Сказки о цветах - Анна Саксе

— Это хвосты лесных кошек, — объяснила мамаша Долгохвоста. — Лесные кошки — те куда злее домашних. Это только мой сыночек может с такими чудовищами управиться.

— Ну, попадись мне такая, я бы ей дороги не уступил, — похвастался братец Куцехвостки, который, прежде чем отправиться на свадьбу, хватил малость из блюдечка, что стояло под затычкой пивной бочки.

Только он сказал это, как из-за большого камня и из канавы выскочили лисицы, кто накинулся на хвастуна, кто — на его мамашу, а кто — на папашу, братишек и тетушек.

Долгохвост только успел Куцехвостку в крапивный куст затащить. Куцехвостка так и не узнала, кому из родни удалось спастись, а кто лисицам попался.

Когда Долгохвост раскрыл жене свою тайну, Куцехвостка в отместку крепко привязала лисьи хвосты к крапиве, на которой они и остались.

Мимо шли люди, увидели пышную крапиву, вырыли ее и посадили в саду.

Лисохвосты — называют они эти цветы. Ученые садоводы, правда, называют их иначе, не упоминая никаких хвостов, — латинским словом «амаранты».

АКОНИТ

В давние времена жил сапожник по имени Кришус, жил в своей лесной хибарке и тачал для гномов обувку. Маленькие синие башмачки.

Все бы хорошо, не попадись парню ленивая жена. А в те времена, не в пример нынешним, лошадь поменять можно было, а жену никак — взял жену, так доживай с ней свой век.

Откуда Кришусу, жившему в лесу, было знать, какой окажется его нареченная? Наговорили ему кумушки, забредавшие сюда по лечебные травы, что Керста девушка как девушка, в приданое — коза с двумя козлятами, а чего еще бедняку желать? Будет коза, будет молоко, козлят осенью зарежут на мясо, а жена хозяйствовать будет, так что он сможет больше своим ремеслом заниматься. Гномов-то полный лес — успевай только башмачки тачать.

Что Керста очень ленива, обнаружилось сразу же после свадьбы, когда коза до самого вечера проблеяла недоеная. Пришлось Кришусу самому взять подойник и выдоить козу.

Еще труднее пришлось сапожнику, когда аист повадился детей носить. Эта глупая птица не знает, наверно, куда их девать, и носит ленивым женщинам не меньше, чем работящим.

И так Кришусу со временем пришлось не только козу доить, на зиму сено косить, дрова заготавливать, но и детишек мыть, пеленки стирать да еще на всех еду варить. А сапожное дело тоже не забросишь, иначе как жить будешь.

Намастерив полный мешок башмачков, Кришус относил их гномам. Те, подсчитав, сколько пар принес, расплачивались с ним.

Однажды, придя к гномам, Кришус обнаружил, что по дороге часть башмаков из мешка вывалилась. И как же им не вывалиться, когда в мешке оказалась большая прореха. Что поделаешь, за потерянные башмачки гномы платить не станут. Только странно, сколько Кришус на обратном пути ни искал оброненных башмачков, так ни одного и не нашел.

Вернувшись домой, Кришус попросил Керсту залатать мешок, а то как бы снова убыток не потерпеть. Керста обещала зашить, и, когда сапожник опять складывал в мешок свою работу, дыры как будто не было. Но пришел Кришус к гномам и опять половины башмачков не досчитался. Кришус осмотрел мешок — ну, конечно! — Керста так небрежно пришила заплату, что та сразу отвалилась.

Идет Кришус грустный домой, а оброненные башмачки кто-то уже подобрал.

Идет он идет и видит: на обочине тропы старушка сидит, с мешком шишек на спине. Кришус снял шапку, поздоровался, а старушка просит его:

— Миленький, беда у меня стряслась — каблук у туфли обломался. Сделай милость, выручи.

Кришус не заставил долго просить себя, достал из кармана молоточек, гвоздики — тук-тук — и каблук прибит.

— Спасибо тебе, — поблагодарила старушка. — А сколько с меня за работу возьмешь?

— Да что я с тебя возьму? — удивился Кришус. — Коли человек человеку не поможет, так кто же ему поможет?

— Ну, раз у тебя такое доброе сердце, так и я в долгу не останусь, — говорит старушка и достает из-за пазухи березовую веточку с тремя листиками. — Вот тебе ветка счастья. Сколько на ней листьев, столько твоих желаний исполнится. Иди себе с миром и смотри не плошай. А то опадет последний листик, и ты уж ничего пожелать себе не сможешь.

Расстались они и пошли каждый своей дорогой.

