандал? — лукаво спросил маркиз. — Ваши слова доказывают Вашу полную неопытность вделе. Могу Вас уверить, что взрыв и шум — самые скверные пособники в любви. Верьте мне, что наиболее страстные, безумно влюбленные женщины всегда предпочитают тишину и мрак неизвестности, мимолётные встречи украдкой и минуты опьянения под волнующей угрозой раскрытия. Такой, с опасностью добытый, несмотря на преграды, час любви подобен благодатной грозе, освежающей душную атмосферу неудовлетворенной страсти. Женщины, верьте мне, больше всего боятся огласки, разрыва и потому чрезвычайно искусно скрывают от мужей истину.

— Да вы, маркиз, читаете мне трактат грехопадения, и я убеждаюсь, что вы мастер в искусстве совращения женщин с пути истинного, но лично я не намереваюсь проходить курс этой науки.

Она взяла коробку с конфетами, открыла её и подала гостю.

— Сладости после столь горьких слов? — спросил маркиз, беря конфетку и с восхищением глядя на оживленное, очаровательное личико собеседницы.

Приход Басаргина изменил характер разговора, а вслед за этим хозяин и гость уехали.

Вечером, вернувшись с мужем из театра и сидя за чаем, Кира спросила, почему маркиз так хорошо говорит по-русски.

— Для француза это удивительно, — заметила она.

— Очень просто. Его мать была русская, и первые годы своей жизни он провел в новгородском поместье матери, которое до сих пор осталось за ним. Его отец был младшим в семье и собственного состояния не имел, а проживал в имении жены. Арману было лет десять, когда случай изменил его судьбы. Умер старший брат отца, маркиз Керведек. Он был бездетным. Титул и состояние унаследовал отец, и семья переехала во Францию, но Арман не разлюбил Россию и часто живёт здесь. Только последние три года он отсутствовал, задержанный отчасти службой, отчасти делами по наследству.

Кира дальше не расспрашивала, и разговор на этом кончился.

Проболев месяца три, Настя выписалась из больницы, и Кира приютила её у себя, чтобы та, живя в покое могла отдохнуть и набраться сил.

За время болезни Настя изменилась и из весёлой болтушки сделалась молчаливой и задумчивой.

Когда зашёл разговор о поступлении опять на службу к Басаргиным, она объявила, что не может принять доброе приглашение барыни, так как собирается пойти в монастырь.

— В больнице, — пояснила она, — повстречала я одну странницу, которая по-Божьи живёт.

Ей-то я и проведала всю правду. Она меня и вразумила, что только неустанной молитвой можно искупить мой грех. Ведь я с дьяволом связалась и загубила христианскую душу: Викентия-то на каторгу присудили…

Тщетно пыталась Кира разубедить её. Настя твердила на своём и просила помочь ей немного.

Кира подарила ей четыреста рублей и полное приданое, но взяла с неё клятву — молчать.

— Будьте благонадёжны, милая барыня, я буду молчать, как рыба. А за Вас и Богу помолюсь, чтобы какое горе с Вами не приключилось по моей вине. Потому, без меня Вы не поехали бы к колдунье, — ответила Настя, утирая слёзы.