Чародеи - Максим Андреевич Далин

— Прикольно, — говорит Майка и зевает.

— Я должна определиться с эпохой, — говорит Жека. — Пока у меня получается двадцатый век, даже девятнадцатый, но, знаете, мне хочется глубже. Вот Анна, Елизавета… Поэтому ни на чём остановиться не могу. Всё такое интересное…

— А обязательно высшее образование? — спрашивает Майка и снова зевает. — Я бы и так могла. Прославленное открытие сделать какое-нибудь…

— Модернизированный магический металлоискатель! — не выдерживает и язвит Юлька.

Майка тут же крысится:

— Я уже несколько кладов нашла!

— Я уже говорил, — печально говорит Антон, — что мало обнаружить артефакт. Все эти кладоискатели — в том числе и твоя прежняя компания, Майя, — это чёрное копательство, археологические воры. Повторюсь: любой находке нужен контекст. Его историческое наполнение. Вам, девочки, в идеале хорошо бы работать вместе: мне кажется, что влияние Жени тебя усиливает, Майя.

— Мне тоже кажется, — говорит Майка. — Только зануда она ужасная.

— Монеты — довольно безликие штучки, — Жека пропускает «зануду» мимо ушей. — Что с них возьмёшь… Только пару раз было, правда, очень сильно. Наверное, бывают и монеты с историей.

— Анто-он, — тянет Майка, — а принесите древние монеты потрогать? И мне, и Жеке?

— Хорошо, — улыбается Антон. — А ты тоже любишь историю, Юля?

— Не особо, — говорит Юлька. — У меня на даты память плохая. И монеты мне трогать — без толку, я прошлое всё равно не вижу.

И уходит. Её не задерживают. Зоя ей сказала: посмотри, подумай — и Юлька намерена смотреть и думать.

Золушка учит русский язык, девочки обсуждают с Антоном какие-то раскопки в Новгороде. А остальные?

У парней — физика. Юлька ненавидит физику всей душой, хуже только математика. Увидев формулы на стеклянной доске, она едва не передёргивается, уже хочет уйти, но тут Рудольф говорит:

— То есть, ты хочешь сказать, что мы — даже не исключение?

— Обыденность, — кивает их учитель, здоровенный, рыжий. — Правило, если хочешь.

Жорка захлопывает учебник:

— Ой, то-то же экстрасенсы бегают по улицам толпами!

— Пресловутый фонд Джеймса Рэнди, — кивает Рудольф. — Лёш, а ты веришь в бога, а?

— Вера — это нечто противоположное научному мышлению, — говорит рыжий Лёша. — Вера в существование или несуществование бога, вера или неверие в то, что Жора обозвал экстрасенсорикой — всё это одинаковая упёртость. И в любом случае не опирается на факты.

С учителями здесь разговаривают, как в обычной школе не прошло бы ни за что, думает Юлька — и тут же обалдевает от сказанного.

— А неверие почему не опирается? — спрашивает она.

Лёша смотрит на неё весело:

— Чтобы доказать существование или несуществование чего-то, для начала бы договориться, чего именно. Дяденьки на облачке? Абсолюта? Некоего иномирного разума? Ноосферы? Того, о чём рассказывали первобытные пророки? Того, что в кошмарных снах является физикам-теоретикам? Что ищем-то?

— Дяденьку на облачке точно не ищем, — хихикает Юлька. — Это же понятно!

— Не всем, — говорит Рудольф. — Люди мыслят очень по-разному. Иногда обалденно примитивно. А мир устроен сложно — ну и… знаем всё больше, объяснения всё сложнее.

— Открываются новые возможности, — согласно кивает Лёша, — и закрываются старые возможности. И чем больше мы узнаём о мире, тем сильнее ощущение, что не знаем чего-то очень принципиального. Наука двигается методом тыка, поэтому обычно получает прорывы в частности, не срастающиеся в целое. Люди с давних времён пытались это целое выявить… Ну, помнишь: «Был этот мир глубокой тьмой окутан. Да будет свет! — и вот явился Ньютон!»

— Но сатана недолго ждал реванша, — тут же подхватывает Рудольф. — Пришёл Эйнштейн — и стало всё, как раньше.

— Вот именно, — ухмыляется Лёша. — Только сейчас уже и Эйнштейн кажется тем самым утраченным светом истины. Новые представления окончательно всё запутали — и физики печально признаются, что науке нужен очередной прорыв. Пока что выхода в новый свет не видать. Но.

— Но?

— Но квантовая физика даёт кое-какую надежду, — говорит Лёша. — И кое-что объясняет, если мы с вами сумеем в этом разобраться.

— Начнём с того, что реальность иллюзорна, — радостно говорит Рудольф. — Как и материя.

Юлька хочет возразить, открывает рот — и закрывает: Лёша кивает. Нет, ну ничего себе?!

— Мир — голограмма? — спрашивает Жорка.

— Я бы не стал утверждать, — говорит Лёша. — Но такая теория существует, и у неё есть сторонники.

— Если мы считаем, что мир — голограмма, тогда и время, и расстояния — просто иллюзии, — говорит Рудольф. — Да? И в чём сверхъестественность ясновидения? Юля, предположим, видит чуть дальше или чуть иначе… Вещие сны, знамения, даже призраки — всё моментально объясняется, если кто-то хочет это объяснить, а не объявляет априори невозможным.

— Большая часть научного сообщества объявляет, — говорит Лёша. — И не объясняет. Потому что не представляет никаких практических способов добиться, например, повторяющегося появления призрака. Но в мире достаточно процессов, которые повторяются редко или вообще уникальны. Как минимум не стоило бы сбрасывать их со счетов.

Юлька уже даже не пытается закрыть рот — так и слушает с приоткрытым.

— А я не понимаю, что такое квантовая запутанность, — говорит Жорка. — Вот вообще. Пытаюсь читать — и хоть ты что…

— А этих Фейнманов мы ваших не читаем, — ухмыляясь, поёт Рудольф на мотив «Гоп со смыком». — Мы этих чуваков не уважаем. Раз-другой их полистаем, как заразы, хохотаем — ничего в дугу не понимаем!

Юлька прыскает — и Лёша смеётся:

— Ребята, этого не понимают и многие взрослые физики. Давайте притормозим пока хотя бы на Эйнштейне?

— Зоя говорила, — поясняет ухмыляющийся Жорка, — что мы думаем на квантовом уровне… то есть… запутанно… квантовой запутанностью. И поэтому протоны вступают в резонанс.

Юлька уже откровенно хохочет, а с ней Рудольф. Лёша даёт им отсмеяться.

— Ребята, — говорит он, — мы с вами сейчас запутаемся окончательно — и это будет вовсе не квантовая запутанность. Давайте вернёмся к классической физике всё-таки. В прекрасный и светлый мир Ньютона, а?

— Я — как Рудольф пел, — говорит Юлька. — Ничего в дугу не понимаю.

— Разберёмся, — обещает Лёша.

* * *

И до самого кануна Нового года Юлька привыкает к тому, каково быть счастливой. Медитация кажется ей ручкой стоп-крана, рычагом, который можно рвануть, отрубая внутренний прожектор безжалостной правды, — и медитирует она очень усердно. С этими ребятами, с этими взрослыми Юльке уютно. Появляется странное чувство, что она всегда так жила. Дом, мать, полуголодное существование, кошмар школы, гопота во дворе — уже кажутся путаным сном, который больше не вернётся.

Впереди мерещится что-то неясно хорошее.

И будущий праздник. Печь пирог с абрикосами в сливках, слушать музыку под колючими зимними звёздами… Ёлка растёт прямо у