Кришус смотрит на ветку и усмехается про себя:

«Ну и потешная старуха! Уж лучше дала бы кусочек хлеба, страх, как есть охота…»

Только он выговорил это, так один листик, звякнув, упал наземь, и Кришусу прямо в руки прыгнул толстый ломоть хлеба.

Теперь сапожник убедился, что ветка его не простая, а старушка — не потешная. И, решив как следует обдумать, что пожелать себе, всю неделю прилежно тачал башмачки.

К гномам Кришус обычно шел по воскресеньям, тогда они сидели дома и могли примерить башмачки. Но нужда так прижала Кришуса, что он трудился ночи напролет и в субботу закончил заказ, решив еще вечером отнести его.

Шел он по лесу и все думал, куда же все-таки подевались потерянные башмачки, и незаметно для себя воскликнул:

— Вот нашел бы я потерянные башмачки, так вдвое больше денег выручил бы!

Едва он произнес эти слова, как сразу очутился перед пещерой гномов!

И что он видит! Гномы, придя с работы, повесили промокшую обувь на кусты сушить. Кришус подсчитал — точно столько пар, сколько он всего сделал вместе с потерянными.

— Ах вон какие вы, приятели! — воскликнул обозлившийся Кришус. — Так пускай прирастут башмачки к кустам, чтоб их не снять больше!

И тут Кришус хватился, что высказал два желания подряд, но уже было поздно. Достав березовую ветку, он увидел, что у нее облетели все листики.

В воскресенье утром гномы хотели обуться, но — что за чудо! — башмачки приросли к кустам и ни за что не оторвать их. Остались человечки босые, а на кустах с тех пор растет цветок, похожий на синий башмачок. В народе его так и называют «башмачок», а ученое его название — «аконит».

КАМЕЛИЯ

Когда монаха по имени Камелий посылали в Японию проповедовать христианскую веру, он и не подозревал, что встретит там духов, способных ввести в искушение даже видавших виды святых отцов. Он дал обет отречения от всех земных радостей и усердно истязал плоть свою голодом, а всякие веселые заведения обходил за версту. Поэтому его наставники, да и он сам, были уверены, что своим целомудрием он заслужит себе благоволение всевышнего и тот поможет ему обратить заблудших японцев в истинную веру.

В Японии Камелий, готовясь к великому посту, под вечер отправлялся в лес собирать коренья и ловить саранчу, чтобы все это насушить на зиму. Особенно богатая добыча ему доставалась на дереве, в ветвях которого верещало несметное множество саранчи, но сколько он ни вылавливал ее, на другой вечер все ветки опять кишмя кишели саранчой.

В один жаркий вечер Камелий задержался в каком-то селении, рассказывая крестьянам про нагорную проповедь, и только незадолго до полуночи пришел к щедрому дереву.

Над лесом поднялся полный месяц, деревья стояли неподвижные, словно охваченные сладостной истомой, а саранча молчала, или, может быть, монах так привык к ее стрекоту, что уже не слышал его.

Когда Камелий, сложив молитвенно руки и устремя взор к небу, возблагодарил господа за благочестиво прожитый день, в листве дерева вдруг послышался сладкий женский смех.

— Хи-хи-хи! Ха-ха-ха! — Какое-то существо проворно, точно белка, прыгало с ветки на ветку, поблескивая белыми зубами.

«Это сам нечистый послал мне искусительницу», — решил Камелий и, как обычно в таких случаях, осенил себя и странное существо крестным знамением. Знамение, которого боялся сам дьявол, ничуть не испугало маленькую хохотунью. Размахивавший руками монах, казалось, развеселил ее еще больше. Она захохотала звонче прежнего и, поняв жест Камелия как знак приблизиться, прыгнула на самую нижнюю ветвь, обхватила ствол дерева и принялась раскачивать белыми ногами над самой головой монаха.

Камелий, несколько попятившись назад, оглядел непонятное существо. Тело, закутанное в зеленый покров, сливалось с листвой дерева, видны были только белые ноги да рыжеволосая головка, озаренная лунным светом и сиявшая, как пышно распустившийся цветок.

— Кто ты такая? — спросил монах.

— Хи-хи! Ха-ха!

— Ты — женщина?

Существо отрицательно покачало головой.

— Так кто же ты все-таки? Как тебя звать?

— Я — Дриада, душа этого дерева, — открыла свою тайну рыжеволосая. — Пришла поблагодарить тебя за то, что очистил мое дерево от наглой саранчи.

Сказав это, душа дерева прыгнула в простертые руки монаха и, обняв его, запечатлела на его устах поцелуй. Камелий так растерялся, что вместо того, чтобы оттолкнуть лесную деву, крепко привлек ее к себе, продлив таким образом самое чудесное мгновение в своей жизни.